| Прочитано: |   | 32% |
20. На пути к единой разведывательной службе.
Мои новые обязанности - Проблемы и планы
- Разговоры с доктором Мельгорном - Реорганизация отдела - Создание комиссии по проверке
- Мы поражены оккупацией Исландии- Гейдрих предлагает слить СД с гестапо-Противодействие этому плану - Мой кабинет
22 июня 1941 года, в день когда наши армии вторглись в Россию, после беседы с Гейдрихом, продолжавшейся едва ли более три минут, я вошел в здание, в котором размещался VI отдел, чтобы приступить к выполнению обязанностей его шефа. Слухи о моем назначении циркулировали уже несколько дней. Несколько серьезных и здравомыслящих сотрудников искренне приветствовали это решение. Подавляющее большинство же испытывало широкую гамму чувств, от откровенного разочарования до настороженного ожидания.
Первым долгом я взялся за решение проблемы кадровых перестановок, над которой думал уже несколько недель. В первые дни на меня навалилось так много новых и незнакомых мне обязанностей, что который вечер я падал в постель смертельно уставшим. Я должен был создать для себя новый распорядок работы. В эти первые и очень важные для меня дни я понял, что, хотя мне и удавалось достичь цели, к которой я стремился, много лет, передо мной встала сложнейшая задача - перестроить разведывательную службу за границей в разгар войны на два фронта. Меня смущал и подавлял груз, лежавшей на мне ответственности, временами я просто не знал, с чего начать. Первым делом я решил найти верный тон в руководстве повседневной работой отдела и постепенно перейти к более крупным проблемам. Конечно, я уже долго думал над ними и теоретически их разрешил, однако мои выводы было не так легко использовать на практике.
Я понял, что должен спокойно все взвесить и на несколько дней уехал из Берлина к моему близкому другу, доктору Мельгорну. Он обладал огромным опытом в такого рода делах и в то время занимался созданием администрации Восточных территорий. Я знал, что могу обсудить с ним мои проблемы и попросить его совета. Он жил в Познани, и мы вдвоем отправились в поместье моего знакомого, польского землевладельца. Первые три дня я не вспоминал о работе и полностью посвятил себя охоте, верховой езде и рыбной ловле. Сельская местность с ее огромнымм пространствами, красотой восходов и закатов вселила в меня столь необходимое спокойствие. Под яркими восточными звездами и необьятным ночным небом я почти физически ощущал дыхание земли, впитывал ее сильные и свежие ароматы. Но прелесть лета и природных ритмов нарушали армады самолетов, летевших к фронту: они напоминали о суровой военной
-----------------------------------------------------------
------------------------------------------------------------
1А
реальности того времени.
-----------------------------------------------------------
- Если бы не они, я мог бы безмятежно и мирно предаваться собственным мыслям.
Проблемы, вставшие передо мной были сложны и многообразны. Во-первых в отличие от Англии, в Германии не существовало традиций разведывательной службы, и, следовательно, мало кто понимал какие сложные, но жизненно важные задачи она решает. Другим серьезным недостатком было отсутствие обьединенной системы разведывательных органов. Вместо нее существовали многочисленные, мешавшие друг другу бюро и агенства. Это приводило к дублированию, лишним расходам, неэффективной работе; сделало неизбежным личные и профессиональные склоки. Наконец, катастрофически не хватало специально подготовленных кадров.
Когда я стал обсуждать эти рпоблемы и свои варианты их решения с доктором Мельгорном, он заявил, что по его мнению я абсолютно неверно оценивал мотивы Гиммлера и Гейдриха. Единственное, что их интересовало - это власть. Мельгорн был уверен; они безжалостно выбросят меня при первых же признаках неудачи. Это обстоятельство отнюдь не обнадеживало, но я был полон решимости приложить свои усилия и чувствовал себя в состоянии справиться с работой и одновременно избежать любой ловушки.
Отдохнувший, воодушевленный беседами с Мельгорном, я вернулся в Берлин и взялся за дело. Вскоре стало ясно, что его оценка была верной.
Гейдрих, всегда до крайности подозрительный, относившийся ко мне с предубеждением и жестко контролировал каждый мой шаг, ставя на моем пути всевозможные препятствия. Тогда я понял до какой ненависти, зависти и злобных интриг может дойти человек. Временами я ощущал себя скорее обьектом охоты, чем начальником отдела. Единственное, что давало мне силы продолжать свою деятельность, было удовольствие и удовлетворение от самой работы.
Когда я возглавил АМТ6, обнаружились серьезные огрехи в расходовании валюты и финансовых отчетах. Ответственность за это лежала на ряде сотрудников отдела, в том числе на его бывших руководителях. Я использовал эту возможность и потребовал ревизии финансов отдела. Я хотел провести детальную проверку, чтобы мне не пришлось отвечать за ошибки предшественников.
Комиссия по проверке состояла из восьми высоких чинов во главе с советником министерства(ministerialrat). Естественно, я хотел, чтобы комиссия ограничила расследование вопросами финансов и оформления документации, но когда выяснилось, что расходы превысили известную сумму, я заявил о своей готовности устно отчитаться перед комиссией о целях, на которые расходуются средства секретных служб в той мере, в какой это не угрожало нашей работе. Гейдрих использовал последнее обстоятельство, чтобы заронить подозрения в отношении меня. Он дал указание руководителю комиссии обратить внимание на те случаи, когда я отказывался дать исчерпывающую информацию, утверждая, разумеется, будто я пытался скрыть нарушения. Я парировал этот ход, сам собрав информацию по всем подобным случаям, и направил ее Гейдриху лично. Характерным штрихом для наших отношений было то, что, хотя мы многократно виделись в эти дни, никто из нас, ни Гейдрих, ни я даже словом не обмолвились по поводу этой истории. Только вернув отчеты, появлением которых был обязан себе сам, он показал, что оценил мой контрход.
Можно представить, насколько сложно было в этих обстоятельствах выполнить мою программу или завоевать доверие такого человека как Гейдрих. Поэтому относительно своих долгосрочных планов я молчал. Как бы то ни было, проблемы, связанные с самой работой - добыванием секретной информации - были столь многочисленны, что наиболее срочные мероприятия из моей программы могли быть осуществлены без того, чтобы Гейдрих оценил их значение в полном обьеме. Он отчаянно нуждается в информации, дабы выставить себя в благоприятном свете перед Гитлером, Гиммлером, Герингом и другими руководителями. Когда он лично представлял им доклады секретных служб, он так интересовался произведенным впечатлением, что мне удавалось добиться от него таких полномочий, которые, в ином случае, он бы никогда мне не дал. Поэтому я сумел организовать отделы по связи в различных министерствах и добился права вступать в прямой контакт с министрами, если хотел обсудить проблемы, решение которых предполагало взаимодействие с данным ведомством. Это было большое достижение и я эксплуатировал его насколько удавалось.
Тем временем мне пришлось пережить первые неудачи. Наиболее тяжелой и опасной из них была оккупация Исландии американцами летом 1941 г. Канарис не смог вообще раздобыть никакой информации о готовящейся акции. Я же направил наверх одно датское сообщение, которое, впрочем, нельзя было считать слишком надежным. Оно пролежало на столе Гиммлера, и Гитлер впервые узнал о случившемся из иностранных газет, да и то с опозданием: служба обработки прессы в Министерстве пропаганды действовала неважно. В результате, мне было приказано создать специальные информационные агенства в нейтральных странах. Это было непросто и потребовало создания издательской фирмы, которая должна была наладить контакты с издателями в Швейцарии, Португалии и других нейтральных государствах. Каналами связи служили Люфтганза и Центральное европейское бюро путешествий; для исключительных случаев имелись и специальные курьеры.
Почти шесть месяцев потребовалось, чтобы обьединить работу, которую, дублируя друг друга без всякого смысла, делали подразделения МИДа и Министерства пропаганды, лишь уевличивая тем самым мои валютные расходы.
Через два месяца после назначения начальником АМТ-VI я подготовил меморандум о задачах политических спецслужб за границей. Я показал, что в политике, банковскои деле, промышленности, сельском хозяйстве, искусстве, литературе, музыке существуют разнообразные связи между Германией и оккупированными территориями, с одной стороны и нейтральными или воюющими с нами государствами, с другой. Спецслужбы были заинтересованы в установлении контактов за границей и получении оттуда информации.
Мой меморандум должны были положить в основу приказа рейхсфюрера СС и министра внутренних дел Гиммлера, предназначенного для различных подразделений СС и персонала министерства. Гиммлер заявил, что в принципе он согласен с меморандумом и даже готов выступить с изложением моих идей перед высшим руководством СС и партии. К тому же, приказ Гимлера был разослан и в другие министерства, от которых впервые потребовалось сотрудничать с нами в такой форме.
Однажды, когда я сидел вечером за работой раздался телефонный звонок Гейдриха, приглашавшего меня для беседы. Я расстроился, но собрал все необходимые документы и отправился на Вильгельм-штрассе. В те дни Берлин все еще был великолепен. Пока я ехал по городу долгим кружным путем, я успел забыть о большинстве своих проблем.
Я свернул с Курфюрстендам в направлении Тирпартена и остановился у Кранцлера выпить кофе и мысленно подготовиться к предстоящему поединку.
Основное помещение для Гойдриха на Вильгельм-штрассе обычно напоминало улей. Поэтому я был изумлен, когда увидел лишь несколько утомленных работников, склонившихся над горами корреспонденции: в остальном все было спокойно. Я всегда поддерживал дружеские отношения с помощниками Гейдриха, и один из них шепнул мне: "У шефа нет настроения работать сегодня вечером". Меня ждал светский вечер, и я мог войти в логово льва совершенно спокойным. Однако вскоре стало ясно, что я ошибался.
Когда я вошел, в глаза бросилась нарочитая небрежность, с которой Гейдрих работал над какими-то бумагами. Заметив, что я смотрю за ним, он сделал типичный для него жест - нервно пожал плечами и наконец, отложил бумаги в сторону. "Если что-нибудь очень важное?" - спросил он довольно высоким гнусавым голосом. "Нет, ничего особенного," - ответил я. "У вас есть время пообедать со мной?" - спросил Гейдрих. Фактически это был приказ.
Мы прошли в бар Идена и там пообедали молча, ибо я давно взял за правило, чтобы разговор начинал Гейдрих. За соседним столиком сидела знакомая мне дама, с которой время от времени я дружески переглядывался. Гейдриха, не знавшего ее, это удивило, а его необычайное любопытство заставило расспросить, кто она, где мы познакомились, сколько времени я ее знаю. Затем, он внезапно сменил обьект беседы и начал говорить о деле, ради которого и хотел со мной увидеться.
Мы повели долгий и неприятный разговор о передаче некоторых наиболее деликатных и важных функций моего отдела IV отделу Мюллера. Гейдрих использовал древний принцип "разделяй и властвуй". Я согласился со всем, что было сказано, и, сохраняя терпение и спокойствие указал на риск передачи столь важного дела в грубые и неопытные руки. Мой сарказм и аргументация произвели на него впечатление. Гейдрих велел мне уладить этот вопрос с Мюллером: проблема была решена. Затем последовал подробный разговор о деятельности отдела на оккупированных территориях, который завершился вполне приемлемым компромиссом, давшим мне определенную свободу. После окончания разговора мне пришлось сопровождать Гейдриха, обходившего различные ночные клубы и делать вид, что получаю удовольствие от его идиотских бесед с барменами, содержателями заведений и официантками. Все они знали и боялись его, хотя изображали великую преданность. Наконец, в пять утра мне, было позволено уйти домой.
На следующий день я должен был ознакомить Мюллера с решением Гейдриха, однако потребовалось два часа, чтобы Мюллер понял: его атака отбита. При этом я не должен бышл допустить открытого разрыва: отношения между нами были уже напряжены, а Мюллер был противником, который не останавливался перед любым вероломством без раздумий и использовал все имевшиеся в его распоряжении средства.
В результате, Мюллер заговорил в доверительном и дружественном тоне и повел речь о значении сотрудничества и взаимного доверия. Правда, на следующем совещании руководителей отделов СД он внезапно без предупреждения обрушился на меня, обвинив некоторых моих агентов в халатности и нечестности. Один их приведенных им примеров, действительно, свидетельствовал о нашей грубой ошибке. В Париже гестапо арестовало корсиканца с фальшивыми документами, выданными одним из моих бюро в Бордо. Его сотрудники недостаточно тщательно проверили человека с которым имели дело. Так член парижского подполья, разыскивaemый полицией получил важное задание германской разведки.
Неожиданно Гейдрих встал на мою сторону, видимо, из-за того, что вся эта история ему надоела. "Несчастья подобного рода случались и в вашем отделе, Мюллер, - сказал он с иронией. Однажды важный свидетель смог выброситься из окна четвертого этажа. И произошло это не только потому, что ваши следователи спали в рабочее время, но и потому что они не овладели азами полицейского ремесла."
На этот раз Мюллер обжегся по-настоящему и на три или четыре недели оставил меня в покое.
Читателя может заинтересовать, как выглядел мой кабинет, который я занимал в качестве главы иностранного отдела Германской секретной службы.
Прямо напротив дверей большого, хорошо меблированного кабинета с роскошным густым ковром располагался большой письменный стол красного дерева. Самым ценным предметом меблировки в комнате был старомодный сервант: в нем хранилась моя личная справочная библиотека. Слева от стола находился столик на колесиках, на котором были установлены телефоны и микрофоны, связывавшие меня напрямую с канцелярией Гитлера и другими важными учреждениями; был и специальный телефон прямой связи с моим берлинским домом и загородной виллой в Герцберге. Микрофоны были повсюду: в стенах, под столом, даже в одной из лампочек, так что любой звук автоматически записывался. Окна комнаты закрывала проволочная сетка. Последняя была частью системы безопасности, построенной на фотоэлементах, которая подавала сигнал тревоги, как только кто-нибудь приближался к окну, дверям, сейфу или пытался слишком близко подойти к любому предмету в комнате. В течение тридцати секунд после подачи сигнала отряд охраны должен был окружить обьект.
Мой стол был маленькой крепостью. В него было встроено два пулемета, которые могли изрешетить пулями все помещение. Эти пулеметы были нацелены на посетителя и следили за его приближением к столу. В случае необходимости мне оставалось лишь нажать кнопку и оба пулемета одновременно открывали огонь. Я мог также нажать на другую ткнопку и охрана по сирене окружала здание и блокировала все выходы из него.
Моя машина была оборудована радиопредатчиком, позволявшим на дистанции до 25 милль вести переговоры и диктовать секретарю.
Когда я отправлялся в заграничную командировку мне, в соответствии с постоянно действовавшим приказом, вставляли искусственный зуб, содержавший яд, способный убить меня за 30 секунд, если бы я попал в руки врача. Чтобы быть вдвойне уверенным, я носил перстень с голубым камнем: под ним была спрятана золотая капсула с цианидом (сyаnide).