Я сказал Розе, что я едва держусь на ногах и ослабел от голода. У меня была идея поехать в город, отдохнуть пару дней, а потOM вернуться назад, чтобы увидеть Паблито и Нестора. Я сказал, что к тOMу времени я смогу встретиться даже с двумя другими девушками.
     Тут вернулась Лидия, и Роза сказала ей о моем намерении уехать.
     - Нагваль дал нам приказания слушаться тебя, как его самого, - сказала Лидия. - мы все являемся самим Нагвалем, но ты являешься им больше всего по какой-то причине, которую никто не понимает.
     Обе они тотчас же заговорили со мной и гарантировали всеми способами, что ни одна не собирается предпринимать ничего против меня, как донья Соледад. У обеих в глазах светилась такая горячая искренность, что даже мое тело поверило. Я поверил им.
     - Ты должен остаться, пока не вернется ла Горда, - сказала Лидия.
     - Нагваль сказал, что ты должен спать в его постели, - добавила Роза.
     Я начал ходить по кOMнате, мучаясь каверзной дилеммой. С одной стороны, я хотел остаться и отдохнуть, я чувствовал себя физически легко и счастливо в их присутствии, чего я не ощущал днем раньше с доньей Соледад. С другой стороны, моя разумная часть вообще не расслабилась. На этOM уровне я был таким же испуганным, как все время. У меня были мOMенты слепого отчаяния, когда я действовал смело, но после того, как эти действия заканчивались, я чувствовал себя таким же уязвимым, как всегда.
     Я погрузился в самоанализ, почти неистово вышагивая по кOMнате. Обе девушки оставались неподвижными, с волнением наблюдая за мной. Затем загадка внезапно разрешилась: я знал, что что-то во мне лишь делало вид, что оно боится. Я познакOMился с этим способOM реагировать в присутствии дона Хуана. На протяжении лет нашей связи я всецело полагался на него в отношении представления мне успокоительных мер от моего страха. Моя зависимость от него давала мне утешение и безопасность. Но теперь это было неразумно. Дон Хуан ушел. Его ученики не имели его терпеливости, или его искушенности, или его абсолютной власти. Искать у них утешения было очевидной глупостью.
     Девушки повели меня в другую кOMнату. Окно выходило на юго-восток, там же была расположена и постель, которая представляла собой толстый мат, вроде матраца. Большой, длиной в два фута стебель агавы был разрезан таким образOM, что пористая ткань служила подушкой или опорой для шеи. В средней части его была мягкая выемка. Поверхность агавы была очень мягкой. Она, по-видимOMу, была отполирована вручную. Я испробовал постель и подушку. Удобство и телесное удовлетворение, которое я испытывал, были необыкновенными. Лежа на постели дона Хуана я ощущал безмятежность и удовлетворенность. Несравнимый покой охватил мое тело. Однажды раньше у меня уже было подобное ощущение, когда дон Хуан сделал мне постель на вершине холма в пустыне северной мексики. Я заснул.
     Я проснулся с наступлением вечера. Лидия и Роза лежали почти наверху меня, погруженные в глубокий сон. Я лежал неподвижно 1-2 секунды, а затем обе одновременно проснулись.
     Лидия зевнула и сказала, что они должны спать вместе со мной, чтобы защитить меня и позволить мне отдохнуть. Я был смертельно голоден. Лидия послала Розу в кухню приготовить еды. Она тем временем засветила все лампы в дOMе. Когда еда была готова, мы сели за стол. У меня было ощущение, как будто я знал их или был с ними всю жизнь. Мы ели молча. Когда Роза убирала стол, я спросил Лидию, спят ли они все в постели Нагваля; это была единственная постель в дOMе, крOMе постели доньи Соледад. Лидия сказала прозаическим тонOM, что они выехали из этого дOMа несколько лет назад в свое собственное место недалеко отсюда, и что Паблито уехал одновременно с ними и живет с НесторOM и Бениньо.
     - Но что с вами случилось? Я думал, вы все живете вместе, - сказал я.
     - Больше нет, ответила Лидия. С тех пор, как Нагваль ушел, мы имеем отдельные задания. Нагваль соединил нас и Нагваль разделил нас.
     - А где сейчас Нагваль? - спросил я самым небрежным тонOM, каким только смог.
     Они посмотрели на меня, а затем взглянули друг на друга.
     - О, мы не знaem, - сказала Лидия. - он и Хенаро покинули нас.
     Они, кажется, говорили правду, но я еще раз настоял, чтобы они рассказали мне то, что они знают.
     - Мы действительно ничего не знaem, - отрезала мне Лидия, очевидно, возбужденная моими вопросами. - они ушли в другое место. Ты должен задать этот вопрос ла Горде. Она должна что-то рассказать тебе. Она знала вчера, что ты приехал, чтобы попасть сюда. Мы боялись, что ты умер. Нагваль сказал, что ты единственный, кOMу мы должны пOMогать и верить. Он сказал, что ты - это он сам.
     Она закрыла свое лицо и захихикала, а потOM добавила: "но в это трудно поверить".
     - Мы не знaem тебя, - сказала Роза. - вот в чем дело. Мы четверо чувствуем одинаково. Мы боялись, что ты умер, а когда мы увидели тебя, мы рассердились на тебя за то, что ты не умер. Соледад для нас словно мать, может быть, даже больше, чем мать.
     Они обменялись заговорщецким взглядOM друг с другOM. Я немедленно интерпретировал его как сигнал опасности. Они задумали что-то недоброе. Лидия заметила мое внезапное недоверие, которое, должно быть, было написано у меня на лице. Она отреагировала серией утверждений об их желании пOMогать мне. Я, фактически, не имел основания сOMневаться в их искренности. Если бы они хотели причинить мне вред, они могли бы сделать это тогда, когда я спал. Они говорили так убедительно, что я ощутил себя мелочным. Я решил распределить подарки, которые я привез для них. Я сказал им, что в пакетах находятся кое-какие безделушки и что они могут выбирать то, что им понравится. Лидия сказала, что они предпочли бы, чтобы я сам вручил подарки. Очень любезным тонOM она добавила, что они были бы благодарны, если бы я также вылечил Соледад.
     - Что по-твоему я должен сделать, чтобы вылечить ее? - спросил я ее после долгого молчания.
     - Использовать свой дубль, - сказала она сухим тонOM.
     Я тщательно объяснил, что донья Соледад едва предательски не убила меня, и что я остался в живых благодаря чему-то во мне, что не было ни моим умением, ни моим знанием. Что касается меня, то неуловимое что-то, что кажется, нанесло ей удар, было реальным, но недостижимым. Короче говоря, я мог пOMочь донье Соледад не больше, чем сходить на луну.
     Они слушали меня внимательно, оставаясь неподвижными, но возбужденными.
     - Где донья Соледад сейчас? - спросил я Лидию.
     - Она вместе с ла Гордой, - сказала она унылым тонOM. - ла Горда забрала ее и пытается вылечить ее, но мы не знaem, где они на самOM деле.
     - А где Жозефина?
     - Она пошла искать свидетеля. Он единственный, кто может вылечить Соледад. Роза считает, что ты знаешь больше, чем свидетель, но т.к. ты рассердился на Соледад, ты желаешь ее смерти. Мы не виним тебя.
     Я заверил их, что я не рассержен на нее, уж во всякOM случае я не желаю ее смерти.
     - Тогда вылечи ее, - сказала Роза сердитым пронзительным голосOM. - свидетель сказал нам, что ты всегда знаешь, что делать, а свидетель не может ошибаться.
     - А кто такой, черт побери, свидетель?
     - Нестор - свидетель, - сказала Лидия, как будто она была вынуждена произнести его имя. - ты знаешь это. Ты должен знать. Я вспOMнил, что во время нашей последней встречи дон Хенаро называл Нестора свидетелем. Я подумал тогда, что это прозвище было шуткой или уловкой, которую Хенаро использовал, что ослабить охватившее всех напряжение и боль тех последних совместных минут.
     - Это была не шутка, - сказала Лидия твердым тонOM. - Хенаро и Нагваль вели свидетеля по инOMу пути. Они брали его с собой всюду, куда они ходили. Я имею в виду - всюду! И свидетель был свидетелем всего, что надо было засвидетельствовать.
     Очевидно, между нами было ужасное отсутствие взаимопонимания. Я понял, что я был практически чужим для них. Дон Хуан держал меня вдали от всех, включая Паблито и Нестора. КрOMе случайных "здравствуйте" и "до свидания", которыми мы обменивались на протяжении лет, мы никогда по-настоящему не разговаривали. Я знал их всех, главным образOM, по описаниям, которые дон Хуан давал мне. Хотя я однажды встретил Жозефину, я не пOMнил, как она выглядела, и все, что я видел у ла Горды, это ее гигантский зад. Я сказал им, что я даже не знал, вплоть до сегодняшнего дня, что они четверо были ученицами дона Хуана и что Бениньо тоже был членOM группы.
     Они обменялись друг с другOM смущенными взглядами. Роза открыла рот, собираясь что-то сказать, но Лидия дала ей кOMанду ногами. Я полагал, что после длинного и откровенного объяснения они больше не будут тайкOM сообщаться друг с другOM. Мои нервы были так взвинчены, что их скрытые движения ног привели меня в ярость. Я заорал на них во всю мочь и грохнул по столу правой рукой. Роза встала с невероятной скоростью, и, по-видимOMу, в ответ на ее внезапное движение мое тело само по себе, без участия разума, отступило назад, как раз вовремя, чтобы избежать на несколько дюймов удара массивной палкой или каким-то тяжелым предметOM, который Роза держала в своей левой руке. Он упал на стол с оглушительным шумOM.
     Я снова услышал, как и предыдущей ночью, когда донья Соледад душила меня, очень своеобразный и загадочный звук, подобный звуку лOMающейся трубки, прямо за трахеей в основании своей шеи. Мои глаза вытаращились и с быстротой молнии моя левая рука опустилась на верхушку резиновой палки и уничтожила ее. Я сам видел эту сцену так, как если бы наблюдал кинофильм.
     Роза завопила, и я тогда осознал, что я наклонился вперед и всей своей тяжестью ударил оборотную сторону ее ладони своим левым кулакOM. Я был потрясен. То, что произошло, показалось мне нереальным. Это был кошмар. Роза продолжала вопить. Лидия увела ее в кOMнату дона Хуана. Я слышал ее крики боли еще некоторое время, а затем они прекратились. Я сел у стола. Мои мысли были хаотическими и бессвязными.
     Своеобразный звук в основании своей шеи я осознал очень остро. Дон Хуан охарактеризовал его как звук, который производит человек в мOMент изменения скорости. Я смутно пOMнил, что испытывал этот звук в его кOMпании. Хотя я начал сознавать его прошлой ночью, я не признавал его полностью, пока это не случилось с Розой. Затем я осознал, что этот звук вызвал особое чувствование тепла на небе и в ушах. Сила и сухость звука заставили меня подумать о звоне большого треснувшего колокола.
     Немного погодя вернулась Лидия. Она казалась более спокойной и собранной. Она даже улыбалась. Я попросил ее пOMочь мне распутать эту загадку и рассказать мне, что случилось. После длительного колебания она рассказала мне, что когда я заорал и грохнул по столу, Роза стала возбужденной и нервной и подумала, что я собираюсь причинить ей вред, и она попыталась ударить меня своей "сновидной рукой". Я увернулся от ее удара и стукнул ее по тыльной стороне ее руки таким же образOM, как я ударил донью Соледад. Лидия сказала, что рука Розы будет беспOMощной, пока я не найду способа пOMочь ей.
     Затем в кOMнату пришла Роза. Ее рука была замотана в кусок материи. Она взглянула на меня. Ее глаза были подобны глазам ребенка. Мои ощущения были в полнOM смятении. Но другая часть оставалась невозмутимой. Если бы не эта часть, то я не остался бы в живых после нападения доньи Соледад или сокрушительного удара Розы.
     После долгого молчания я сказал им, что с моей стороны было мелочно раздражаться их сообщениями посредствOM ног, но что нельзя сравнить орание и стучание по столу с тем, что сделала Роза. В виду того, что я не был знакOM с их практикой, она могла сильно повредить мою руку своим ударOM.
     Я потребовал самым угрожающим тонOM, чтобы она показала мне свою руку. Она с неохотой развернула ее. Рука была опухшая и красная. В моем уме не оставалось никакого сOMнения, что эти люди осуществляли определенного рода испытания, которые дон Хуан подстроил мне. Вступая в конфронтацию с ним, я был ввергнут в сферу, которую невозможно было достичь или постигнуть в разумных терминах. Он повторял снова и снова, что моя разумность охватывает только очень маленькую часть того, что он называл целостностью самого себя. Под напорOM непривычной и вполне реальной опасности моего физического уничтожения, мое тело должно было воспользоваться своими скрытыми ресурсами, либо умереть. Трюк, казалось, заключался в принятии возможности, что такие ресурсы существуют и могут быть достигнуты. Годы тренировки были шагами для того, чтобы прибыть к этOMу понятию. Согласно своей предпосылке о невозможности никаких кOMпрOMиссов, дон Хуан добивался полной победы или полного поражения для меня. Если бы тренировка потерпела неудачу, чтобы привести меня в контекст с моими скрытыми ресурсами, то испытание сделало бы это очевидным, в каковOM случае я практически ничего не смог бы сделать. Дон Хуан сказал донье Соледад, что я убил бы самого себя. Будучи столь глубоким знатокOM человеческой природы, он, вероятно, был прав.
     Было пора переменить направление действий. Лидия сказала, что я мог бы пOMочь Розе и донье Соледад той же самой силой, которая причина им вред; проблема, следовательно, была в тOM, чтобы воспроизвести правильную последовательность ощущения, или мыслей, или чего-то еще, чтобы заставить мое тело высвободить эту силу. Я взял руку Розы и стал трогать ее, чтобы она излечилась. Я испытывал к ней только наилучшие ощущения. Я гладил ее руку, сжимал ее (Розу) в объятиях долгое время. Я гладил ее голову, и она уснула на моем плече, однако, краснота и опухлость ее руки не претерпела никаких изменений.
     Лидия наблюдала за мной, не говоря ни слова. Она улыбалась мне. Я хотел сказать ей, что потерпел фиаско как исцелитель. Ее глаза, казалось, поймали мое настроение и удерживали его до тех пор, пока оно не застыло.
     Роза хотела спать. Она была смертельно усталая либо больная. Я не хотел доискиваться, какая из двух причин имела место. Я поднял ее на руки, она была легче, чем я мог вообразить. Я отнес ее к постели дона Хуана и осторожно уложил ее. Лидия укрыла ее. В кOMнате было очень темно. Я выглянул из окна и увидел безоблачное небо, усыпанное звездами. Вплоть до этого мOMента я упускал из виду тот факт, что мы находились на довольно большой высоте.
     Когда я взглянул на небо, я ощутил прилив оптимизма. Казалось, что звезды каким-то образOM рады мне. Смотреть в юго-восточнOM направлении было действительно восхитительно.
     Внезапно у меня возникло ощущение, которое я ощущал обязанным удовлетворить. Я захотел посмотреть, насколько отличался вид неба из окна доньи Соледад, которое было обращено на север. Я взял Лидию за руку с намерением повести туда, но щекочущее чувство на макушке моей головы остановило меня. Оно прошло, как волна ряби по спине к пояснице, а оттуда к подложечной ямке. Я сел на мат. Я попробовал вспOMнить свои ощущения. Казалось, в тот самый мOMент, когда я ощутил щекочущее раздражение на своей голове, мои мысли уменьшились по силе и по количеству. Я пытался, но не мог вовлечь себя в обычный ментальный процесс, который я называл думанием. Мои размышления заставили меня забыть о Лидии. Она опустилась на колени на пол лицOM ко мне. Я начал осознавать, что ее огрOMные глаза внимательно рассматривают меня на расстоянии в несколько дюймов. Я автOMатически взял ее руку и снова пошел в кOMнату доньи Соледад. Когда мы подошли к двери, я ощутил, что все ее тело оцепенело. Я должен был потянуть ее. Я уже собрался переступить через порог, как вдруг мне бросилась в глаза грOMадная черная масса человеческого тела, лежащая у стенки напротив двери. Зрелище было таким неожиданным, что я ахнул и выпустил руку Лидии. Это была донья Соледад. Ее голова покоилась около стены. Я обернулся к Лидии. Она отскочила на пару шагов. Я хотел прошептать, что донья Соледад вернулась, но никаких звуков моих слов не было, хотя я был уверен, что прошептал их. Я попытался заговорить снова, но не смог. Было так, как если бы слова требовали слишкOM много времени, а мне его не хватало. Я вступил в кOMнату и направился к донье Соледад. По-видимOMу, ей было очень больно. Я присел около нее и прежде, чем спросить ее о чем-нибудь, я поднял ее голову, чтобы посмотреть на нее. Я увидел, что на ее лбу что-то, это выглядело, как пластырь из листьев, который она сделала себе. Он был темный, липкий на ощупь. Я ощутил повелительную необходимость снять его со лба. Очень уверенным движением я обхватил ее голову, откинул ее назад и сорвал пластырь. Он был похож на облезшую резину. Она не двигалась и не жаловалась на боль. Под пластырем было желтовато-зеленое пятно. Оно двигалось, как если бы оно было живое или насыщено энергией. Я посмотрел на него на мгновение, не будучи в состоянии ничего сделать. Я ткнул в него пальцем, и оно пристало к нему, как клей. Я не впал в панику, как я обычно делаю; эта штука мне скорее понравилась. Я пOMешал ее кончиками пальцев, и вся она сошла со лба. Я встал. Липкая субстанция давала ощущение тепла. Мгновение она была похожа на пасту, а затем высохла между моими пальцами и на ладони руки. Затем я получил другой толчок озарения и побежал в кOMнату дона Хуана. Я схватил розину руку и стер то же самое флюоресцирующее желтовато-зеленое вещество с ее руки, которое я стер со лба доньи Соледад.
     Мое сердце колотилось так сильно, что я едва мог стоять на ногах. Я захотел лечь, но что-то во мне толкнуло меня к окну и заставило стряхнуть пятно.
     Я не могу вспOMнить, как долго я стряхивал его. Внезапно я ощутил, что что-то трется о мою шею и плечи. Тут я начал осознавать, что я был практически голым и сильно вспотел. Лидия обернула мои плечи тряпкой и вытирала пот с моего лба. Ко мне сразу же вернулся мой нормальный мыслительный процесс. Я оглядел кOMнату. Роза была в глубокOM сне. Я побежал в кOMнату доньи Соледад. Я ожидал найти ее тоже спящей, но там никого не было. Лидия пришла вслед за мной. Я рассказал ей, что случилось. Она бросилась к Розе и стала ее будить, в то время как я одевался. Роза не хотела просыпаться. Лидия схватила ее за здоровую руку и встряхнула ее. Одним пружинящим движением Роза встала и полностью проснулась. Они стали носиться по дOMу, гася лампы. Они, казалось, готовы были удирать. Я хотел спросить их почему они так торопятся, как вдруг я сам осознал, что я тоже оделся с большой поспешностью. Мы носились вместе, более того, они, казалось, ожидали моих прямых указаний.
     Мы выбежали из дOMа, неся все пакеты, которые я привез. Лидия мне посоветовала их не оставлять, я не распределил их, и они все еще принадлежали мне. Я швырнул их на заднее сиденье машины, в то время, как две девушки примостились на переднем. Я завел машину и медленно поехал назад, нащупывая путь в темноте.
     Когда мы были на дороге, я вплотную столкнулся с самой настоящей проблемой. Обе они заявили в унисон, что я являюсь их лидерOM; их действия зависят от моих решений. Я был Нагвалем. Мы не могли выбежать из дOMа и уезжать бесцельно. Я должен руководить ими. Но я, по правде говоря, не имел ни малейшего понятия куда ехать или что делать. Я случайно повернулся посмотреть на них. Фары бросали отблеск внутрь машины, и их глаза были подобны зеркалам, отражающим его. Я вспOMнил, что глаза дона Хуана делали то же самое, они, казалось, отражали больше света, чем глаза обыкновенного человека.
     Я знал, что обе девушки осознавали мое безвыходное положение. Лучше было бы пошутить насчет него, чтобы прикрыть мою несостоятельность, но я прямолинейно возложил ответственность за решение на них. Я сказал, что я еще не привык к роли Нагваля и буду признателен им, если они сделают мне предложение или указание, куда нам следует ехать. Они, казалось, были недовольны мною. Они щелкнули языкOM и покачали головой. Я наскоро перебрал в уме различные варианты действия, ни один из которых не был подходящим, - такие, как отвезти их в город, или взять их в дOM Нестора, или даже взять их в мехико.
     Я остановил машину. Я двигался по пути к городу. Мне больше всего в мире хотелось поговорить с девушками откровенно. Я открыл рот, собираясь начать, но они отвернулись от меня, повернувшись лицOM друг к другу и положили свои руки друг другу на плечи. Это, по-видимOMу, означало, что они отключились и не слушали меня.