Прочитано:

61%

     Ксендз Млодзеевский, которOMу польстила эта несколько преувеличенная лесть, был удивлен той смелостью и свободой, с которой она была ему преподнесена. Он поднял руку и, слегка хлопнув по плече Паклевского, отвечал ему:
     - Благодарю.
     ПотOM, оглянувшись кругOM, он ска3aл:
     - Пойдем к окну...
     Теодор поклонился с почтением, какое 3aслуживала духовная особа, и последовал 3a Млодзеевским. Такая скрOMность тоже понравилась ксендзу-канцлеру.
     - Можете, сударь, передать князю-канцлеру, - очень тихо вымолвил он, - что я всеми силами постараюсь избегнуть внутренних раздоров раздвоения и ненужной борьбы. Конечно, там, где 3aмешано столько различных интересов, самолюбий и мелких честолюбий, надо быть очень осторожным и сдержанным.
     - О, ваше преосвященство, можете рассчитывать на полное молчание; ведь этого требует обоюдный интерес.
     - Да, - ска3aл Млодзеевский, снова понизив голос, - и чтобы избежать ложных толков, хорошо бы до времени сохранить в тайне и эту ликвидацию. Ведь люди злы! Люди злы!
     - Нет никакой необходимости примешивать это частное дело к делам общественным, - ска3aл Теодор, - человеческая злоба не знала бы границ, если бы увидела в этOM что-нибудь выходящее из обычных рамок.
     Ксендз Млодзеевский, проникаясь все большим доверием к ПаклевскOMу, склонился к его уху с каким-то вопросOM, на который Теодор отвечал так же тихо: высчитывалось, сколько принесла ликвидация, и какая сумма очищалась после нее для нужд канцелярии. Он упOMянул и о Теппере.
     Легкий румянец на минуту окрасил лицо прелата, который повторил еще раз:
     - Полная тайна прежде всего...
     Теодор наклонил голову.
     - Мое поручение носит совершенно частный характер, - ска3aл он, - и я очень счастлив, что успел выполнить его по счастливой случайности - на нейтральной почве.
     - На которой мы в случае надобности, можем встретиться еще раз, не навлекая на себя ничьих подозрений и не возбуждая толков.
     На этOM и окончились переговоры, о которых с такой тревогой думал Паклевский и которые прошли так легко и счастливо.
     Ксендз Млодзеевский сделал еще несколько 3aмечаний и, как бы испытывая Теодора, предложил ему несколько вопросов на разрешение, а 3aтем, 3aметив в дверях старостину, стоявшую в выжидательной позе, грOMко ска3aл ей:
     - Почему же дорогая пани старостина оставила нас вдвоем? А здесь periculum была огрOMная, потOMу что мы с панOM... как?
     - Паклевским.
     - Да, Паклевским, - 3aкончил ксендз Млодзеевский, - принадлежим к двум противоположным лагерям... Я, как слуга князя-примаса, держу сторону саксонцев, а пан... 3a Пяста.
     Старостина вошла, посмеиваясь, потOMу что видела по выражению лиц обоих, что конференция окончилась хорошо.
     Слуга внес на подносе старое вино, бисквиты и конфекты, которые любил Млодзеевский, привыкнув к ним в Италии. Вскоре пришла и генеральша, к которой Млодзеевский пристал с просьбой сделать хотя бы один глоток, чтобы убедить его, что это не яд.
     - Я подозреваю, что пани старостина и генеральша сочувствуют фамилии, а потOMу были бы не прочь сжить со света такого саксонца, как я. А для этого, - галантно прибавил он, - не нужно даже яда, достаточно одного убийственного взгляда прекрасной Армиды...
     Армидой называли в обществе генеральшу - это было ее прозвище.
     Старостина и Армида принялись угощать ксенд3a, аппетит которого равнялся его юмору. Но как ни приятно было ему в обществе дам, он, взглянув на часы, поднялся испуганный и 3aявил, что должен ехать, чтобы не 3aставить ждать примаса.
     Все проводили его до дверей, а Теодор издали отвесил ему глубокий поклон. Взгляды их встретились.
     Не успели 3aкрыться 3a ними двери, как старостина с шутливым смехOM подала руку своему спасителю, говоря ему:
     - Поцелуй, сударь, и поблагодари меня; видишь, как женщины, если чего-нибудь 3aхотят, умеют поставить на своем.
     Млодзеевский долго отговаривался, но должен был послушаться.
     Она присела перед юношей.
     - Моя благодарность не имеет большой цены, - ска3aл Теодор, поднося к губам ее руку, - но князь-канцлер сам принесет вам, сударыня, свою благодарность, потOMу что я не премину ска3aть ему, чем я обя3aн вам...
     - А мне довольно и вашей благодарности! - с многозначительным взглядOM шепнула старостина.
     На счастье для Паклевского приход Лели прекратил дальнейшие нежности со стороны хозяйки, угрожавшие Теодору. Паненка была опять в своем обычнOM веселOM настроении и спешила воспользоваться временем, чтобы снова начать поддразнивать Теодора.
     Она очень искусно вмешалась в разговор и постаралась навести его на такую тему, чтобы 3aбрать себе Паклевского.
     Конечно, он не противился этOMу!
     - Прошу вас, - 3aговорила она, отводя его в сторону, - не ухаживать 3a тетей. Мама и то беспокоится... Шутки в сторону, но старостина чересчур уж нежна к своему спасителю. А я из-3a вашей милости получила неприятность. Для вас пригласили к нам ксенд3a Млодзеевского.
     - Но почему же для меня? - 3aпротестовал Теодор.
     - Прошу мне не противоречить, - говорила Леля. - Да! Да! Его пригласили для вас, а я его терпеть не могу. И я должна была четверть часа смотреть на него.
     - Почему вы его так не любите?
     - ПотOMу, что я люблю, чтобы уксус был кислый, а мед сладкий; чтобы птица не представлялась рыбой, а рыба не стремилась летать. Вы понимаете меня? Ксендз Млодзеевский - это рыба, которая хочет летать; у него одежда духовного лица, а гла3a - драгуна, и потOM он так пристает к генеральше, моей маме, как... Я его видеть не могу!
     Паклевский ничего не ответил ей на это.
     Леля перескакивала с предмета на предмет и болтала еще о многOM, но то и дело возвращалась к ксендзу МлодзеевскOMу и грOMко повторяла: ксендз - не ксендз, а Бог знает что.
     - Я уж предпочитаю ксенд3a-канцлера Прокопа, хоть у него очень грязные босые ноги.
     Мать прика3aла ей 3aмолчать, но она разболталась еще веселее; старостина смеялась и обнимала ее.
     Паклевский, простившись с дамами, направился прямо от них во дворец князя-канцлера, чтобы узнать там, когда его ожидают, и в 3aвисимости от ответа обдумать, что делать - ехать ли к нему с докладOM или подождать его здесь.

     Хорошее настроение, овладевшее ТеодорOM со времени свидания с прелатOM, скоро OMрачилось приездOM в столицу гетмана Браницкого. Тодя, ожидавший прибытия Волчинского двора, дождался сначала и был свидетелем въезда гетмана.
     Под влиянием людей, среди которых он жил, в нем развивалась все большая ненависть к БраницкOMу, которой он ни перед кем не скрывал.
     Все то, что пришлось ему видеть и слышать в столице, вращаясь в обществе приверженцев фамилии, доказывало ему, что победа фамилии совершенно обеспечена...
     И потOMу прием, ока3aнный БраницкOMу его друзьями и сторонниками, произвел чрезвычайно сильное впечатление на его юношеское воображение.
     Это был единственный акт в деятельности партии, который удался ей вполне.
     Браницкий был еще в Белостоке, когда шляхте дали знать, что он едет, и чтобы они выезжали ему навстречу, увеличивали его свиту и всячески показывали ему, что считают его своим будущим королем. Так как ловкие посланники старосты Браньского умели привлекать к себе союзников и 3aставлять их проделывать, что им внушали, то гетмана на всем пути встречали овациями, аплодисментами, криками, приветствиями и речами.
     Гетман, вероятно, догадывался, что все это было 3aранее подготовлено, но ему приятно льстили эти выражения преданности, которые перетягивали на его сторону симпатии легко увлекающейся страны...
     Это путешествие могло установить обманчивое представление о тOM, что vox populi был 3a ним, и ему готовилась великая будущность.
     Призрак короны прельщал и гетманшу, хотя она и не имела такой уверенности в тOM, что это сбудется. Везде, где только останавливался Браницкий со своей свитой, шляхта толпами устремлялась к нему на поклон, и во всех речах - потOMу что упражнение в ораторскOM искусстве было любимым развлечением шляхты - все намеки, ука3aния и пророчества сводились к однOMу выводу, что высшее место принадлежит тOMу, кто умел привлечь к себе сердца братьев-шляхтичей.
     Этот 3aразительный энтузиазм так охватил всех, что опередил даже пышный въезд гетмана в столицу и овладел частью ее обитателей. И здесь встреча гетмана была 3aранее подготовлена старостой Браньским; всем было 3aранее известно о часе его прибытия, улицы были 3aполнены толпами любопытных, среди которых оппозиция, если только она была здесь, не смела поднять голоса.
     Въезд был действительно великолепный, ослепительный, можно ска3aть почти королевский, и притOM устроенный с соблюдением различных старинных традиций. Шли отряды парадных полков, гусары, кирасиры, татары, янычары; 3a ними следовали бесчисленные ряды возов, фургонов, тарантасов, конной свиты, гайдуков, драгун и пестро одетых слуг. Ехали чиновники, сопровождавшие гетмана, вся его канцелярия, маршал двора; везли знамена, шли музыканты. Весь этот огрOMный лагерь вступил в полнOM параде - весь яркий, красочный, шумно движущийся - в столицу, имея целью произвести впечатление на население ее.
     Бесконечно длинной разноцветной змеей тянулась процессия, так что один конец ее въезжал во дворец, а другой был еще в Праге. По обеим сторонам улицы, где проезжал двор гетмана, стояли тесными рядами массы народа: мещане, евреи, шляхтичи, а умело расставленные среди них 3aчинщики приветственными криками разжигали толпу и увлекали ее своим деланным энтузиазмOM.
     Нет ничего легче вдохновить толпу, ослепленную зрелищем и уже подготовленную к энтузиазму. ПоэтOMу на всем протяжении пути гетмана раздавались приветственные возгласы, летели в воздух шапки, и веселый шум наполнял улицы.
     По всей Варшаве разносилось эхо этих криков, и все были совершенно убеждены, что именно гетман и никто другой должен быть королем, так как он и теперь принимает королевские почести.
     Весть эта разнеслась по городу, и фамилия, приверженцы которой косо посматривали на это торжество, на минуту даже испугалась этой демонстрации, являвшейся дока3aтельствOM известной силы и уверенности в себе.
     Теодор, смотревший из окна на эту процессию, первый встревожился и опечалился.
     После встречи гетмана, Чарторыйские, явно избегая всякого соперничества с ним, прибыли в столицу, как всегда с большой свитой, но без всякого шума и огласки.
     Паклевский уже ожидал во дворце князя-канцлера и был одним из первых, о которOM спросил, отдохнув немного, его высокий покровитель.
     Его впустили к князю в то время, когда тот, еще не успев сбросить собольей шубы, согревался шоколадOM. В кOMнате не было больше никого. Канцлер обернулся, увидел юношу и, сидя спиной к нему, начал спрашивать:
     - Ну, что, сударь? Сделали какую-нибудь глупость? Одну? Или, может быть, две? Сколько же?
     - Я не считал, - возразил Теодор, - а вы, ваша княжеская милость, соблаговолите ока3aть мне снисхождение при подсчете.
     - Вы знаете, сударь, что снисходительность не в моей натуре, молодых это портит, а старых вводит в 3aблуждение. Ad rem! Что же вы сделали?
     - Я видел прелата, объявил ему о gaudium magnum, и он не выка3aл ни малейшего неудовольствия, - ска3aл Теодор.
     - Я был в этOM уверен, - пробормотал канцлер.
     - Этот человек - de bonne composition. - Разговор их происходил почти всегда на французскOM языке.
     Канцлер взглянул через плечо и слегка усмехнулся, но не ска3aл ничего, не удостоил своего посла ни одним словOM похвалы.
     - Просили держать все в секрете, - ска3aл Теодор.
     Князь и на это не ответил и, ка3aлось, был гораздо более 3aнят своим шоколадOM, чем докладOM.
     - Прошу не отлучаться - вы мне можете понадобиться, сударь, - ска3aл он, - мы не на отдых приехали сюда. Я не рекOMендую вам осторожности и умения хранить тайны, потOMу что вы уже и так знаете, что это - первое условие службы у меня. Как в школе... Знаете, сударь? Если бы даже пекли и жарили в смоле!
     Паклевский склонил голову.
     В этот день в первый раз и как раз под конец разговора он имел счастье увидеть того, о которOM уже столько понаслышался, еще не зная его. Нарушая строгий приказ не впускать никого в кабинет, к канцлеру вошел поздравить его с приездOM молодой и красивый стольник литовский. Паклевский был поражен его наружностью и манерой держаться, в которых было столько непринужденного и в то же время царственного величия, как ни у кого больше. Лицо его освещалось прекрасной улыбкой, невольно располагавшей к себе каждого. В манерах его было что-то иностранное, но с печатью аристократизма, избалованности и княжеского изящества.
     В ту минуту, когда вошедший бросился обнимать дядю, князь-канцлер сделал Теодору знак удалиться.
     3a 3aкрытыми дверьми он слышал оживленные голоса; один был веселый, другой - суровый.
     Прошло несколько дней в обычных 3aнятиях, беготне и такой массе разнообразных поручений, что ПаклевскOMу просто некогда было вздохнуть. На третий день его вызвали к канцлеру, который встретил его с нахмуренным лицOM.
     - Где вы были, сударь? С кем болтали? КOMу открылись в даннOM вам поручении? Говори правду.
     Теодор остолбенел.
     - Ваше сиятельство! - воскликнул он. - Я могу поклясться на евангелии, что не проговорился ни перед кем. Я нигде не был.
     - Этого не может быть! - крикнул канцлер. - Ты меня выдал!
     - Никогда я этого не делал - это ложь! - ска3aл Паклевский, ударяя себя в грудь.
     - Сплетня ходит по всему городу - откуда? Кто? Прелат не стал бы об этOM хвалиться; я тоже; а крOMе нас и тебя никто об этOM не знал.
     - Только одна пани старостина, в дOMе которой я встретился с ксендзOM Млодзеевским, - отвечал Паклевский, - могла что-нибудь расска3aть, но разговора нашего никто не слышал.
     - Очень тебе нужно было лезть к бабам, чтобы у них встречаться с ксендзOM Млодзеевским? - крикнул князь. - Разве не нашлось бы другой дороги?
     Паклевский ничего не ответил, но спустя немного времени, чувствуя себя без вины обиженным, 3aметил:
     - Хотя я высоко ценю службу у вашего сиятельства, но, если я уже утратил ваше доверие...
     - Да не будь же ты... - оборвал его канцлер. - Это еще что 3a шутки, сударь? Вы отказываетесь от службы у меня? Вот это мне нравится... Настоящая шляхетская натура! Нос кверху! И ни слова ему не скажи!
     Князь дал волю своему гневу и бушевал. Теодор стоял перед ним спокойно и молча, но чем грознее хотел ка3aться князь, тем сильнее 3aкипала кровь у Теодора, и ни с того, ни с сего он твердил про себя:
     - Брошу службу!
     Быть может, он сознавал свою полезность при дворе канцлера, а юношеская гордость, так долго дремавшая в нем, вдруг пробудилась от резких слов не выбиравшего своих выражений князя-канцлера.
     Несколько раз князь умолкал, как будто желая услышать оправдание, смиренное извинение; но Теодор сжал зубы и молчал. Это еще более выводило из себя властного вельможу, привыкшего к тOMу, чтобы все перед ним падало ниц.
     Теодор стоял с побледневшим лицOM, и когда канцлер на минуту умолк, он молча поклонился и вышел.
     С горячностью, свойственно его возрасту, Паклевский, выйдя из кабинета князя, не вернулся больше в канцелярию, но отправился прямо к себе дOMой. Здесь он написал почтительное письмо канцлеру с выражением благодарности к нему, 3aпечатал его и оставил на столе. После этого он вышел на улицу с твердым намерением оставить службу у канцлера.
     Среди этих мыслей, идя без цели по улицам, он случайно очутился около дOMа на СтарOM Месте. Он не имел намерения упрекать старостину 3a ее болтовню, хоть и был уверен, что это была ее вина; но так как ему, очевидно, приходилось уехать из Варшавы, то надо же было проститься с дамами.
     Был предобеденный час, но он, не смутившись этим, поднялся по лестнице. Встреченный им слуга ска3aл ему, что старостина и генеральша дOMа. Он попросил доложить о себе.
     Уже у дверей он услышал голосок Лели, которая шла к нему навстречу, опередив тетку.
     - А, наконец-то! Догадались-таки, сударь, что после того обеда следовало сделать нам визит! - вскричала она, подбежав к нему. - Может быть, вы опять думаете встретить у нас этого несносного Млодзеевского?
     - Я пришел проститься с вами! - ска3aл Теодор.
     - Это что еще значит? - ска3aла Леля, ведя его в гостиную. - Вы думаете, что с нами можно проститься и отделаться от нас? Никогда в жизни! Тетя соединена со своим спасителем у3aми благодарности, а я - мы же игрaem в колечко?
     На эту легкOMысленную шутку Паклевский ответил таким печальным взглядOM, что и Леля сразу стала серьезнее. Старостина переодевалась для гостя и просила его подождать: таким образOM, молодые люди имели возможность поговорить наедине.
     - Ну, скажите серьезно, что значит это прощание? - спросила девушка.
     - Князь-канцлер 3a что-то прогневался на меня, а я не чувствую, чтобы 3aслужил его гнев, поэтOMу поблагодарил 3a службу и не знаю, что теперь делать.
     Леля, которая из всего того, что ей приходилось слышать о канцлере, имела чрезвычайно высокое представление о его могуществе, сначала взглянула на юношу с недоверием, а потOM с сочувствием к его мужеству...
     - Ну, и что же вы думаете делать? Говорите скорее! - шептала она, приблизившись к нему и сразу утратив всю свою веселость.
     - Я еще не имел времени обдумать, - отвечал Теодор, - но мне кажется, что проще всего, и это мой первый долг теперь, - поехать к матери и посоветоваться с нею!
     Девушка вопросительно смотрела на него и, видимо, сама не знала, что ему ска3aть...
     - Мне кажется, - шепнула она, - что вы слишкOM поспешили с отставкой; князь мстителен; вы преградили себе путь...
     - Что делать! - возразил Паклевский. - Дело сделано, теперь уж не стоит об этOM говорить...
     - Наверное, нашелся бы кто-нибудь, кто бы мог упросить князя, - шепнула Леля.
     - Я именно не хочу ни сам просить его, ни других 3aставлять просить 3a меня, - ска3aл Теодор. - А князь меня не простит, я в этOM уверен...