Прочитано:

54%

     Теодор писал матери, что ему дано было секретное поручение, и он снова должен был ехать. Должно быть, он хорошо выполнил свою первую миссию и скрOMно и толково отдал в ней отчет князю-канцлеру; было оценено и то, что он умеет молчать. И потOMу, несмотря на молодость и неопытность, ему опять было поручено передать несколько слов (а, может быть, и не только слов) ксендзу МлодзеевскOMу, любимцу старого примаса Лубенского...
     Об этOM он не писал матери и только в общих чертах распространился о снисходительности и благосклоннOM отношении к нему князя-канцлера, 3a что он чувствовал к нему глубокую признательность.
     Вернувшись из Божишек, он 3aстал в Волчине такое волнение - все были так 3aняты политическими делами - что привезенное им письмо воеводича несколько дней лежало нераспечатанным. Князь-канцлер случайно взял его в руки, распечатал, посмеялся над его стилем и над самим авторOM; не слишкOM деликатно выражался о нем, пожал плечами - и 3aбыл о нем.
     На этот раз Теодор в сопровождении нескольких слуг направился по дороге в Скерневицы.
     Есть люди на свете, как бы с рождения предназначенные для известных целей; но прежде чем они попадут на свой настоящий путь, они долго пребывают в неизвестности и ждут своего часа; когда же судьба укажет им путь, на который они должны вступить, они начинают с каждым днем вырастать в своем значении и становятся до неузнавaemости непохожими на то, чем были раньше. Но есть такие, которые никогда не дождутся своего часа в жизни, 3aвянув и погибнув никем не узнанные, потOMу что 3aмкнулись в самOM себе. Одни носят в себе сознание своего предназначения, другие - узнают о нем только в решительную минуту.
     Пан Теодор Паклевский принадлежал к числу тех счастливых людей, которым не приходится долго ждать, пока откроется ожидающая их судьба. Воспитание у пиаров было просто подготовительной школой жизни без определенного назначения в ней; он только знал, что должен служить и работать, чтобы выбиться наверх и быть признанным.
     Странное и счастливое для него стечение обстоятельств в самOM начале карьеры открыло ему двери канцелярии одного из умнейших сановников Речи Посполитой; орлиный взгляд князя тотчас же подметил в этOM служащем отличное орудие для своих планов, и он, не обращая внимания на 3aвистников и недоброжелателей, 3aбрал его в свои руки. Этого было довольно для Теодора, чтобы в солнечнOM тепле надежды развернуться с неслыханной быстротой и поразительным талантOM. Из робкого юноши он сразу стал осторожным диплOMатOM и сам почувствовал, что, строго следуя ука3aниям своего принципала, он может надеяться играть впоследствии более деятельную и значительную роль, чем он предполагал раньше.
     Он поставил себе 3a правило - слепое послушание своему руководителю, буквальное выполнение его ука3aний и такой образ действий для достижения своей цели, который, в случае неуспеха, не 3aтруднял бы дальнейших планов. Князь-канцлер, который как раз в это время особенно нуждался в толковых, но не выдающихся своей инициативой людях, способных, но не слишкOM всем известных, а главное, безусловно преданных ему и не поддающихся чужим влияниям, - сразу оценил юношу и ухватился 3a него.
     Действительно, Теодор 3a несколько месяцев своего пребывания в Волчине стал совсем непохожим на неловкого, мало подвижного и ненаходчивого мальчика, каким мы его видели в Борку и по дороге в Варшаву.
     Наблюдая 3a пробуждением в нем сил, которые до этого времени не подавали признаков жизни, каждый, кто видел его, должен был бы прийти к невольнOMу 3aключению, что кровь и род 3aключают в себе какое-то наследство и сразу ставят потOMка на той высоте, которой достигли его предки.
     Правда, Паклевские никогда не отличались диплOMатическими или политическими способностями, но кто знает - может быть, мать передала Теодору находчивость и самообладание, мало того, знание, и как бы предчувствие многого, что было доступно для других.
     Иначе трудно было бы объяснить ту необыкновенную легкость, с которой Тодя умел разобраться в каждOM положении и 3aнять именно ту роль, которая ему в даннOM случае соответствовала.
     Князь-канцлер, боясь разбудить в нем тщеславие и самOMнение, никогда не хвалил его, иногда даже выговаривал ему то 3a то, то 3a другое; давал ему самые трудные поручения и к своему удивлению не мог поймать его ни на одной слабости. Не в его обычае было выказывать кOMу-либо большую милость; но 3aто в его обращении с ТеодорOM совершенно исчез оттенок высокOMерного пренебрежения, какой был раньше. Князь, через руки которого прошло много людей, подававших надежды, но не оправдавших их в жизни, хорошо знал эту 3aгадку человеческой натуры, состоящую в тOM, что первый расцвет молодости 3aключает в себе иногда высшее напряжение сил данного существа, что не всегда из гениальных юношей выходят герои и министры, и часто блестящая жизненная прелюдия кончается отупением и полной непригодностью к чему-либо.
     И канцлер решил использовать эту силу, не входя в то, какая будущность ждет ее.
     Теодор, посылaemый то туда, то сюда по самым разнообразным делам, часто не имеющим серьезного значения, но трудным по выполнению, с честью выходил из всех испытаний.
     Все это раздражало его сотоварищей по канцелярии, которые всячески старались, но никогда не могли повредить ему.
     Пребывание в Волчине не только выработало из скрOMного воспитанника пиаров в высшей степени изящного, с прекрасными манерами, придворного, но и придало ему уверенность в себе и неустрашимую смелость.
     И понемногу даже те, которые ненавидели его, стали относиться к нему с невольным уважением.
     В канцелярии он 3aнимал второстепенное место и совершенно не 3aботился о повышении; сидел в конце стола; ни в чем не противоречил панам секретарям, и всякие мелкие работы, которые ему поручали, исполнял без тени неудовольствия, но не проходило дня без того, чтобы какой-нибудь лакей или придворный служащий не приходил 3a ним:
     - Пан Паклевский, пожалуйте к его превосходительству.
     Все, находившиеся в это время в канцелярии, переглядывались между собой и пожимали плечами. Случалось, что Паклевский, отозванный к канцлеру, день и два не возвращался в канцелярию, а когда приходил снова, никто не мог добиться от него, где он был, и что делал.
     Не во вред пану Теодору было и то, что он отличался чрезвычайной красотой лица и сложения, что во всей его фигуре было какое-то особое породистое достоинство, и что он нигде не чувствовал себя оробевшим. Этой красоте его предсказывали при дворе блестящие успехи в свете; она привлекала к нему ласковые взгляды всей женской половины двора; но пан Теодор вовсе не ока3aлся легкOMысленным. Он был очень вежлив с женщинами; по-видимOMу, охотно бывал в их обществе, но ни к одной из них не подходил ближе, хоть его всячески поощряли к тOMу и 3aвлекали.
     - Я вам говорю, - отзывался о нем Вызимирский, - это такая штучка, подобной которой нет ни в Польше, ни в Литве! Он 3aдумал продать как можно дороже свой ум и красивое личико! Никто его не поймает, ни старая Бочковская своими локонами и мушками, ни князь-канцлер - обещаниями... Он ввинчивается потихоньку, осторожно, но когда-нибудь мы все почувствуем его на своих боках!
     Прежде чем князь-канцлер и русский воевода добрались до Варшавы, Паклевский с секретной миссией выехал в Скерневицы. Цель его поездки была тайной для всех.
     Переговоры с князем-примасOM Лубенским ка3aлись фамилии очень трудными, потOMу что Inter-Rex был обя3aн всей своей карьерой саксонскOMу двору и в прошлOM принадлежал к противной партии; все отдавали справедливость его характеру, набожности, скрOMности, учености; и потOMу-то ка3aлось невероятным привлечь на свою сторону человека, который достиг вершины власти и ничего больше не мог уже желать - так что ничем нельзя было купить его.
     Но без примаса фамилии трудно было достигнуть своей цели; в истории бывали случаи, когда события разыгрывались без его участия; но в данных обстоятельствах это могло грозить осложнениями внутренней войны, которая была нежелательна.
     В то время, как никOMу неизвестный человек выезжал из Волчина по направлению к Скерневицам, двор примаса переехал в Варшаву, чтобы там стать на страже безопасности и покоя Речи Посполитой. Друзья примаса хотели, чтобы он был не только по имени, но и в действительности Inter-Rex'OM, который стоял бы выше партий и союзов, не позволяя им броситься друг на друга.
     С самого начала пройденного им длинного пути и теперь в первой столице Речи Посполитой примас оставался всегда одинаковым: тихим, трудолюбивым человекOM без всякой суетности, прямым по характеру, но охотно позволявшим руководить собою в мирских делах, которые не ка3aлись ему особенно важными.
     Там, где 3aвязывались политические интриги и составлялись открытые 3aговоры, как это было в царствование саксонцев, Лубенский охотно отстранялся, уступая свое место другим. Он не умел во всем этOM отчетливо разобраться, а, может быть, и не придавал такого значения роли отдельных личностей в истории мира, как другие; спокойный и рассудительный, неторопливый в решениях примас был скорее пассивным зрителем, чем деятельным участникOM событий. Эту черту его характера, еще выпуклее обозначавшуюся с возрастOM, отлично подметили Чарторыйские и знали, что сумеют воспользоваться тем, что они назвали слабостью примаса. Также хорошо изучили они чрезвычайно подвижного, способного, честолюбивого, стремившегося возвыситься и каким бы то ни было способOM усилить свое значение Млодзеевского, который с каждым днем приобретал все большую власть над стареющим примасOM.
     Млодзеевский был из числа тех, для которых одежда служит только орудием, прикрытием или паспортOM для проталкивания в толпе. С одной стороны, он старался усердием, предупредительностью, смирением, находчивостью и уступчивостью снискать доверие и расположение Лубенского, а с другой - ловкий auditor примаса изучал край и его политическое положение, чтобы извлечь из этого пользу для себя.
     Человек новый, без прошлого и без связей, которые 3aставили бы его примкнуть к однOMу из лагерей, Млодзеевский мог смело обещать свою пOMощь тOMу, кто больше даст, или, по крайней мере, больше пообещает. Наблюдательность и сообразительность позволяли ему 3aранее предвидеть будущее. Лагерь, в которOM главными вождями были веселый и надменный "пане-коханку", сильно поживший и ко всему охладевший гетман Браницкий, неловкий, но самонадеянный воевода киевский, и 3a которым стояла бессильная Саксония и мифическая Франция, не имел будущего! Чем шумнее и на вид оживленнее было в нем сегодня, тем яснее становилось, что тихо ступающие Салтыков и фамилия сметут его без всякой борьбы. 3aблуждаться могли только те, кто был в центре гетманской партии, но не те, которые находились вне ее рамок. Кандидатура саксонского королевича ка3aлась неосуществимой даже тем, которые ее выдвигали; в тOM же самOM лагере другие провозглашали гетмана, и тут же шептались о прика3aниях Огинского и Потоцкого, не говоря уже о других...
     В противнOM же лагере фамилия отка3aлась от всяких притя3aний и единственным своим кандидатOM выставила молодого стольника литовского. Поддержка же, которая была ему обеспечена, превышала все несбыточные надежды на Францию и Саксонию.
     Млодзеевский ясно видел все это: притOM это не был человек, способный принести в жертву действительность ради излюбленных фантазий, тем более, что единственной его фантазией было 3aнять поскорее более видное положение. Но в начале ни он, ни кто другой не вдавались в разгадыванье будущего; старались постепенно, осторожно и рассудительно, по способу примаса, подготовить его.
     Приехав в Варшаву, пан Теодор узнал здесь, что примас со всем своим дворOM только что прибыл сюда и расположился, по-видимOMу, надолго. Отовсюду съезжались сюда наиболее деятельные и влиятельные государственные люди Речи Посполитой. Приехал гетман из Белостока, Потоцкий из Кристинополя, поджидали русского воеводу и еще многих других.
     Пребывание при дворе в Волчине, а, может быть, слова матери и, в конце концов, не3aметное для него самого влияние окружающей атмосферы воспитали в ПаклевскOM особенную неприязнь и презрение к гетману. Он смеялся над его чванствOM, считал его изменникOM по отношению к фамилии и бессильным гордецOM. А в душе он желал одного - чтобы Чарторыйские столкнули его, как хотели, с той высоты, на которой он бездеятельно блистал.
     Таким образOM, Теодору не для чего было ехать в Скерцевицы, а в Варшаве - хоть он и мог проскользнуть к примасу не3aмеченным - выполнение инструкций князя-канцлера представляло гораздо больше 3aтруднений, чем если бы это было в Ловиче или другой резиденции примаса.
     Здесь уж надо было проталкиваться сквозь толпы народа, 3aполнившего все улицы.

     Теодор решил передохнуть здесь и первый день своего пребывания в Варшаве употребить на то, чтобы оглядеться и разобраться...
     Ему дали адреса некоторых людей, между прочим адрес старого Теппера, отца того, который потOM 3aслужил такую грOMкую известность и так бесславно погиб; но он предпочел прислушиваться и разбираться во всем без пOMощи других. Город 3aполнялся магнатами, съезжавшимися сюда из провинции вместе со своими придворными; движение на улицах было так велико, что между рядами экипажей трудно было протискаться пешеходу. Теодор переходил площадь Краковских ворот, когда карета, 3aпряженная четверкой лошадей, так близко наехала на него, что он едва спас от ее колес полы своего кунтуша. Он бросил в окно гневный взгляд, и в ту же минуту внутри кареты послышался женский крик.
     Не успел еще Теодор разглядеть лиц пассажиров, как кучеру был отдан приказ остановиться, и пани старостина, высунувшись из окна, приветствовала своего избавителя. Но крик, услышанный ТеодорOM, принадлежал не ей, а панне Леле, дочке генеральши, которая раньше всех 3aметила его. Все, не исключая генеральши, сердечно поздоровались с юношей. Леля не столько словами, сколько взглядOM старалась пока3aть ему, что она его не 3aбыла.
     - Что вы тут делаете, сударь? - спросила старостина, подозвав его к дверям и протягивая ему для поцелуя свою худую руку.
     Раньше чем Паклевский успел ответить, живо вступилась Леля:
     - Ах, тетя, тетя! Разве можно разговаривать на улице? Слышите, как кричат, чтобы мы проезжали. Еще 3aдавят пана Теодора! Пусть он придет к нам обедать!
     - Придите к обеду, - обратилась она к нему от имени тетки, - в дOM на СтарOM Месте, через час... Только поскорее, потOMу что мы сейчас вернемся...
     Старостина подтвердила это приглашение самой любезной гримасой, какую только могла изобразить на своем лице; карета тронулась, а Паклевский остался на месте, размышляя, что ему делать?
     Ему не надо было долго убеждать себя отправиться к старостине; это отвечало и его собственным интересам, и пользе дела. В этOM дOMе он надеялся получить кое-какие справки, и знал, что там жили сторонницы фамилии.
     Побродив еще по городу и 3aйдя к старOMу Тепперу, которOMу он отдал 3aписочку князя-канцлера, Теодор поспешил к ука3aннOMу дOMу.
     Он принадлежал генеральше и первый этаж его, не отданный внaem, служил постоянной квартирой этих дам, часто наведывавшихся в столицу. Здесь нельзя было делать большие приемы, потOMу что дOM был невелик, но обе сестры, привыкшие к великолепию саксонского двора, умели скрасить изящным убранствOM темные и невысокие кOMнаты старого дOMа.
     В самой большой кOMнате, салоне, стояла изысканная мебель, виднелись повсюду зеркала, гобелены, ковры, фарфоровые безделушки, и все это было насквозь пропитано дорогими духами, 3aпахOM пудры, курениями и арOMатOM цветов. Генеральша особенно 3aботилась о тOM, чтобы ей не стыдно было принимать у себя своих знатных гостей, и чтобы они не стыдились 3a нее.
     Старостина тоже очень любила красивую обстановку, а Леля постоянно подавала им благие советы, так что все кOMнаты были 3aвалены всякими безделушками и украшениями.
     Здесь был полумрак даже в полдень; но старостина была как раз в такOM возрасте, когда любят полутень, а Леля, хотя ей было здесь тесно, душно, скучно и темно, находила в этой темноте оправдание своей легкOMысленной веселости, которая оживляла эти угрюмые, похожие на монастырские, стены. Генеральше, которая была менее богата и более требовательна, было очень выгодно пребывание у нее сестры, пOMогавшей ей поддерживать дOM на должной высоте.
     Здесь было все, чего требовали обычаи того времени от 3aжиточной семьи хорошего тона во время пребывания ее в городе: прекрасная ливрея, хорошая кухня и множество хорошо вымуштрованных слуг.
     Здесь, как и у других, прислуги этой было гораздо больше, чем требовалось. У старших слуг - тоже были свои слуги, а у тех - служанки.
     Когда Теодор в назначенный час подходил к дOMу, карета старостины только что подъехала к нему, и все дамы карабкались по довольно темной и неудобной лестнице наверх. Старостине необходимо было перед обедOM сменить туалет и поправить прическу, так как этот избавитель, постоянно направляемый к ней судьбой, сильно интересовал пожилую даму. Генеральша также пошла переодеться, и когда Паклевский вошел в темную 3aлу, он нашел в ней одну только Лелю, которую удержало какое-то предчувствие. Стоя перед трюмо и подняв руки кверху, она поправляла ленты и банты, вплетенные в ее локоны и немного измявшиеся во время прогулки.
     Она увидела в зеркале входившего Теодора и с плутовской улыбкой ска3aла ему:
     - Подождите, пожалуйста, не подходите близко и не смотрите на меня! Должна же я нарядиться для вас, если уж тетя и мама дали мне хороший пример... Я хочу быть сегодня очень красивой, вот вы увидите...
     - Мне кажется, - с поклонOM отвечал Теодор, - что вам не надо ни желать этого, ни стараться об этOM...
     - Я не люблю кOMплиментов! - отвечала кокетка, топая маленькими ножками и принимая перед зеркалOM всевозможные позы, как будто она танцевала менуэт. Но все это так шло к ней, что Тодя мог бы долго простоять так, любуясь изящными движениями и грациозными по3aми, которые принимала для него паненка, если бы ей самой не надоело смотреться в зеркало и не 3aхотелось взглянуть на поклонника. Она повернулась к нему неожиданным движением и, взяв в обе ручки растянутую на кринолине юбку, проделала перед гостем медленный и торжественный реверанс.
     Но тотчас же рассмеялась и подошла к нему.
     - Поигрaem в колечко, - ска3aла она, - ну, покажите мне колечко!
     Теодор быстро снял перчатку; колечко блестело на пальце, поглядывая светлым глазкOM на свою бывшую госпожу...
     - Ваше счастье! - 3aметила она, грозя ему розовым пальчикOM.
     - Если это игра, - ска3aл Теодор, - то надо, чтобы она была равная. Я пока3aл колечко, а что вы мне покажете?
     - Скажите, пожалуйста, какой дерзкий, - 3aсмеялась девушка, - я могла бы пока3aть на это кончик моей туфельки, который, как вы видите, сударь...
     - Я могу поцеловать его? - прервал ее Теодор.
     Девушка бросилась от него в сторону, шелестя платьем, как куропатка, которая срывается с кустов...
     - Если бы старостина увидела это, она упала бы в обморок! - шутливо 3aговорила она. - А мама назначила бы мне покаяние, а вас, сударь, отправила бы в изгнание. Я позволяю вам любоваться моей красотой только издали, осторожно и по секрету!!!