Прочитано:

71%

     - 261 -

Это снегурка у края обрыва. Это о ней из оврага со дна Льется без умолку бред торопливый Полубезумного болтуна. Это пред ней, заливая преграды, Тонет в чаду водяном быстрина, Лампой висячего водопада К круче с шипеньем пригвождена. Это зубами стуча от простуды, Льется чрез край ледяная струя В пруд и из пруда в другую посуду. Речь половодья бред бытия.

Присяга

Толпой облеплены ограды, B ушах печальный шаг с утра, Трещат пропеллеры парада, Орут упорно рупора. Три дня проходят как в угаре, B гостях, в театре, у витрин, На выставке, на тротуаре, Три дня сливаются в один. Все умолкает на четвертый. Никто не открывает рта. В окрестностях аэропорта Усталость, отдых, глухота. Наутро отпускным курсантом Полкомнаты заслонено. B рубашке с первомайским бантом Он свешивается в окно. Bсе существо его во власти Надвинувшейся новизны, Коротким сном огня и счастья Bсе чувства преображены. С души дремавшей снят наглазник. Он за ночь вырос раза в два. К его годам прибавлен праздник. Он отстоит свои права. На дне дворового колодца Оттаивает снега пласт. Сейчас он в комнату вернется К той, за кого он жизнь отдаст. Он смотрит вниз на эти комья. Светает. Тушат фонари. Bсе ежится, как он, в истоме, Просвечивая изнутри. 
     - 262 -

Дрозды

На захолустном полустанке Обеденная тишина. Безжизненно поют овсянки В кустарнике у полотна.

Бескрайный, жаркий, как желанье, Прямой проселочный простор. Лиловый лес на заднем плане, Седого облака вихор.

Лесной дорогою деревья Заигрывают с пристяжной. По углубленьям на корчевье Фиалки, снег и перегной.

Наверное, из этих впадин И пьют дрозды, гогда взамен Раззванивают слухи за день Огнем и льдом своих колен.

Вот долгий слог, а вот короткий. Вот жаркий, вот холодный душ. Вот что выделывают глоткой, Луженной лоском этих луж.

У них на кочках свой поселок, Подглядыванье из-за штор, Шушуканье в углах светелок И целодневный таратор.

По их распахнутым покоям Загадки в гласности снуют. У них часы с дремучим боем, Им ветви четверти поют.

Таков притон дроздов тенистый. Они в неубранном бору Живут, как жить должны артисты. Я тоже с них пример беру.

С т и х и о в о й н е

Страшная сказка

Все переменится вокруг. Отстроится столица. Детей разбуженных испуг Вовеки не простится. 
     - 263 -

Не сможет позабыться страх, Изборождавший лица. Сторицей должен будет враг За это поплатиться. Запомнится его обстрел. Сполна зачтется время, Когда он делал, что хотел, Как ирод в вифлееме. Настанет новый, лучший век. Исчезнут очевидцы. Мученья маленьких калек Не смогут позабыться.

Бобыль

Грустно в нашем саду. Он день ото дня краше. В нем и в этом году Жить бы полною чашей. Но обитель свою Разлюбил обитатель. Он отправил семью, И в краю неприятель. И один, без жены, Он весь день у соседей, Точно с их стороны Ждет вестей о победе. А повадится в сад И на пункт ополченский, Так глядит на закат B направленьи к смоленску. Там в вечерней красе Мимо вязьмы и гжатска Протянулось шоссе Пятитонкой солдатской. Он еще не старик И укор молодежи, А его дробовик Лет на двадцать моложе.

Застава

Садясь, как куры на насест, Зарей заглядывают тени Под вечереющий подъезд, На кухню, в коридор и сени. 
     - 264 -

Приезжий видит у крыльца Велосипед и две винтовки И поправляет деревца В пучке воздушной маскировки.

Он знает: этот мирный вид В обман вводящий пережиток. Его попутчиц ослепит Огонь восьми ночных зениток.

Деревья окружат блиндаж. Войдут две женщины, робея, И спросят, наш или не наш, Ловя ворчанье из траншеи.

Украдкой, ежась, как в мороз, Вернутся горожанки к дому И позабудут бомбовоз При зареве с аэродрома.

Они увидят, как патруль, Меж тем как пламя кровель светит, Крестом трассирующих пуль Ночную нечисть в небе метит.

И вдруг взорвется небосвод, И, догорая над поселком, Чадящей плашкой упадет Налетчик, сшибленный осколком.

Смелость

Безыменные герои Осажденных городов, Я вас в сердце сердца скрою, Ваша доблесть выше слов.

В круглосуточном обстреле, Слыша смерти перекат, Вы векам в глаза смотрели С пригородных баррикад.

Вы ложились на дороге И у взрытой колеи Спрашивали о подмоге И не слышно ль, где свои.

А потом, жуя краюху, По истерзанным полям Шли вы, не теряя духа, К обгорелым флигелям. 
     - 265 -

Вы брались рукой умелой Не для лести и хвалы, А с холодным знаньем дела За ружейные стволы. И не только жажда мщенья, Но спокойный глаз стрелка, Как картонные мишени, Пробивал врагу бока. Между тем слепое что-то, Опьяняя и кружа, Увлекало вас к пролету Из глухого блиндажа. Там в неистовстве наитья Пела буря с двух сторон. Ветер вам свистел в прикрытье: Ты от пуль заворожен. И тогда, чужие миру, Не причислены к живым, Вы являлись к командиру С предложеньем боевым. Вам казалось все пустое! Лучше, выиграв, уйти, Чем бесславно сгнить в застое Или скиснуть взаперти. Так рождался победитель: Вас над пропастью голов Подвиг уносил в обитель Громовержцев и орлов.

Старый парк

Мальчик маленький в кроватке, Бури озверелый рев. Каркающих стай девятки Разлетаются с дерев. Раненому врач в халате Промывал вчерашний шов. Вдруг больной узнал в палате Друга детства, дом отцов. Вновь он в этом старом парке. Заморозки по утрам, И когда кладут припарки, Плачут стекла первых рам. 
     - 266 -

Голос нынешнего века И виденья той поры Уживаются с опекой Терпеливой медсестры.

По палате ходят люди. Слышно хлопанье дверей. Глухо ухают орудья Заозерных батарей.

Солнце низкое садится. Вот оно в затон впилось И оттуда длинной спицей Протыкает даль насквозь.

И минуты две оттуда В выбоины на дворе Льются волны изумруда, Как в волшебном фонаре.

Зверской боли крепнут схватки, Крепнет ветер, озверев, И летят грачей девятки, Черные девятки треф.

Вихрь качает липы, скрючив, Буря гнет их на корню, И больной под стоны сучьев Забывает про ступню.

Парк преданьями состарен. Здесь стоял наполеон, И славянофил самарин Послужил и погребен.

Здесь потомок декабриста, Правнук русских героинь, Бил ворон из монтекристо И одолевал латынь.

Если только хватит силы, Он, как дед, энтузиаст, Прадеда-славянофила Пересмотрит и издаст.

Сам же он напишет пьесу, Вдохновленную войной, Под немолчный ропот леса, Лежа, думает больной.

Там он жизни небывалой Невообразимый ход Языком провинциала В строй и ясность приведет. 
     - 267 -

Зима приближается

Зима приближается. Сызнова Какой-нибудь угол медвежий Под слезы ребенка капризного Исчезнет в грязи непроезжей. Домишки в озерах очутятся. Над ними закурятся трубы. B холодных объятьях распутицы Сойдутся к огню жизнелюбы. Обители севера строгого, Накрытые небом, как крышей! На вас, захолустные логова, Написано: "Сим победиши". Люблю вас, далекие пристани В провинции или деревне. Чем книга чернее и листанней, Тем прелесть ее задушевней. Обозы тяжелые двигая, Раскинувши нив алфавиты, Вы с детства любимою книгою Как бы на середке открыты. И вдруг она пишется заново Ближайшею первой метелью, Bся в росчерках полоза санного И белая, как рукоделье. Октябрь серебристо-ореховый. Блеск заморозков оловянный. Осенние сумерки Чехова, Чайковского и Левитана.

Смерть сапера

Мы время по часам заметили И кверху поползли по склону. Bот и обрыв. Мы без свидетелей У края вражьей обороны. Вот там она, и там, и тут она Везде, везде, до самой кручи. Как паутиною опутана Вся проволкою колючей. Он наших мыслей не подслушивал И не заглядывал нам в душу. Он из конюшни вниз обрушивал Свой бешеный огонь по зуше. 
     - 268 -

Прожекторы, как ножки циркуля, Лучом вонзались в коновязи. Прямые поподанья фыркали Фонтанами земли и грязи.

Но чем обстрел дымил багровее, Тем равнодушнее к осколкам, В спокойсти и хладнокровии Работали мы тихомолком.

Со мною были люди смелые. Я знал, что в проволочной чаще Проходы нужные проделаю Для битвы завтра предстоящей.

Вдруг одного сапера ранило. Он отползал от вражьих линий, Привстал, и дух от боли заняло, И он упал в густой полыни.

Он приходил в себя урывками, Осматривался на пригорке И щупал место под нашивками На почерневшей гимнастерке.

И думал: глупость, оцарапали, И он отвалит от казани, К жене и детям вверх к сарапулю, И вновь и вновь терял сознанье.

Все в жизни может быть издержано, Изведаны все положенья, Следы любви самоотверженной Не подлежат уничтоженью.

Хоть землю грыз от боли раненый, Но стонами не выдал братьев, Врожденной стойкости крестьянина И в обмороке не утратив.

Его живым успели вынести. Час продышал он через силу. Хотя за речкой почва глинистей, Там вырыли ему могилу.

Когда, убитые потерею, К нему сошлись мы на прощанье, Заговорила артиллерия В две тысячи своих гортаней.

В часах задвигались колесики. Проснулись рычаги и шкивы. К проделанной покойным просеке Шагнула армия прорыва. 
     - 269 -

Сраженье хлынуло в пробоину И выкатилось на равнину, Как входит море в край застроенный, С разбега проломив плотину. Пехота шла вперед маршрутами, Как их располагал умерший. Поздней немногими минутами Противник дрогнул у завершья. Он оставлял снарядов штабели, Котлы дымящегося супа, Все, что обозные награбили, Палатки, ящики и трупы. Потом дорогою завещанной Прошло с победами все войско. Края расширившейся трещины У криворожья и пропойска. Мы оттого теперь у гомеля, Что на поляне в полнолунье Своей души не экономили B пластунском деле накануне. Жить и сгорать у всех в обычае, Но жизнь тогда лишь обессмертишь, Когда ей к свету и величию Своею жертвой путь прочертишь.

Преследование