Прочитано:

69%

12

На грузии не счесть Одеж и оболочек. На свете розы есть. Я лепесткам не счетчик.

О роза, с синевой Из радуг и алмазин, Тягучий роспуск твой, Как сна теченье, связен.

На трубочке чуть свет Следы ночной примерки. Ты ярче всех ракет В садовом фейерверке.

Чуть зной коснется губ, Ты вся уже в эфире, Зачатья пышный клуб, Как пава, расфуфыря.

Но лето на кону, И ты, не медля часу, Роняешь всю копну Обмякшего атласа.

13

Дивясь, как высь жутка, А терек дик и мутен, За пазуху цветка И я вползал, как трутень. 
     - 253 -

П е р е д е л к и н о

Летний день

У нас весною до зари Костры на огороде, Языческие алтари На пире плодородья. Перегорает целина И парит спозаранку, И вся земля раскалена, Как жаркая лежанка. Я за работой земляной С себя рубашку скину, И в спину мне ударит зной И обожжет, как глину. Я стану где сильней припек, И там, глаза зажмуря, Покроюсь с головы до ног Горшечною глазурью. А ночь войдет в мой мезонин И, высунувшись в сени, Меня наполнит, как кувшин, Водою и сиренью. Она отмоет верхний слой С похолодевших стенок И даст какой-нибудь одной Из здешних уроженок.

Сосны

В траве, меж диких бальзаминов, Ромашек и лесных купав, Лежим мы, руки запрокинув И к небу головы задрав. Трава на просеке сосновой Непроходима и густа. Мы переглянемся и снова Меняем позы и места. И вот, бессмертные на время, Мы к лику сосен причтены И от болезней, эпидемий И смерти освобождены. 
     - 254 -

С намеренным однообразьем, Как мазь, густая синева Ложиться зайчиками наземь И пачкает нам рукава.

Мы делим отдых краснолесья, Под копошенья мураша Сосновою снотворной смесью Лимона с ладаном дыша.

И так неистовы на синем Разбеги огненных стволов, И мы так долго рук не вынем Из-под заломленных голов,

И столько широты во взоре, И так покорно все извне, Что где-то за стволами море Мерещится все время мне.

Там волны выше этих веток, И, сваливаясь с валуна, Обрушивают град креветок Со взбаламученного дна.

А вечерами за буксиром На пробках тянется заря И отливает рыбьим жиром И мглистой дымкой янтаря.

Смеркается, и постепенно Луна хоронит все следы Под белой магиею пены И черной магией воды.

А волны все шумней и выше, И публика на поплавке Толпится у столба с афишей, Неразличимой вдалеке.

Ложная тревога

Корыта и ушаты, Нескладица с утра, Дождливые закаты, Сырые вечера,

Проглоченные слезы Во вздохах темноты, И зовы паровоза С шестнадцатой версты. 
     - 255 -

И ранние потемки В саду и на дворе, И мелкие поломки, И все как в сентябре. А днем простор осенний Пронизывает вой Тоскою голошенья С погоста за рекой. Когда рыданье вдовье Относит за бугор, Я с нею всею кровью И вижу смерть в упор. Я вижу из передней В окно, как всякий год, Своей поры последней Отсроченный приход. Пути себе расчистив, На жизнь мою с холма Сквозь желтый ужас листьев Уставилась зима.

Зазимки

Открыли дверь, и в кухню паром Вкатился воздух со двора, И все мгновенно стало старым, Как в детстве в те же вечера. Сухая, тихая погода. На улице, шагах в пяти, Стоит, стыдясь, зима у входа И не решается войти. Зима и все опять впервые. В седые дали ноября Уходят ветлы, как слепые Без палки и поводыря. Во льду река и мерзлый тальник, А поперек, на голый лед, Как зеркало на подзеркальник, Поставлен черный небосвод. Пред ним стоит на перекрестке, Который полузанесло, Береза со звездой в прическе И смотрится в его стекло. 
     - 256 -

Она подозревает в тайне, Что чудесами в решете Полна зима на даче крайней, Как у нее на высоте.

Иней

Глухая пора листопада. Последних гусей косяки. Расстраиваться не надо: У страха глаза велики.

Пусть ветер, рябину заняньчив, Пугает ее перед сном. Порядок творенья обманчив, Как сказка с хорошим концом.

Ты завтра очнешься от спячки И, выйдя на зимнюю гладь, Опять за углом водокачки Как вкопанный будешь стоять.

Опять эти белые мухи, И крыши, и святочный дед, И трубы, и лес лопоухий Шутом маскарадным одет.

Все обледенело с размаху В папахе до самых бровей И крадущейся росомахой Подсматривает с ветвей.

Ты дальше идешь с недоверьем. Тропинка ныряет в овраг. Здесь инея сводчатый терем, Решетчатый тес на дверях.

За снежной густой занавеской Какой-то сторожки стена, Дорога, и край перелеска, И новая чаща видна.

Торжественное затишье, Оправленное в резьбу, Похоже на четверостишье О спящей царевне в гробу.

И белому мертвому царству, Бросавшему мысленно в дрожь, Я тихо шепчу: "Благодарствуй, Ты больше, чем просят, даешь". 
     - 257 -

Город

Зима, на кухне пенье петьки, Метели, вымерзшая клеть Нам могут хуже горькой редьки В конце концов осточертеть. Из чащи к дому нет прохода, Кругом сугробы, смерть и сон, И кажется, не время года, А гибель и конец времен. Со скользских лестниц лед не сколот, Колодец кольцами свело. Каким магнитом в этот холод Нас тянет в город и тепло! Меж тем как, не преувелича, Зимой в деревне нет житья, Исполнен город безразличья К несовершенствам бытия. Он создал тысячи диковин И может не бояться стуж. Он сам, как призраки, духовен Всей тьмой перебывавших душ. Во всяком случае поленьям На станционном тупике Он кажется таким виденьем В ночном горящем далеке. Я тоже чтил его подростком. Его надменность льстила мне. Он жизнь веков считал наброском, Лежавшим до него вчерне. Он звезды переобезьянил Вечерней выставкою благ И даже место неба занял В моих ребяческих мечтах.

Вальс с чертовщиной

Только заслышу польку вдали, Кажется, вижу в замочною скважину: Лампы задули, сдвинули стулья, Пчелками кверху порх фитили, Масок и ряженых движется улей. Это за щелкой елку зажгли. 
     - 258 -

Великолепие выше сил Туши и сепии и белил, Синих, пунцовых и золотых Львов и танцоров, львиц и франтих. Реянье блузок, пенье дверей, Рев карапузов, смех матерей. Финики, книги, игры, нуга, Иглы, ковриги, скачки, бега.

В этой зловещей сладкой тайге Люди и вещи на равной ноге. Этого бора вкусный цукат К шапок разбору рвут нарасхват. Душно от лакомств. Елка в поту Клеем и лаком пьет темноту.

Все разметала, всем истекла, Вся из металла и из стекла. Искрится сало, брызжет смола Звездами в залу и зеркала И догорает дотла. Мгла. Мало-помалу толпою усталой Гости выходят из-за стола.

Шали, и боты, и башлыки. Вечно куда-нибудь их занапастишь. Ставни, ворота и дверь на крюки, В верхнюю комнату форточку настежь. Улицы зимней синий испуг.

Время пред третьими петухами. И возникающий в форточной раме Дух сквозняка, задувающий пламя, Свечка за свечкой явственно вслух: Фук. Фук. Фук. Фук.

Вальс со слезой

Как я люблю ее в первые дни Только что из лесу или с метели! Ветки неловкости не одолели. Нитки ленивые, без суетни, Медленно переливая на теле, Виснут серебряною канителью. Пень под глухой пеленой простыни.

Озолотите ее, осчастливьте И не смигнет. Но стыдливая скромница В фольге лиловой и синей финифти Вам до скончания века запомнится. Как я люблю ее в первые дни, Всю в паутине или в тени! 
     - 259 -

Только в примерке звезды и флаги, И в бонбоньерки не клали малаги. Свечки не свечки, даже они Штифтики грима, а не огни. Это волнующаяся актриса С самыми близкими в день бенефиса. Как я люблю ее в первые дни Перед кулисами в кучке родни. Яблоне яблоки, елочке шишки. Только не этой. Эта в покое. Эта совсем не такого покроя. Это отмеченная избранница. Вечер ее вековечно протянется. Этой нимало не страшно пословицы. Ей небывалая участь готовится: В золоте яблок, как к небу пророк, Огненной гостьей взмыть в потолок. Как я люблю ее в первые дни, Когда о елке толки одни!

На ранних поездах

Я под Москвою эту зиму, Но в стужу, снег и буревал Bсегда, когда необходимо, По делу в городе бывал. Я выходил в такое время, Когда на улице ни зги, И рассыпал лесною темью Свои скрипучие шаги. Навстречу мне на переезде Вставали ветлы пустыря. Надмирно высились созведья В холодной яме января. Обыкновенно у задворок Меня старался перегнать Почтовый или номер сорок, А я шел на шесть двадцать пять. Bдруг света хитрые морщины Сбирались щупальцами в круг. Прожектор несся всей махиной На оглушенный виадук. B горячей духоте вагона Я отдавался целиком Порыву слабости врожденной И всосанному с молоком. 
     - 260 -

Сквозь прошлого перипетии И годы войн и нищеты Я молча узнавал россии Неповторимые черты.

Превозмогая обожанье, Я наблюдал, боготворя. Здесь были бабы, слобожане, Учащиеся, слесаря.

В них не было следов холопства, Которые кладет нужда, И новости и неудобства Они несли, как господа.

Рассевшись кучей, как в повозке, Во всем разнообразьи поз, Читали дети и подростки, Как заведенные, взасос.

Москва встречала нас во мраке, Переходившем в серебро, И, покидая свет двоякий, Мы выходили из метро.

Потомство тискалось к перилам И обдавало на ходу Черемуховом свежим мылом И пряниками на меду.

Опять весна

Поезд ушел. Насыпь черна. Где я дорогу впотьмах раздобуду? Неузнавaemая сторона, Хоть я и сутки только отсюда. Замер на шпалах лязг чугуна. Вдруг что за новая, право, причуда? Бестолочь, кумушек пересуды. Что их попутал за сатана?

Где я обрывки этих речей Слышал уж как-то порой прошлогодней? Ах, это сызнова, верно, сегодня Вышел из рощи ночью ручей. Это, как в прежние времена, Сдвинула льдины и вздулась запруда. Это поистине новое чудо, Это, как прежде, снова весна.

Это она, это она, Это ее чародейство и диво, Это ее телогрейка за ивой, Плечи, косынка, стан и спина.