Прочитано: | | 64% |
После того, как мы закончили еду, дон Хуан сел рядOM со мной и заглянул через мое плечо в блокнот. Я заметил, что мне пожалуй потребуются годы, чтобы рассортировать все то, что произошло со мной в течение этого дня. Я знал, что был захлестнут восприятиями, которые я даже не могу надеяться понять.
- Если ты не можешь понять, то ты в прекрасной форме, - сказал он. - это когда ты понимаешь, ты находишься в каше. Конечно, это точка зрения мага. С точки зрения среднего человека, если ты не можешь понять, то ты идешь ко дну. В твоем случае я сказал бы, что средний человек подумал бы, что ты распался или что ты начинаешь распадаться.
Я засмеялся его выбору слов. Я знал, что он бросает концепцию распада мне назад. Когда-то я упOMинал ее в связи с моими страхами. Я заверил его, что на этот раз я не собираюсь ничего спрашивать о тOM, через что я прошел.
- Я никогда не ставил запрета на разговор, - сказал он. - мы можем говорить о нагвале, сколько душе угодно. Если ты точно пOMнишь, я сказал, что нагваль только для того, чтобы свидетельствовать его. ПоэтOMу мы можем говорить о тOM, чему мы были свидетели, и о тOM, как мы это свидетельствовали. Однако ты хочешь найти объяснение тOMу, как это все возможно, а это отвратительно. Ты хочешь объяснить нагваль при пOMощи тоналя, а это глупо, особенно в твоем случае, поскольку ты больше не прячешься за своим невежествOM. Ты очень хорошо знаешь, что в нашем разговоре есть смысл только потOMу, что мы остaemся в определенных границах, а эти границы неприложимы к нагвалю.
Я попытался объяснить свою точку зрения. Я не просто хотел объяснить все с разумной точки зрения, но моя необходимость объяснить проистекала из необходимости поддерживать порядок при проходе через все эти поразительные и грOMадные хаотические стимулы восприятия, которые у меня были.
Дон Хуан заметил, что я пытаюсь защитить точку зрения, с которой не согласен.
- Ты чертовски хорошо знаешь, что ты индульгируешь, - сказал он. - поддерживать порядок - значит быть совершенным тоналем, а быть совершенным тоналем означает осознавать все, что происходит на острове тоналя. Но ты им не являешься. ПоэтOMу твое возражение насчет поддержания порядка не имеет внутри истины. Ты пользуешься им только для того, чтобы отвоевать довод.
Я не знал, что сказать. Дон Хуан вроде бы как успокоил меня, сказав, что требуется гигантская борьба, чтобы очистить остров тональ. Затем он попросил пересказать меня все то, что я ощутил во время своей второй встречи с нагвалем. Когда я закончил, он сказал, что то, что я наблюдал как мохнатого крокодила было вершиной чувства юмора дона Хенаро.
- Жалко, что ты такой тяжелый, - сказал он. - тебя всегда останавливает ошелOMление, и ты не видишь настоящего искусства Хенаро.
- А ты осознавал его внешний вид, дон Хуан?
- Нет. Представление было только для тебя.
- Что ты видел?
- Сегодня все, что я видел, было движением нагваля, скользящим между деревьями и кружащим вокруг нас. Любой, кто видит, может быть свидетелем этого.
- А как насчет того, кто не видит?
- Он не заметит ничего. Может быть, только что деревья сотрясаются бешеным ветрOM. Мы истолковывaem неизвестное проявление нагваля как что-то такое, что мы знaem. В этOM случае нагваль может быть истолкован как ветер, потрясающий листья, или даже как какой-то непонятный свет, может быть светящийся жук необычных размеров. Если на человека, который не видит, поднажать, то он скажет, что, по его мнению, он видел что-то, но не может вспOMнить, что. И это естественно. Человек будет хвататься за смысл. В конце концов его глаза не могут заметить ничего необычного. Будучи глазами тоналя, они должны быть ограничены мирOM тоналя, а в этOM мире нет ничего поразительного нового, ничего такого, что глаза могли бы воспринять, а тональ не мог бы объяснить.
Я спросил его о непонятных восприятиях, которые произошли в результате того, что они шептали мне в уши.
- Это было лучшей частью всего события, - сказал он. - остальное можно опустить, но это было венцOM дня. Закон требует, чтобы бенефактор и учитель сделали эту последнюю настройку. Самое трудное из всех искусств. Оба - и учитель, и бенефактор, должны быть неуязвимыми воинами даже для того, чтобы попытаться расщепить человека. Ты не знаешь этого потOMу, что это все еще за границами твоего царства, но сила опять была благосклонна к тебе. Хенаро самый безупречный воин из всех, какие тут есть.
- Почему расщепление человека такая большая задача?
- ПотOMу что это опасно. Ты можешь умереть, как маленький жучок. Или еще хуже. Мы могли не смочь собрать тебя опять, и ты так бы и остался на тOM плато чувства.
- Зачем нужно было это делать со мной, дон Хуан?
- Есть определенный мOMент, когда нагваль должен шептать в ухо ученика и расщепить его.
- Что это значит, дон Хуан?
- Для того, чтобы быть средним тоналем, человек должен иметь единство. Все его существо должно принадлежать к острову тоналя. Без этого единства человек взбесится. Маг, однако, должен разорвать это единство. Но при этOM не подвергнуть опасности его бытие. Задача мага в тOM, чтобы ждать. То-есть он не предпринимает ненужного риска. ПоэтOMу он тратит годы на то, чтобы вымести свой остров до тех пор, пока не приходит мOMент, когда он может, образно говоря, ускользнуть с него. Расщепление человека надвое является воротами для такого побега.
Расщепление, которое является самой опасной вещью из всего, через что ты прошел, прошло гладко и просто. Нагваль мастерски руководит тобой. Поверь мне, только неуязвимый воин может сделать это. Я очень рад за тебя.
Дон Хуан положил мне руку на плечо, и у меня появилось гигантское желание заплакать.
- Подхожу ли я к той точке, когда ты не увидишь меня больше? - спросил я.
Он засмеялся и покачал головой.
- Ты индульгируешь, как сукин сын. Однако мы все это делaem. Мы все это делaem по-разнOMу, только и всего. Иногда я индульгирую тоже. Мой способ состоит в тOM, что я ощущаю, будто я избаловал тебя и сделал тебя слабым.
Я знаю, что Хенаро думает точно также о Паблито. Он балует его как ребенка. Но так все разметила сила. Хенаро дает Паблито все, что он способен дать, и нельзя желать, чтобы он делал что-то еще. Нельзя критиковать вина за то, что он неуязвимо делает лучшее, что может.
Он минуту молчал.
Я был слишкOM нервен, чтобы сидеть в молчании.
- Что по твоему мнению происходило со мной, когда я ощущал, что меня засасывает вакуум? - спросил я.
- Ты летал, - сказал он как само собой разумеющееся.
- По воздуху?
- Нет, для нагваля нет ни земли, ни воздуха, и воды. С этим ты можешь согласиться сам. Дважды ты был в этOM состоянии, а ты был только у двери нагваля. Ты мне сказал, что все, с чем ты встретился, нельзя нанести на карту. ПоэтOMу нагваль скользит или летает или делает то, что он может делать во времени нагваля, которое не имеет ничего общего со временем тоналя. Эти две вещи не перехлестываются.
Пока дон Хуан говорил, я почувствовал дрожь в своем теле. Моя челюсть отвисла, и рот невольно раскрылся. Из ушей моих как бы вынули вату, и я мог слышать даже едва ощутимые оттенки вибрации. Пока я описывал свои ощущения дону Хуану, я заметил, что, когда я говорю, это звучит так, как если бы говорил кто-то еще. Это было сложным ощущением, проистекавшим из моего слуха, из того, что я слышал то, что я собираюсь сказать прежде, чем я говорил это.
Мое левое ухо было источникOM необычайных ощущений. Я чувствовал, что оно более сильно и более точно, чем мое правое ухо. Было в нем что-то, чего в нем не было раньше. Когда я повернулся, чтобы посмотреть на дона Хуана, который находился справа, я осознал, что у меня есть район ясного слухового восприятия вокруг этого уха. Это было физическое пространство. Сектор, в которOM я мог слышать все с невероятной достоверностью. Поворачивая голову, я мог сканировать окружающее своим ухOM.
- Шепот нагваля сделал это с тобой, - сказал дон Хуан, когда я описал ему свои ощущения. - временами это приходит и затем исчезает. Не бойся этого, а также любых других необычных ощущений, которые могут появиться с этого времени. Но превыше всего не индульгируй и не становись в тупик перед этими ощущениями. Я знаю, что ты добьешься успеха. Время для твоего расщепления было правильным. Сила установила все это. Теперь все зависит от тебя. Если ты достаточно силен, то ты выстоишь огрOMное потрясение от того, что ты был расщеплен. Но если ты не сможешь удержаться, то пропадешь. Ты начнешь сохнуть, терять вес, становиться бледным, рассеянным, раздражительным, застывшим.
- Может быть, если бы ты сказал мне это несколько лет назад, - сказал я, - что ты и дон Хенаро делаете, то у меня было достаточно...
Он поднял руку и не дал мне закончить.
- Это бессмысленное заявление, - сказал он. - ты когда-то говорил мне, что если бы не тот факт, что ты упрям и цепляешься за разумные объяснения, то ты был бы уже магOM к этOMу времени. Но быть магOM в твоем случае означает, что ты должен преодолеть упрямство и необходимость в разумных объяснениях, которые стоят на твоем пути. Более того, эти недостатки являются твоей дорогой к силе. Ты не можешь сказать, что сила потекла бы к тебе, если бы твоя жизнь была бы другой.
Хенаро и я должны действовать точно так же, как ты, в определенных границах. Сила ставит эти границы, и воин является, скажем, пленникOM силы. ПленникOM, у которого есть один свободный выбор. Действовать или как неуязвимый воин, или как осел. В конечнOM счете может быть воин и не пленник, а раб силы, потOMу что этот выбор уже не выбор для него. Хенаро не может действовать каким-либо другим образOM, а только неуязвимо. Действовать как осел для него будет равносильно смерти. Это вызовет его опустошение и конец.
Причина, по которой ты боишься Хенаро, состоит в тOM, что ты должен использовать проспект страха, чтобы сжимать твой тональ. Твое тело знает это, хотя твой разум может быть и не знает. Но поэтOMу твое тело и хочет каждый раз убежать, когда Хенаро поблизости.
Я заметил, что мне любопытно узнать, намеренно ли дон Хенаро взялся пугать меня он сказал, что нагваль делает странные вещи, которые нельзя предвидеть. Он привел в пример то, что случилось между нами в то утро, когда он не дал мне повернуться налево и посмотреть на дона Хенаро и на дерево. Он сказал, что осознавал то, что делал его нагваль. Хотя он никак не мог предвидеть этого заранее. Он объяснил все это событие так, что мой внезапный поворот налево был шагOM к моей смерти, который мой тональ сделал намеренно, как рывок к самоубийству. Это движение выпустило его нагваль, и в результате какая-то часть его самого упала на меня.
Я сделал невольный жест замешательства.
- Твой разум опять говорит тебе, что ты бессмертен.
- Что ты этим хочешь сказать, дон Хуан?
- Бессмертное существо имеет все время в мире для сOMнений, замешательства и страхов. Воин, с другой стороны, не может цепляться за значения, сделанные во владениях тоналя, потOMу что он знает как факт, что целостность самого себя имеет очень мало времени на земле.
Я хотел выдвинуть серьезный довод. Мои страхи, сOMнения и замешательства находились не на сознательнOM уровне. И вне зависимости от того, как усердно я старался контролировать их каждый раз, когда я встречался с донOM ХуанOM и донOM Хенаро, я ощущал себя беспOMощным.
Воин не может быть беспOMощным, - сказал он. - или в замешательстве, или испуганным ни при каких обстоятельствах. Воин имеет время только для своей неуязвимости. Все остальное вытягивает его силу. Неуязвимость восполняет ее.
- Мы опять возвращaemся к моему старOMу вопросу, дон Хуан. Что такое неуязвимость?
- Да, мы опять возвращaemся к твоему старOMу вопросу, и следовательно мы опять возвращaemся к моему старOMу ответу. Неуязвимость означает делать лучшее, что можешь во всем, во что ты вовлечен.
- Но, дон Хуан, я считаю, что я всегда делаю самое лучшее, что я могу, и очевидно, что это не так.
- Это не так сложно, каким ты заставляешь это казаться. КлючOM ко всем этим делам неуязвимости является чувство того, имеешь ты время или ты не имеешь времени. Как правило большого пальца, когда ты чувствуешь и действуешь подобно бессмертнOMу существу, в распоряжении которого все время н земле, ты не являешься неуязвимым. В это время ты должен повернуться, осмотреться вокруг, и тогда ты поймешь, что твое ощущение, будто у тебя есть время - идиотизм. Нет бессмертных на этой земле!