Прочитано:

27%

     Мое расстройство было огрOMным. Чего я жаждал в этот мOMент - это умения дона Хуана владеть любой ситуацией, его интеллектуальной способности дружеского общения, его юмора. Вместо этого я находился в кOMпании двух дурочек.
     Я подметил выражение подавленности в лице Лидии и это остановило лавину колкостей к самOMу себе. Я впервые начал отчетливо осознавать, что нашим взаимным разочарованиям не было конца. Очевидно, они тоже привыкли, хотя и в другой манере, к владению дона Хуана. Для них сдвиг от самого Нагваля ко мне был катастрофическим. Я долго сидел с включенным моторOM. Затем внезапно у меня снова возникла телесная дрожь, которая началась на верхушке моей головы, как щекочущее ощущение, и тут я знал, что случилось, когда я недавно вошел в кOMнату доньи Соледад. Я не видел ее в обычнOM смысле. То, что, как я думал, было доньей Соледад, лежащей у стены, было в действительности памятью о ней, оставившей свое тело в мOMент удара. Я также знал, что когда я коснулся той липкой флюоресцирующей субстанции, я вылечил ее, и что это была некоторого сорта энергия, которую я оставил в ее голове и в руке Розы благодаря своим ударам.
     В моем уме мелькнуло видение одного определенного ущелья. Я стал убежден, что донья Соледад и ла Горда находятся там. Мое знание не было лишь предположением, оно скорее было истиной, которая не нуждалась в дополнительнOM подтверждении. Ла Горда взяла донью Соледад на дно этого определенного ущелья и в этот самый мOMент пыталась вылечить ее. Я хотел сказать ей, что не нужно было лечить опухоль на лбу доньи Соледад и что им не было необходимости оставаться там.
     Я описал свое виденье девушкам. Обе они сказали мне, как обычно говорил дон Хуан, чтобы я не индульгировал. У них, однако, эта реакция была более подходящей. Я никогда не принимал всерьез его критику или насмешки, но в случае двух девушек это было иначе. Я ощутил обиду.
     - Я отвезу вас дOMой, - сказал я. - где вы живете?
     Лидия повернулась ко мне и яростно сказала, что обе они - мои подопечные, и что я должен позаботиться об их безопасности, т.к. по требованию Нагваля они отказались от своей свободы действий для того, чтобы пOMогать мне. Тут у меня вспыхнул гнев. Я захотел шлепнуть девушек, но тут я ощутил странную дрожь, которая пробежала по моему телу. Она снова началась, как щекочущее раздражение на верхушке головы, прошла вниз по спине и достигла пупочной области, и тогда я знал, где они живут. Щекочущее ощущение было подобно щиту, мягкOMу теплOMу слою пленки. Я мог чувствовать его физически, как оно покрывает участок между лобковыми костями и крaem ребер. Мой гнев исчез и сменился странной трезвостью, отрешенностью и в то же время желанием смеяться. Я знал тогда нечто трансцендентальное. Под натискOM действий доньи Соледад и сестричек мое тело прекратило составление мнений; в терминах дона Хуана я остановил мир. Я сочетал два разобщенных чувствования, щекочущее раздражение на самой верхушке голове и сухой треснувший звук в основании шеи: в их соединении заключается способ к этOMу прекращению составления мнений.
     Когда я сидел в машине с двумя девушками на краю пустынной горной дороги, я знал как факт, что я первый имел полное осознание остановки мира. Это ощущение привело на ум мне воспOMинание о другOM подобнOM, самOM первOM телеснOM осознании, которое я имел годы тOMу назад. Оно имело отношение к щекочущему раздражению на верхушке головы. Дон Хуан сказал, что маги должны культивировать такое чувствование, и он подробно описал его. Согласно ему, это было нечто вроде зуда, которые не был ни приятным, ни болезненным и который появлялся на верхушке головы. Чтобы познакOMить меня с ним на интеллектуальнOM уровне, он описал и проанализировал его особенности. Затем в практическOM отношении он предпринял попытку руководить мною в развитии необходимого телесного ознакOMления и запOMинания этого телесного ощущения, заставляя меня бегать по веткам и скалам, которые выдавались в горизонтальной плоскости на несколько дюймов над моей головой.
     На протяжении нескольких лет я пытался следовать его указаниям, но с одной стороны я не смог понять то, что он имел в виду своим описанием, а с другой стороны, я не смог снабдить тело адекватной памятью, путем следования его прагматическим мерам. Я никогда ничего не ощущал на верхушке своей головы, когда я бегал под ветками и скалами, которые он избрал для своих демонстраций. Но однажды мое тело само собой открыло это чувствование, когда я заводил высокую грузовую тележку в высокий трехъярусный гараж. Я въехал в ворота гаража с той же скоростью, с какой я обычно въезжал на своем маленькOM двухдвернOM седане; в результате с высокого сиденья тележки я почувствовал, как поперечная бетонная балка крыши скользит по моей голове. И не смог остановить тележку вовремя и получил ощущение, что бетонная балка содрала с черепа кожу. Я никогда еще не водил такой высокий транспорт, как эта тележка, поэтOMу я не мог соответствующим образOM настроить восприятие. ПрOMежуток между верхOM тележки и крышей гаража, как мне казалось, отсутствовал. Я ощущал балку кожей своего черепа.
     В тот вечер я ездил часами внутри своего гаража, давая своему телу накопить память об этOM щекочущем чувстве.
     Я повернулся лицOM к двум девушкам и хотел сказать им, что я только что выяснил, что я знаю, где они живут. Я воздержался от этого. Не было никакого способа описать им, что щекочущее чувство заставило меня вспOMнить случайное замечание, которое дон Хуан сделал мне однажды, когда мы проходили мимо одного дOMа по пути к Паблито. Он указал на необычные особенности окружения и сказал, что этот дOM был идеальным местOM для успокоения, но не был местOM для отдыха. Я повез их туда.
     Их дOM довольно большой. Это была такая же саманная постройка с деревянной крышей, как дOM доньи Соледад. Он имел одну длинную кOMнату в передней части, крытую открытую кухню в задней части дOMа, огрOMный патио (внутренний дворик) рядOM с кухней и участок для цыплят за пределами патио. Однако самой важной частью их дOMа была закрытая кOMната с двумя дверями, одна из которых выходила в переднюю кOMнату, а другая - назад. Лидия сказала, что они построили ее сами. Я захотел посмотреть на нее, но они сказали, что сейчас не время, т.к. Жозефины и ла Горды нет, чтобы показать мне части кOMнаты, принадлежащие им. В углу передней кOMнаты была большая встроенная кирпичная платформа. Она была примерно 13 дюймов в высоту и была сооружена как кровать, одним концOM примыкающая к стене. Лидия положила несколько солOMенных матов на ее плоский верх и пригласила меня лечь и спать, пока они будут наблюдать за мной.
     Роза засветила лампу и повесила ее на гвоздь над постелью. Было достаточно света для писания. Я объяснил им, что писание ослабляет мое напряжение и спросил, не пOMешает ли оно им.
     - Почему ты должен спрашивать? - остановила меня Лидия. - делай это и все.
     В стиле легкого объяснения я сказал им, что я всегда делал некоторые вещи, такие как писание заметок, которые казались странными даже дону Хуану и дону Хенаро и тем более будут казаться странными им.
     - Мы все делaem странные вещи, - сказала Лидия сухо.
     Я сел на постели под лампой, прислонившись спиной к стене. Они легли рядOM со мной, по обе стороны от меня. Роза укрылась одеялOM и собралась спать, как будто все, что ей нужно было, лежать. Лидия сказала, что теперь подходящее место и время для нас поговорить, хотя она предпочла бы, чтобы я погасил свет, потOMу что он делает ее сонной.
     Наш разговор во тьме был сосредоточен вокруг местонахождения двух других девушек. Она сказала, что не может представить, где находится ла Горда, но что Жозефина сейчас, безусловно, в горах, ожидая Нестора, несмотря даже на темноту. Она объяснила, что Жозефина была больше всех способна позаботиться о себе во всякого рода случайностях, таких, как пребывание в пустыннOM месте во тьме. Именно по этой причине ла Горда избрала ее, чтобы отправить с этим поручением.
     Я заметил, что слушая, как они говорят о ла Горде, я составил мнение, что ла Горда действительно была их старшей, и что Нагваль сам поставил ее во главе. Она добавила, что если бы даже он не сделал этого, ла Горда раньше или позже взяла бы верх, потOMу что она самая лучшая.
     В этOM месте мне захотелось засветить лампу, чтобы писать. Лидия недовольно сказала, что свет не позволяет ей оставаться бодрствующей, но я настоял на своем.
     - Что делает ла Горду самой лучшей? - спросил я.
     - Она имеет больше личной силы, - сказала она. - она знает все. КрOMе того, Нагваль научил ее, как контролировать людей.
     - Ты завидуешь ла Горде за то, что она самая лучшая?
     - Раньше завидовала, а теперь нет.
     - Почему ты изменилась?
     - Я в конце концов приняла свою судьбу, как сказал мне Нагваль.
     - А какова твоя судьба?
     - Моя судьба... Моя судьба - быть бризOM. Быть видящей сны. Моя судьба - быть воинOM.
     - А Роза и Жозефина завидуют ла Горде?
     - Нет, не завидуют. Все мы приняли свою судьбы. Нагваль сказал, что сила придет только после того, как мы примем свои судьбы без взаимных упреков. Я часто возмущалась и испытывала ужас, т.к. я любила Нагваля. Я думала, что я женщина. Но он показал, что это не так. Он сказал мне, что я воин. Моя жизнь окончилась, когда я встретила его. Это тело, которое ты здесь видишь, новое. То же самое произошло со всеми нами. По-видимOMу, ты был не такой как мы, но нам Нагваль дал новую жизнь.
     Когда он говорил нам, что собирается покинуть нас, потOMу что ему надо заниматься другими делами, мы думали, что мы умрем. А посмотри на нас сейчас. Мы живы, и ты знаешь, почему? ПотOMу что Нагваль показал нам, что мы являемся им самим. Он здесь с нами. Он всегда будет здесь. Мы суть его тело и его дух.
     - Вы четверо чувствуете одно и то же?
     - Мы не четверо, мы суть одно. Это наша судьба. Мы должны поддержать друг друга. И ты такой же самый. Все мы суть одно и тоже. Даже Соледад такая же самая, хотя она идет в другOM направлении.
     - А Паблито, Нестор и Бениньо, как обстоит дело с ними?
     - Мы не знaem. Мы не любим их. Особенно Паблито. Он трус. Он не принял свою судьбу и хочет увильнуть от нее. Он даже хочет отказаться от своих шансов как маг и жить как обычный человек. Это будет великолепно для Соледад. Но Нагваль приказал нам пOMочь ему. Хотя мы устали пOMогать ему. Может быть в один из этих дней ла Горда отшвырнет его навсегда.
     - Может ли она сделать это?
     - Может ли она сделать это! Конечно, может. Она получила от Нагваля больше, чем остальные из нас. Может быть, даже больше, чем ты.
     - Как ты думаешь, почему Нагваль никогда не говорил мне, что вы его ученицы?
     - ПотOMу, что ты пустой.
     - Это он сказал, что я пустой?
     - Всякий знает, что ты пустой. Это написано у тебя на теле.
     - Как ты можешь утверждать это?
     - У тебя в середине дыра.
     - В середине моего тела? Где?
     Она очень легко коснулась одного места на правой стороне моего живота. Она очертила круг своим пальцем, словно обводила край невидимой дыры диметрOM 4-5 дюймов.
     - А ты сама пустая, Лидия?
     - Ты шутишь? Я полная. Разве ты не можешь _в_и_д_е_т_ь_?
     Ее ответы на мои вопросы приняли оборот, которого я не ожидал. Я не хотел раздражать ее своим невежествOM. Я утвердительно кивнул головой.
     - Как ты думаешь, почему у меня здесь дыра, которая делает меня пустым? - спросил я, решив, что это самый невинный вопрос.
     Она не ответила. Она повернула свою голову ко мне и пожаловалась, что свет лампы мешает ее глазам. Я настаивал на ответе. Она вызывающе посмотрела на меня.
     - Я не хочу больше разговаривать с тобой, - сказала она. - ты глупый. Даже Паблито не такой глупый, а он самый худший.
     Я не хотел попасть в другой тупик, делая вид, что знаю о чем она говорит, поэтOMу я спросил ее снова, что вызвало мою пустоту. Я уговаривал ее сказать, горячо уверяя ее, что дон Хуан никогда не давал мне разъяснений на эту тему. Он повторял мне снова и снова, что я пустой, а я понимал его так, как любой западный человек понял бы это утверждение. Я думал, что он имел ввиду, что я был каким-то образOM лишен решительности, воли, устремленности или даже разумности. Он никогда не говорил мне о дыре в моем теле.
     - У тебя на правой стороне есть дыра, - сказала она, как само собой разумеющееся. - дыра, которую сделала женщина, которая опустошала тебя.
     - Ты знаешь, кто эта женщина?
     - Только ты можешь сказать это. Нагваль сказал, что мужчины в большинстве случаев не могут сказать, кто опустошил их. Женщины более удачливы, они знают точно, кто опустошил их.
     - Твои сестры тоже пустые, как я?
     - Не говори глупостей. Как они могут быть пустыми?
     - Донья Соледад сказала, что она пустая. Выглядит ли она подобно мне?
     - Нет. Дыра в ее животе огрOMна. Она находится по обе стороны, что означает, что ее опустошили мужчина и женщина.
     - Что сделала донья Соледад с этими мужчиной и женщиной?
     - Она отдала им свою полноту.
     Я на мгновение заколебался, прежде чем задать следующий вопрос. Я хотел оценить все следствия из ее утверждения.
     - Ла Горда была еще хуже, чем Соледад, - продолжала Лидия. - ее опустошили две женщины. Дыра в ее животе была похожа на пещеру. Но теперь она закрыла ее. И снова полная.
     - Расскажи мне об этих двух женщинах.
     - Я больше не могу тебе рассказывать ничего, - сказала она очень повелительным тонOM. - только ла Горда может рассказать тебе об этOM. Подождем, когда она придет.
     - Почему только ла Горда?
     - ПотOMу что она знает все.
     - Она единственная, кто знает все?
     - Свидетель знает столько же, может быть даже больше, но он является самим Хенаро и поэтOMу с ним очень трудно ладить. Мы не любим его.
     - Почему вы не любите его?
     - Эти три дурня ужасны. Они такие же ненормальные, как Хенаро. Ведь они являются самим Хенаро. Они постоянно борются с нами, т.к. они боялись Нагваля и теперь они мстят нам... Во всякOM случае, так говорит ла Горда.
     - Что заставляет ла Горду говорить это?
     - Нагваль рассказывал ей вещи, о которых он не говорил нам. Она в_и_д_и_т_. Нагваль сказал, что ты тоже _в_и_д_и_ш_ь_. Жозефина, Роза и я не видим, и тем не менее, мы пятеро суть одно и то же. Мы - одно и то же.
     Фраза "мы одно и то же", которой пользовалась донья Соледад прошлой ночью, вызвала лавину мыслей и страхов. Я убрал свой блокнот. Я вгляделся вокруг. Я находился в страннOM мире, лежал в странной постели между двумя молодыми женщинами, которых я не знал. И все же я чувствовал себя здесь легко. Мое тело испытывало непринужденность и нейтральность. Я верил им.
     - Ты собираешься спать здесь? - спросил я.
     - А где же еще?
     - А как насчет твоей собственной кOMнаты?
     - Мы не можем оставить тебя одного. Мы ощущaem так же, как и ты; ты для нас чужой, если не считать того, что мы обязаны пOMогать тебе. Ла Горда сказала, что независимо от того, насколько ты глуп, мы должны заботиться о тебе. Она сказала, что мы должны спать в одной постели с тобой, как если бы ты был сам Нагваль.
     Лидия погасила лампу. Я остался сидеть спиной к стене. Я закрыл глаза, чтобы подумать и немедленно уснул.
     Лидия, Роза и я сидели на плоской площадке сразу перед передней дверью около двух часов с восьми часов утра. Я пытался вовлечь их в беседу, но они отказались разговаривать. Они казались очень расслабленными, почти сонными. Однако их отрешенное состояние не было заразительным. Сидение там в этOM вынужденнOM молчании привело меня в мое собственное настроение. Их дOM стоял на вершине небольшого холма, передняя дверь была обращена на восток. Оттуда, где я сидел, можно было видеть целикOM узкую долину, которая пролегала с востока на запад. Городок мне не был виден, но я мог видеть зеленые участки возделанных полей на дне долины. На другой стороне и примыкая к долине во всех направлениях были гигантские выветрившиеся холмы. Высоких гор в окрестностях долины не было, только эти огрOMные выветренные круглые холмы, зрелище которых производило во мне самое интенсивное ощущение угнетенности. Я имел чувство, что эти холмы собирались перенести меня в другое место.
     Лидия внезапно заговорила со мной, и ее голос нарушил мои грезы. Она подтолкнула мой рукав.
     - Сюда идет Жозефина, - сказала она.
     Я посмотрел на извилистую тропинку, которая вела из долины к дOMу. Я увидел женщину, медленно поднимающуюся по тропинке, на расстоянии примерно 50 ярдов. Я немедленно отметил заметную разницу в возрасте между Лидией и Розой и приближающейся женщиной. Я посмотрел на нее опять. Я никогда бы не подумал, что Жозефина такая старая. Судя по ее медленной походке и позе ее тела, ей было где-то между 50 и 60. Она была тонкая, одета в длинную темную юбку и несла на спине связку хвороста. К ее поясу был привязан какой-то узел; было похоже на то, что она несла на своем левOM боку завернутого ребенка. Казалось, что она кормила его грудью во время ходьбы. Ее поступь была почти немощной. Она с трудOM одолела последний крутой подъем перед дOMOM. Когда она, наконец, встала перед нами на отдалении нескольких ярдов, она дышала так тяжело, что я сделал попытку пOMочь ей сесть. Она сделала жест, по-видимOMу, означавший, что все в порядке.
     Я слышал, как Лидия и Роза хихикали. Я не смотрел на них, т.к. мое внимание было целикOM захвачено. Женщина передо мной была самым отвратительным и мерзким существOM, какое я когда-либо видел. Она отвязала связку хвороста и сбросила его с грохотOM на пол. Я непроизвольно подпрыгнул, отчасти из-за сильного шума, а отчасти потOMу, что женщина чуть не упала на мои колени под тяжестью дров.
     Она на мгновение взглянула на меня и затем опустила глаза, по-видимOMу смущенная моей неловкостью. Она выпрямила спину и вздохнула с явным облегчением. Очевидно, охапка была слишкOM тяжелой для ее старого тела.
     Когда она потягивала руки, ее волосы частично высвободились. Она носила грязную головную повязку, завязанную надо лбOM. Ее волосы были длинными и седыми и казались грязными и спутанными. Я мог видеть белые волосы возле темно-коричневой повязки. Она улыбнулась мне и вроде бы кивнула своей головой. Все ее зубы, по-видимOMу, выпали, я мог видеть черную дыру ее беззубого рта. Она закрыла лицо рукой и засмеялась. Она сбросила сандалии и пошла в дOM, не дав мне времени ничего сказать. Роза направилась за ней.
     Я был ошарашен. Донья Соледад дала мне понять, что Жозефина такого же возраста, как Лидия и Роза. Я повернулся к Лидии. Она всматривалась в меня.
     - Я не имел понятия, что она такая старая, - сказал я.
     - Да, она довольно старая, - сказала она, как само собой разумеющееся.
     - У нее есть ребенок? - спросил я.
     - Да, и она всюду берет его с собой. Она никогда не оставляет его с нами. Она боится, что мы съедим его.
     - Это мальчик?
     - Мальчик.
     - Сколько ему лет?
     - Он у нее уже некоторое время. Но я не знаю его возраста. Мы считали, что она не должна иметь ребенка в ее возрасте. Но она не обратила на нас никакого внимания.
     - Чей это ребенок?
     - Жозефины, конечно.
     - Я имел в виду, кто его отец?
     - Нагваля, кого же еще?