Прочитано:

8%

3. ДЕВОЧКА В БЕЛОЙ КИБИТКЕ

     Едет! Едет! Царь! Савлий!
     Старые, молодые, женщины с младенцами на руках, ребятишки - все высыпали встречать повозку. Савлия ждали. Едва ветер разнес по степи весть о его приближении, кибитки были составлены вкруг и в котлах на высоких ножках закипела густая баранья похлебка, приправленная острыми травами и чесноком, Фигурки горных козлов у горловин оберегали похлебку от сглаза.
     - Оу! Оу! Царь! Царь!
     Повозка вползла в кочевье и втащила, словно огромного змея на привязи, толпу орущих людей.
     - Савлий! Царь! Оу-о!
     Умер царь - вождь вождей, предводитель всех предводителей. В знак горя скифы слез не лили, в знак горя они проливали кровь. Арзак наносил себе раны вместе со всеми.
     Вдруг на грудь к нему прыгнул белый с рыжими пятнами лохматый пес. "Лохмат" - Арзак подхватил скулившую собаку и завертел головой, выглядывая Одатис. Одатис и Лохмат были два неразлучника, где Одатис, там и ее кути. Лохмат любого коня догонит, если на нем поскачет малышка. Недаром он в царский стан убежал, когда приезжала Гунда с дружинниками.
     - Где Одатис? - спросил Арзак у Лохмата.
     Лохмат вырвался и бросился к белой кибитке с откинутым войлочным пологом. В открытом проеме сидела женщина в прекрасном уборе из золота. Это была Гунда, одна из жен Савлия. Арзак тотчас узнал ее. Бедная, значит она...
     Он не успел довести свою мысль до конца. В глазах потемнело. Столкнулись и рассыпались искрами золотые круги.
     Из-за туго обтянутого, в блестках, плеча царской жены на него смотрела плачущая Одатис.
     - Одатис!
     - Брат!
     Не повернув головы, Гунда двинула локтем, и Одатис исчезла, должно быть, упала.
     - Брат, - донеслось из кибитки.
     Арзак очутился рядом. Его руки сами собой схватили за повод ближнюю лошадь, и в тот же момент сильный удар кулаком отбросил его на землю.
     - Эй, мальчонка, чего к лошадям суешься, жизнь что ли недорога? - крикнул дружинник.
     Арзак поднялся, потирая ушибленное о камень бедро. Он готов был кинуться в бой с двумя и даже тремя врагами. Но на кого бросаться сейчас, когда врагом оказался обычай? На стародавний обычай с кинжалом не бросишься.
     Не ответив дружиннику, стараясь не слышать плача в кибитке, Арзак повернулся и побежал. Ногу рвануло болью, словно бедро пропорол наконечник стрелы с шипом. Но быстрее, чем на охоте, быстрее, чем за конем, с арканом в руках, Арзак бежал к Старику.
     - Одатис увозят! - закричал он издалека.
     Старик не покинул ради приезда царя своей наковальни; он работал и расслышать Арзака не мог.
     - Одатис в кибитке царской жены! - крикнул Арзак, подбегая. - Скажи, что делать? Она не служанка, ее нельзя увозить!
     Старик перестал стучать и медленно поднял голову. Он долго смотрел в сторону стойбища, как будто мог разглядеть кибитку с Одатис, потом перевел глаза на Арзака, и Арзаку сделалось жутко, кака на краю пропасти. В глазах Старика он увидел бездонную пустоту.
     - Гнур, - сказала Миррина. Она всегда называла старика по имени. Она была рядом и все поняла. Десять лет недаром прошло среди скифов. Миррина знала, что вместе с умершим царем в могилу уходят жена, и служанка, и конюхи с лошадьми. - Гнур, - повторила Миррина громко, словно обращалась к кому-то, кто находился далеко. - Люди тебя боятся, считают злым. Может быть, только мне открылись твои великодушие и доброта. Ты подобрал двух детей, умирающих в канаве. Ты бросил толпе связку медных браслетов и вынес меня из лужи крови, где я валялась изувеченная, и каждый мог меня бить и пинать ногами. Тогда ты восстал против обычая, осуждавшего на смерть бежавшую пленницу. Восстань и теперь.
     Гнур, ты мастер, твое сердце способно откликаться не только на звон металла, но и на стон. Слышишь, как плачет Одатис - девочка, посланная тебе богами? Иди и спаси ее. Или ты не пойдешь, твое сердце станет как камень. Орудия смерти ты сможешь ковать, но коня, и оленя, и гибкого барса - все, в чем солнце, и жизнь, и степь - ты не сделаешь никогда.
     Голос Миррины дрожал и звенел, как тонкая медь на ветру.
     Старик поднялся.
     - Оу! Оу! Царь! Царь!
     В кочевье Савлий пробыл недолго. Предводитель едва успел поднести к его навощенным губам золотой черпачок с дымящейся вкусной похлебкой, и повозка тронулась в путь. Хвост ползущего следом змея еще удлинился: все мужчины кочевья присоединились к нему, большинство верхом, некоторые в кибитках.
     - Савлий! Савлий! Царь! Оу-о!
     Черные, как ночь без луны, тонконогие кони храпели, пугаясь воплей и звона. Конюхи не выпускали уздечек из рук. Дрожавших коней приходилось почти тащить.
     - Дозволь говорить, Иданфирс, сын Савлия, внук и правнук царей, - медленно произнес Старик, поравнявшись с коренастым широкоплечим всадником, чей серый, мышиного цвета цвета конь вышагивал справа от вороной четверки.
     Сын Савлия, Иданфирс, наследник бескрайних владений и несчитанных табунов, кольнул акинаком левую руку и, стряхнув каплю крови, скосил глаза. Он увидел гордое удлиненное лицо с насупившими бровями. От крыльев тонкого с горбинкой носа шли резко очерченные глубокие складки и скрывались в негустой бороде, длинными белыми прядями спускавшейся на грудь.
     - Говори, седобородый, если дело твое столь важное, что ты врываешься с ним в мой плач по отцу.
     - Там, в кибитке, с царской женой едет девчонка. Верни мне ее. Я заплачу выкуп. - Слова падали, словно тяжелые камни в колодец. Старику нелегко было просить.
     Иданфирс усмехнулся.
     - Ты предлагаешь золото, седобородый? Боюсь, оно затеряется в моем дорожном мешке.
     - Я расскажу, как делать нетупеющий акинак.
     Так вот кто шел рядом с серым конем - знаменитый Старик! Первый на степи мастер. Из-за кинжалов его работы дрались царские сыновья, из-за колец и браслетов ссорились царские жены. Этот упрямый кузнец не соглашался раскрыть свою тайну ни за богатства, ни под угрозой смерти. Теперь он сам предлагал ее в обмен за девчонку, цена которой три медных колечка.
     Иданфирс слегка откинулся назад и поймал цепким взглядом высокую фигуру с поднятыми плечами и втянутой головой. Поодаль он приметил рабыню-гречанку и тонкого белобрысого мальчонку, должно быть внука гордого кузнеца.
     - Храни свою тайну, Старик, - Иданфирс принял прежнее положение. - Над мертвыми у меня нет власти. Служанка супруги Савлия пойдет вместе со всеми, как должно.
     - Она не служанка! - закричала рабыня.
     Иданфирс услышал несколько быстрых слов, сказанных ею мальчонке, тот что-то ответил, и все трое, вместе со Стариком, остались позади.
     - Она не служанка! - Миррина бросилась к Гунде, сидевшей в проеме кибитки. - Царица, смилуйся, вспомни, Одатис тебе не прислуживала. Ты забрала ее в царский стан, чтобы послушать песни, которые она пела на незнакомом тебе языке. Этим песням я ее научила, да не в добрый, знать, час. Я кормила ее молоком козы и пела, чтобы она не плакала. Слышишь, она зовет меня.
     - Мата, мата! - неслось из кибитки.
     Лохмат заливался лaem у самых колес.
     - Смилуйся, царица, отпусти дитя. Она знает всего три песни. Я же спою тебе тридцать три по три. Возьми меня вместо нее. Возьми меня, ты увидишь, я хорошая песельница.
     Голос, звеневший, как тонкая медь на ветру, плач девчонки в кибитке, лай пса у колес - все это развеселило Гунду. В черных глазах метнулось недоброе пламя, по губам змеей пробежала улыбка, губы раздвинулись и крепкий плевок полетел прямо в Миррину.
     - Вот тебе мой ответ! - расхохоталась Гунда. На полных щеках закачались и зазвенели цепочки подвесок.
     Медлить Арзак не стал. Время теряешь, бой проигрываешь. Вернувшись, Миррина застала его с горитом - футляром для лука и стрел и дорожной сумкой в руках.
     - Далеко ли собрался? - спросила она потухшим голосом. Выплавили из голоса звонкую медь.
     - Пойду за Савлием. В темную ночь проберусь к кибитке.
     - Тебя заколют, прежде чем ты сделаешь первый шаг.
     - Тогда умру, только без боя не сдамся.
     - Слушай, - Миррина положила руку ему на плечо. - Я рассказала тебе немало своих историй, пришло время поведать еще одну. Десять лет прошло с того дня, когда врачеватель Ликамб решил перебраться в Ольвию и построить лечебницу у целебных ключей. Он уехал, а я отправилась позже вместе с домашним скарбом и слугами. Корабль, на котором мы плыли, назывался "Надежда". О, лучше было бы мне умереть, чем подняться на палубу злополучного корабля! - Миррина поправила черную прядь, прикрывавшую шрам через щеку.
     Арзак сделал попытку высвободить плечо. Он все время смотрел туда, где паслись Белоножка и Белоног, похожие друг на друга, как отражение в чистой воде. Белоножка была верховой лошадью Старика. Ее сын Белоног, принадлежал Арзаку.
     - Не торопись, слушай. - Рука Миррины сделалась тяжелей. - Была буря, корабль разбился, но крушение случилось у самого берега и всем удалось спастись. Мы радовались, благодарили богов. И тут нас настигло бедствие страшнее морской пучины. На нас напали царские скифы, старых убили, молодых увели в плен. Я была молода, ночью я перегрызла проклятые путы и убежала. Меня догнали, избили. Второй раз я убежала через год, когда, пройдя по летним и зимним пастбищам, кочевье снова вернулось на юг. Этот побег чуть не стоил мне жизни.
     - Если Одатис погибнет, Старик отпустит тебя на волю, - сказал нетерпеливо Арзак.
     - На родину я не вернусь, - Миррина снова поправила черную прядь. - Слушай внимательно. Я дважды бежала и оба раза ранней весной. Отсюда, с весенних пастбищ ближе всего. За пять дней ты доберешься до Ольвии, куда не добралась я. Ты разыщешь Ликамба и скажешь: "Мудрый и добрый врачеватель, я приехал к тебе за снотворным настоем цвета белужьей икры. Я знаю, что, выпив этот настой, человек цепенеет и делается словно мертвый. Другого способа спасти сестру у меня нет".
     Арзак с удивление посмотрел на Миррину и вдруг понял. Если Одатис станет как мертвая, ее выбросят из кибитки. Умершая раньше срока служанка никому не нужна.
     - Врачеватель знает такое зелье? Он даст?
     - Ты все объяснишь ему, тогда он даст. Только помни, ты не должен упоминать мое имя. Если тебя будут спрашивать, откуда ты узнал о Ликамбе, отвечай: "Имя мудрого известно и в диких степях", если спросят, откуда узнал о настое, скажи: "Торговцы из Ольвии рассказали о чудодейственном средстве".
     - Пять дней туда, пять обратно, царь Савлий движется медленно, заезжает во все кочевья. Я нагоню его раньше, чем исчезнет нынешняя луна.
     - Поклянись, что не упомянешь моего имени.
     - Клянусь стрелой и кинжалом.
     Арзак побежал к стреноженному коню, но тут ему путь преградил Старик.
     - Железо не выручило. В золоте, верно, больше силы. Возьми. - Старик протянул Арзаку три золотых браслета.