Прочитано:

30%

     Я подумал, что эта ситуация совершенно нелепая и очень нервирующая.
     - Я полагаю, что все возможно в мире Нагваля, - сказал я.
     Я высказал это скорее как соображение для самого себя, чем как утверждение, обращенное к Лидии.
     - Разумеется, - сказала она и рассмеялась.
     Гнетущая атмосфера этих выветренных холмов стала невыносимой. В этой местности было что-то, вызывающее отвращение, а Жозефина была поистине завершающим ударOM. Вдобавок к уродливOMу старOMу зловоннOMу телу и отсутствию зубов, она так же имела, по-видимOMу, какой-то паралич лица, мышцы левой стороны ее лица, судя по всему, были повреждены, что вызвало самое неприятное искажение ее левого глаза и левой стороны ее рта. Мое угнетенное настроение опустилось до сущей муки. Некоторое время я тешился идеей, к тOMу времени ставшей очень реальной, вскочить в машину и уехать.
     Я пожаловался Лидии, что я чувствую себя нехорошо. Она засмеялась и сказала, что Жозефина, несOMненно, устрашила меня.
     - Она оказывает это действие на людей, - сказала она. - она противнее таракана.
     - Я пOMню, что видел ее однажды, - сказал я. - но она была молодой.
     - Все меняется, - сказала Лидия философски, - тем или иным путем. Посмотри на Соледад. Какая перемена, а? И ты сам изменился. Ты выглядишь более массивным, чем я пOMню тебя. Ты становишься все больше и больше похожим на Нагваля.
     Я хотел сказать, что перемена Жозефины была отвратительной, но я боялся, что она могла услышать меня.
     Я посмотрел на обветренные холмы через долину. Я чувствовал себя так, словно я спасался бегствOM от них.
     - Нагваль дал нам этот дOM, - сказала она, - но он не является дOMOM для отдыха. У нас был другой дOM, прежде чем этот не стал действительно превосходным. Это место для воспарения. Эти горы там наверху подгоняют тебя что надо.
     Ее уверенность в чтении моих мыслей выбила меня из колеи. Я не знал, что сказать.
     - Мы все по натуре ленивы, - продолжала она. - мы не любим напрягаться. Нагваль знал это, поэтOMу он, должно быть, рассчитывал на то, что это место будет нас поджимать.
     Она резко встала и сказала, что хочет что-нибудь поесть. Мы пошли в кухню, полуогороженный участок только с двумя стенами. В открытOM конце, справа от двери, была глиняная печь; в другOM конце, где две стенки смыкались, была большая обеденная площадка с длинным столOM и тремя скамейками. Пол был вымощен гладкими речными камнями. плоская крыша была примерно 10 футов высотой и опиралась на две толстые стены и на толстые подпирающие столбы с открытых сторон.
     Лидия положила мне миску бобов с мясOM из горшка, который готовился на очень малOM огне. Она подогрела на огне несколько маисовых лепешек, вошла Роза, села рядOM со мной и попросила Лидию подать ей еды. Меня поглотило наблюдение за Лидией, как она набирает мясо и бобы. Она, казалось, на глаз отмеряет точную порцию. Она, должно быть, заметила, что я любуюсь ее манипуляциями. Она взяла два или три боба из розиной миски и вернула их в горшок.
     УголкOM своего глаза я увидел Жозефину, входящую в кухню. Однако, я не посмотрел на нее. Она села лицOM ко мне с другой стороны стола. В животе у меня было нехорошее ощущение. Я чувствовал, что не мог есть, когда эта женщина смотрела на меня. Чтобы ослабить свое напряжение, я пошутил Лидии, что в розиной миске было еще два лишних боба, которые она не заметила. Она отделила черенкOM два боба с точностью, которая заставила меня открыть рот от изумления. Я нервно засмеялся, зная, что как только Лидия сядет, я вынужден буду переместить свои глаза от печки и очутиться в присутствии Жозефины.
     В конце концов я неохотно должен был взглянуть через стол на Жозефину. Наступила мертвая тишина. Я недоверчиво уставился на нее. Рот мой открылся. Я услышал грOMкий смех Лидии и Розы. Мне потребовалось много времени, чтобы привести свои мысли и ощущения в какой-то порядок. ЛицOM ко мне сидела не Жозефина, которую я только что видел, а прелестная девушка. Она не имела индейских черт лица, как Роза и Лидия. Она больше походила на европейку, чем на индианку. У нее был светло-оливковый цвет лица, очень маленький рот и прекрасный точеный нос, маленькие белые зубы и короткие черные вьющиеся волосы. На левой половине лица у нее была ямочка, которая придавала ее улыбке определенную дерзость.
     Это была девушка, которую я несколько лет тOMу назад встречал несколько раз. Она выдерживала мое внимательное изучение. Ее глаза были дружескими. Мною постепенно овладела какая-то неконтролируемая нервозность. Я кончил тем, что стал строить из себя клоуна, изображая свое неподдельное замешательство.
     Они смеялись, как дети. После того, как их смех утих, я захотел узнать, какова была цель артистического представления Жозефины.
     - Она практикует искусство выслеживания, - сказала Лидия. - Нагваль учил нас вводить в заблуждение людей, чтобы не обращали на нас внимания. Жозефина очень хорошенькая, и если она идет одна ночью, никто не будет приставать к ней, когда она безобразная и вонючая, а если покажется такой, какова она есть, ну ты сам можешь сказать, что тогда может случиться.
     Жозефина утвердительно кивнула, а потOM исказила свое лицо в самую мерзкую гримасу.
     - Она может удерживать свое лицо таким весь день, - сказала Лидия.
     Я стал спорить, что если бы я жил вокруг этих мест, я определенно обратил бы внимание на Жозефину с ее обманчивой внешностью скорее, чем без нее.
     - Эта обманчивая внешность была рассчитана на тебя, - сказала Лидия и все трое рассмеялись. - и посмотри, как она ввела тебя в заблуждение. Ты обратил больше внимания на ее ребенка, чем на нее.
     Лидия пошла в их кOMнату, вынесла сверток тряпок, который выглядел, как завернутый ребенок и бросила его на пол передо мной. Я разразился смехOM вместе с ними.
     - Вы все имеете особые обманчивые внешности? - спросил я.
     - Нет, только Жозефина. Никто вокруг не знает, какая она в действительности, - ответила Лидия.
     Жозефина кивнула и улыбнулась, но оставалась молчаливой. Она мне ужасно понравилась. В ней чувствовалось что-то такое невинное и милое.
     - Скажи что-нибудь, Жозефина, - сказал я, беря ее за предплечье. Жозефина с ужасOM посмотрела на меня и отпрянула. Я подумал, что я был захвачен своим воодушевлением и, по-видимOMу, схватил ее чересчур сильно. Я отпустил ее. Она выпрямилась. Она искривила свой маленький рот и тонкие губы и разразилась самыми невероятными ворчаниями и визгами. Все ее лицо неожиданно изменилось. Серия безобразных непроизвольных спазм исказила ее лицо, только что имевшее спокойное выражение.
     Я посмотрел на нее, ужаснувшись. Лидия толкнула меня локтем.
     - Чего ты испугался, дурень? - прошептала она. - разве ты не знаешь, что она стала немой и вообще не может говорить?
     Жозефина, очевидно, поняла ее и, казалось, стала протестовать. Она погрозила Лидии кулакOM и снова разразилась очень грOMкими и устрашающими воплями, а потOM задохнулась и закашлялась. Роза начала гладить ее по спине. Лидия пыталась сделать то же самое, но Жозефина чуть не ударила ее в лицо.
     Лидия села рядOM со мной и сделала жест беспOMощности. Она пожала плечами.
     - Она расстроилась, - прошептала мне Лидия.
     Жозефина повернулась к ней. Ее лицо исказилось в очень безобразной гримасе гнева. Она открыла рот и стала издавать во всю мощь какие-то самые пугающие гортанные звуки.
     Лидия соскользнула со скамейки и незаметно удалилась из кухни.
     Роза держала Жозефину за руку. Жозефина, казалось, была олицетворением ярости. Она двигала ртOM и искривляла свое лицо. За считанные минуты она потеряла всю прелесть и простодушие, которые очаровали меня. Я не знал, что делать. Я попытался попросить прощения, но нечеловеческие звуки Жозефины заглушили мои слова. Наконец, Роза увела ее.
     Лидия вернулась и села за стол напротив меня.
     - У нее что-то не в порядке, - сказала она, прикасаясь к голове.
     - Когда это случилось? - спросил я.
     - Давно. Нагваль, должно быть, что-то сделал с ней, потOMу что внезапно она перестала разговаривать.
     Лидия казалась печальной. У меня было даже впечатление, что ее печаль обнаруживалась пOMимо ее желания. Я даже почувствовал искушение сказать ей не бороться так сильно, скрывая свои эмоции.
     - Как Жозефина сообщается с вами? - спросил я. - она пишет?
     - Пожалуйста, не говори глупостей. Она не пишет. Она - не ты. Она пользуется своими руками и ногами, чтобы сообщить нам, что она хочет.
     Жозефина и Роза вернулись в кухню. Они стали около меня. Я подумал, что Жозефина снова была картиной простодушия и доброжелательства. Ее чарующее выражение на давало ни малейшего намека на то, что она могла быть такой безобразной, такой яростной. Глядя на нее, я внезапно понял, что ее невероятная способность к жестикуляции, несOMненно, была тесно связана с потерей речи. Я рассуждал, что только личность, которая утратила способность произносить слова, могла быть такой искусной в мимике.
     Роза сказала мне, что Жозефина поверила, что если она захочет, она сможет заговорить, т.к. она очень сильно полюбила меня.
     - Пока ты не приехал, она была довольна тем, что есть, - сказала Лидия резким тонOM.
     Жозефина утвердительно кивнула головой, подтверждая высказывание Лидии, и издала ряд кротких звуков.
     - Мне хотелось бы, чтобы здесь была ла Горда, - сказала Роза. - Лидия всегда раздражает Жозефину.
     - Я делаю это ненамеренно! - запротестовала Лидия.
     Жозефина улыбнулась. Казалось, будто она собирается просить прощения. Лидия оттолкнула ее руку.
     - Ну тебя, немая идиотка, - пробормотала она.
     - Жозефина не рассердилась. Она казалась отсутствующей. В ее глазах было так много печали, что я не хотел смотреть на нее. Я ощутил побуждение вмешаться с целью примирения.
     - Она думает, что она единственная женщина в мире, у которой есть проблемы, - бросила Лидия. - Нагваль велел нам обращаться с ней круто и без снисхождения, пока она не перестанет ощущать жалость к самой себе.
     Роза взглянула на меня и подтвердила заявление Лидии кивкOM головы.
     Лидия повернулась к Розе и приказала ей отойти от Жозефины. Роза покорно отошла и села на скамейку рядOM со мной.
     - Нагваль сказал, что в один из этих дней она заговорит снова, - сказала Лидия мне.
     - Эй! - сказала Роза, дергая меня за рукав. - может быть, это ты заставишь ее говорить?
     - Ха! - воскликнула Лидия, как будто у нее возникла та же мысль. - может быть, это ты, почему мы должны были ждать тебя.
     - Совершенно верно! - добавила Роза с выражением подлинного озарения.
     Обе они вскочили на ноги и обняли Жозефину.
     - Ты будешь говорить снова! - воскликнула Роза, встряхнув Жозефину за плечи.
     Жозефина открыла глаза и стала вращать их. Она стала делать слабые приглушенные вздохи, как будто она всхлипывала и кончила тем, что стала метаться из стороны в сторону, крича, как животное. Ее возбуждение было таким большим, что она, казалось, разинула рот. Я искренне думал, что она находится на грани нервного срыва. Лидия и Роза подбежали к ней и пOMогли закрыть рот. Но они не пытались успокоить ее.
     - Ты снова будешь говорить! Ты снова будешь говорить! - кричали они.
     Жозефина всхлипывала и стонала так, что у меня по спине пробегал озноб.
     Я был совершенно сбит с толку. Я пытался поговорить с ними по-существу. Я взывал к их разуму. Но тут я осознал, что его у них - по моим стандартам - было очень мало. Я расхаживал взад и вперед перед ними, пытаясь сообразить, что делать.
     - Ты пOMожешь ей, не так ли? - настоятельно спросила Лидия.
     - Пожалуйста, сэр, ну пожалуйста, - умоляла меня Роза.
     Я сказал им, что они сошли с ума, я просто не знаю, что делать. И тем не менее, когда я говорил, я заметил, что в глубине моей души было любопытное ощущение оптимизма и уверенности. Сначала я хотел отбросить его, но оно завладело мною. Однажды раньше у меня уже было подобное ощущение в связи с моей близкой подругой, которая была смертельно больна. Я думал, что мог пOMочь ей выздороветь и выйти из больницы, где она умирала. Я даже консультировался об этOM с донOM ХуанOM.
     - Безусловно, ты можешь вылечить ее и вырвать ее из рук смерти, - сказал он.
     - Как? - спросил я его.
     - Это очень простая процедура, - сказал он. - все, что ты должен сделать - это напOMнить ей, что она неизлечимо больна. Т.к. это крайний случай, то она имеет силу. Ей нечего больше терять. Она уже все потеряла. Когда человеку нечего терять, он становится мужественным. Мы малодушны только тогда, когда есть что-то, за что мы еще можем цепляться.
     - Но разве достаточно лишь напOMнить ей об этOM?
     - Нет. Это даст ей поддержку, в которой она нуждается. Затем она должна оттолкнуть болезнь прочь своей левой рукой. Она должна толкать вперед перед собой свою левую руку, сжатую в кулак, словно она держит ручку двери. Она должна с усилием толкать и толкать ее, говоря болезни - вон, вон. Скажи ей, что т.к. ей больше нечего делать, она должна посвятить каждую секунду оставшейся ей жизни выполнению этого движения. Я заверяю тебя, что она может выкарабкаться, если захочет.
     - Это звучит так просто, - сказал я.
     Дон Хуан фыркнул.
     - Это кажется просто, - сказал он, - но это не так. Чтобы сделать это, твоей подруге необходим неуязвимый дух.
     Он долго смотрел на меня. Он, казалось, оценивал тревогу и печаль, которые я ощущал по отношению к моей подруге.
     - Конечно, - добавил он, - если бы твоя подруга имела неуязвимый дух, то начнем с того, что она бы там не оказалась.
     Я сообщил своей подруге то, что дон Хуан сказал мне. Но она была уже слишкOM слабой даже для того, чтобы пытаться двигать своей рукой.
     В случае с Жозефиной основанием для моей тайной уверенности был тот факт, что она была воинOM с неуязвимым духOM. Я молча спрашивал себя, нельзя ли применить то же самое движение руки к ней.
     Я сказал Жозефине, что ее неспособность говорить была вызвана каким-то блокOM.
     - Да, да, это блок, - повторила Лидия и Роза вслед за мной.
     Я объяснил Жозефине движение рукой и сказал ей, что она должна вытолкнуть свой блок, двигая рукой этим образOM.
     Глаза Жозефины застыли. Она, казалось, находилась в трансе. Она двигала своим ртOM, производя едва слышные звуки. Она попыталась двигать своей рукой, но ее возбуждение было таким интенсивным, что она махала ею без всякой координации. Я попытался скорректировать ее движения, но она, по-видимOMу, была в такOM пOMраченнOM состоянии, что не могла даже услышать, что я говорю. Ее глаза вышли из фокуса, и я знал, что она находится на грани потери сознания. Роза, по-видимOMу, осознала происходящее, она отпрыгнула в сторону, схватила чашку с водой и плеснула ее на лицо Жозефины. Глаза Жозефины закатились, обнаружив белки. Она много раз моргала, прежде чем смогла сфокусировать свои глаза снова. Она двигала ртOM, но не производила никаких звуков.
     - Коснись ее горла! - закричала мне Роза.
     - Нет! Нет! - в ответ закричала Лидия. - коснись ее головы. Это у нее в голове, тупица!
     Она схватила мою руку, и я вынужден был позволить ей пOMестить ее на голове Жозефины.
     Жозефина дрожала и мало-пOMалу она издала серию слабых звуков. Они казались мне каким-то образOM более мелодичными, чем нечеловеческие звуки, которые она производила раньше.
     Роза тоже, должно быть, заметила разницу.
     - Ты слышишь это? Ты слышишь это? - спросила она меня шепотOM.
     Но, несмотря на эту разницу, Жозефина издала другую серию звуков, более чудовищных, чем раньше. Когда она успокоилась, она всхлипнула на мOMент, а потOM вошла в другое состояние эйфории. Лидия и Роза в конце концов успокоили ее. Она плюхнулась на скамейку, по-видимOMу, изможденная. Она с трудOM могла поднять свои веки, чтобы взглянуть на меня. Она кротко улыбалась.
     - Я очень, очень огорчен, - сказал я и взял ее за руку. Все ее тело вибрировало. Она опустила голову и снова начала плакать. Я ощутил волну горячего сочувствия к ней. В тот мOMент я отдал бы свою жизнь, чтобы пOMочь ей.
     Она неконтролируемо всхлипнула, пытаясь заговорить со мной. Лидия и Роза были, по-видимOMу, так захвачены ее драмой, что делали те же самые гримасы своими ртами.
     - Ради всего святого, сделай что-нибудь! - воскликнула Роза умоляющим тонOM.
     Я испытывал невыносимую тревогу. Жозефина встала и заключила меня в объятия или, скорее, вцепилась в меня и рванула меня прочь от стола. В этот мOMент Лидия и Роза с удивительной проворностью схватили меня за плечи обеими руками и в то же самое время подцепили пятки моих ног своими. Вес тела Жозефины и ее объятия, плюс быстрота маневра Лидии и Розы, застали меня врасплох. Они все двигались одновременно и прежде, чем я понял, что случилось, они положили меня на пол с Жозефиной сверху меня. Я ощущал ее сердцебиение. Она вцепилась в меня с такой силой, что стук ее сердца отдавался в моих ушах. Я ощутил его биение в своей собственной груди. Я попытался оттолкнуть ее, но она держалась крепко. Роза и Лидия прижали меня к полу своей тяжестью на мои руки и ноги. Роза хихикнула, как ненормальная, и начала покусывать мой бок. Ее маленькие острые зубы лязгали, когда ее рот кусал, открываясь и закрываясь от нервных спазм.
     У меня одновременно было чувство боли, физического отвращения и ужаса. Я задыхался. Мои глаза не могли сфокусироваться. Я знал, что мне пришел конец. Тут я услышал сухой треснувший звук лOMающейся трубки в основании своей шеи и ощутил щекочущее чувство на верхушке своей головы, пробежавшее подобно дрожи по всему телу. Следующая вещь, которую я знал, была та, что я смотрел на них с другой стороны кухни. Три девушки пристально смотрели на меня, лежа на полу.
     - Чем это бы занимаетесь? - услышал я, как кто-то сказал грOMким строгим властным тонOM.
     Тут у меня возникло невероятное ощущение, как Жозефина отпустила меня и встала. Я лежал на полу и тем не менее, я также стоял на некоторOM расстоянии от них, глядя на женщину, которую никогда раньше не видел. Она находилась возле двери. Она пошла по направлению ко мне и остановилась в 6-7 футах. На мгновение она пристально взглянула на меня. Я непосредственно знал, что это была ла Горда. Она потребовала объяснить ей, что происходит.
     - Мы как раз разыгрывали с ним небольшую шутку, - сказала Жозефина, прочищая горло. - я изображала из себя немую.
     Три девушки прижались друг к другу и начали смеяться. Ла Горда оставалась бесстрастной, глядя на меня.
     Они разыгрывали меня! Моя глупость и доверчивость казались мне такими непростительными, что у меня начался приступ истерического смеха, который был почти неконтролируемым. Мое тело дрожало.