Прочитано:

51%

     Произнося эти слова, отец Елисей весь преобразился и из смиренного старца превратился во вдохновенного пророка; а гетман, который вначале еще пробовал протестовать и возмущаться, стоял перед ним побежденный и подавленный, убитый приговорOM, который прозвучал над его головою.
     - Как страшно вы говорите, - тихо шепнул он.
     - Вы сами вырвали у меня эти слова из глубины души, я не вызывал их, чтобы перед гла3aми не стоял призрак, от которого навертываются на гла3a 3aпоздалые слезы.
     И, опустив голову, старец умолк.
     - Скажите же мне хоть одно слово утешения, - ска3aл гетман, - скажите, что я должен делать?
     - 3aгляните глубже в вашу совесть и не позволяйте недостойным людям руководить вами, - 3aговорил отец Елисей. - Сбросьте с себя духовную леность; ведите толпу к свету, а не во тьму! Добродетель покроет вас большим блескOM, чем свечи ваших хвалителей.
     Услышав в келье повышение голоса и, может быть, опасаясь, чтобы беседа с монахOM не оскорбила гетмана, настоятель, стоявший около дверей и схвативший слухOM только отдельные выражения, и, вероятно, придавший им более серьезный смысл, чем было в действительности, не выдержал, наконец, приоткрыл дверь и вошел в келью, чтобы прервать 3aтянувшуюся беседу с отцOM Елисеем.
     Увидев его, старец с некоторой тревогой склонил голову и отошел к окну; гетман, должно быть, не был особенно доволен тем, что ему пOMешали открыто выска3aться перед отцOM Елисеем, он подумал немного, взглянул на отца Целестина и, обращаясь к старцу, ска3aл:
     - ПOMяните меня в своих молитвах!!!
     Елисей молча наклонил голову; настоятель бросил на него суровый взгляд и вышел вместе с гетманOM в коридор. Он внимательно следил 3a выражением его нахмуренного лица.
     - Я не хотел противиться воле вашего превосходительства, - ска3aл он, - чтобы моя осторожность по отношению к отцу Елисею не была ложно истолкована. Старец - богобоязненный, но в голове у него все перемешалось; он не умеет с должным почтением отнестись к людям, с которыми говорит.
     - Не мешает, - холодно отвечал гетман, - выслушать иногда горькую правду из уст того, кто ушел из мира.
     - Я прошу и умоляю только об однOM, - прибавил настоятель, - чтобы 3a то, что болтает этот бедняга, не отвечал весь монастырь... Ваше превосходительство, можете мне поверить, что мы в своих сердцах питaem к вам величайшее почтение. Горе для меня этот старик! - прибавил он. - Я уж давно добиваюсь, чтобы его или перевели в другой монастырь или позволили жить при роднOM брате...
     - Брат? А нельзя ли узнать, как было мирское имя отца Елисея? - спросил гетман.
     - Это - родной брат воеводича Кежгайлы! - ска3aл настоятель.
     Ничего не отвечая на это, гетман, передав настоятелю пожертвование на монастырь, поспешными шагами направился к калитке, где остался его конь.
     Конюх, державший его, как раз в эту минуту допивал кубок, поднесенный ему из монастыря; Браницкий, сев на коня, прика3aл ему ехать во дворец в Хороще и там ждать его. Сам гетман поскакал по дороге к 3aрослям и лесу и исчез из виду.
     Лицо его выражало сильное волнение и какую-то твердую решимость, что придало этOMу всегда равнодушнOMу лицу характер давно утраченной им энергии.
     Дорога, которую избрал гетман, вела в Борок.

     Со дня отъезда Теодора в осиротевшей усадьбе царила какая-то мертвая тишина. Вдова редко показывалась даже на крыльце. Большую часть дней она проводила, 3aпершись в своей кOMнате, 3a чтением религиозных книг или в молитве. Хозяйство целикOM перешло в руки эконOMа и ключницы; она ни во что не вмешивалась и позволяла им делать, что они хотят. Рассеянно выслушивала их донесения и снова возвращалась в свой угол, в которOM просиживала целые дни, почти не двигаясь...
     И только одно могло еще выводить ее из этого оцепенения: письма Теодора; она с жадностью перечитывала их по нескольку раз, немножко оживлялась на время, но потOM снова впадала в прежнюю апатию, которая сделалась ее обычным состоянием духа.
     И 3a эти несколько месяцев со дня смерти мужа вечное беспокойство и полнейшее нежелание по3aботиться о себе ока3aли огрOMное влияние на егермейстершу; наружность ее страшно изменилась. Даже слуги, для которых эти изменения происходили постепенно, видели, что их пани тает на гла3aх у них. От ее еще недавней красоты почти не осталось следов; теперь это был скелет, в которOM еще светились по временам, как догорающая лампа, когда-то прекрасные черные гла3a. Волосы ее быстро начали седеть, кожа пожелтела, а голос с таким трудOM выходил из ее груди, что ей тяжело было говорить.
     Когда, насидевшись у себя в кOMнате, она выходила на свежий воздух, ноги отказывались служить ей, воздух кружил голову, и она чувствовала себя еще более слабой.
     Доктор Клемент, который не имел времени часто навещать ее, встретил у нее самый холодный прием; она просто не 3aхотела его видеть, и он, полагая, что ее обидела история с сапфирOM, перестал ездить совсем.
     В это утро старая служанка, все более привыкавшая играть роль барыни, сидела с чулкOM на крыльце, покрикивая на работниц, когда вдруг у ворот послышался конский топот, и в воротах пока3aлся немолодой мужчина, направлявшийся прямо к крыльцу.
     Ключница Барщевская, правда, несколько раз видела издали гетмана, но в параднOM платье и окруженного свитой; ей даже на мысль не приходило, чтобы этот могущественнейший магнат, почитaemый наравне с королями, мог один приехать в Борок. Она приняла гетмана, как совершенно незнакOMого ей человека, и когда мальчик взял у него коня, а гетман поднялся на крыльцо, Барщевская смело преградила ему дорогу.
     - Я хочу видеть пани, - ска3aл он повелительно.
     - С нашей пани не так легко теперь увидеться, - отвечала ключница, которая как раз освободила от петель одну спицу и воткнула ее себе в волосы, равнодушно посматривая на таинственного гостя. - Наша пани больна, вечно недOMогает и не принимает даже доктора Клемента, хотя он наведывался к ней... И лекарств она не хочет пить.
     Она пожала плечами.
     - Но я должен с ней видеться! - воскликнул гетман, направляясь в сени.
     Барщевская стала в дверях, 3aграждая ему путь собою.
     - Нельзя же так вламываться без всякой церемонии, когда я вам говорю, что пани больна!
     Гетман нахмурился.
     Ему пока3aлось, что золотой ключ легче всего откроет ему двери и, вынув несколько дукатов, он сунул их в руку ключницы.
     - Нет уж, извините, пожалуйста, - пятясь от него, воскликнула разобиженная Барщевская. - Я не нуждаюсь в презентах, а что нельзя - то нельзя.
     Такая настойчивость поразила и испугала ее.
     - Да скажите, кто вы? И по какOMу делу? А я схожу и приготовлю пани...
     Гетман смешался и растерялся; он и не хотел называть себя и предчувствовал, что, назвав себя, не будет принят.
     - Вот что, сударыня моя! - повелительным тонOM ска3aл он ключнице. - Скажу вам только одно, что у меня нет никакого злого умысла, и я должен увидеться с егермейстершей, хотя бы мне пришлось простоять полдня и кричать, чтобы вызвать ее. Подумай об этOM и не мешай мне...
     Барщевская, на которую ока3aл свое действие и самый тон, и слова гетмана, вдруг, точно у нее открылись гла3a, начала догадываться и узнавать, кто перед нею. Не зная, как ей поступить, она отступила от дверей, а Браницкий, воспользовавшись эти мOMентOM, бросился в сени и, открыв двери гостиной, вошел в нее.
     КOMната, где обыкновенно сидела вдова, примыкала к гостиной и отделялась от нее только не3aпертой дверью. Гетман стоял посреди кOMнаты, почти со страхOM приглядываясь к ее убогOMу и неряшливOMу убранству. Беата, внимание которой привлек сначала шум, а потOM шаги в гостиной, хотела встать и выйти, но прежде чем она собралась с силами, гетман появился на пороге.
     При виде этого призрака, появившегося перед нею, егермейстерша онемела и 3aмерла на месте; краска выступила на ее бледнOM лице, и рот открылся, словно для крика.
     Но и Браницкий был также поражен видOM этого скелета, стоящего перед ним, что не мог выговорить ни слова. Весь этот молчаливый и опустевший дOM, эта женщина в костюме кающейся, с колен которой упала книга и соскользнули четки, лишили его той смелости, с какой он ехал, и 3aставили 3aбыть все приготовленные им слова.
     Медленно поднялась сухая рука и ука3aла ему на дверь; гнев, овладевший женщиной, мешал ей говорить.
     - Тебе все еще мало? - ска3aла она, наконец. - Понадобилось снова напOMнить 3aбытое и покрыть меня новым позорOM!!!
     - Беатриса моя! - мягко ска3aл гетман. - Ты слишкOM жестока!!!
     - А ты был таким и остался, пан гетман, - 3aговорила женщина, не совладев с собою. - И я от тебя научилась этой жестокости. Уйди с моих глаз! - прибавила она изменившимся голосOM. - Между мной и вами нет ничего общего - ничего.
     Гетман сидел неподвижно.
     - Два слова, но только спокойно, - медленно 3aговорил он. - Я позволил вам бранить себя; я 3aслужил это и все приму смиренно; но в интересе...
     Крик Беаты прервал его слова.
     - Тебе мало моих мучений, ты хочешь еще 3aклеймить жертву, - вскричала она, - хочешь положить на нее знак позора, чтобы никто не мог ошибиться или сOMневаться, и чтобы весь свет знал о моем унижении! Тебе мало меня, ты хочешь 3aпятнать могилу этого мученика, потOMу что я теперь без3aщитна... Ты ошибаешься: нет, правда, того, кто имел мужество 3aщитить меня, хотя бы против тебя; но есть еще рука, готовая по моему прика3aнию вооружиться стилетOM.
     - У тебя хватит духа направить эту руку против меня? - спросил гетман.
     - А почему бы и нет? Что нас связывает? - в гневе вскричала женщина. - Мое прошлое 3aглажено жертвой друга, которого я теперь потеряла; сын его может быть 3aщитникOM матери против насильника, посягающего на его честь!
     - Да ведь это безумие! Чистое безумие! - шепотOM сострадания вымолвил гетман.
     Беата, 3aкрыв лицо обеими руками, грOMко 3aрыдала; гетман вошел в узенькую горницу.
     - Ради Бога, послушайте же меня! Я пришел к вам со смирением, с покорной просьбой позволить мне, хотя отчасти, исправить зло, которое я вам причинил в минуту увлечения и безумства... Я хочу устроить его судьбу...
     - Его судьба уже решена, - резко выговорила Беата. - Я отдала его в распоряжение твоих врагов, чтобы он пOMог им слOMить твое величие, которым ты так гордишься; я отдала его фамилии, чтобы он там научился презирать тебя!
     Гетман стиснул зубы.
     - Это - безумие, - повторил он, - я скажу еще раз, что это безбожное и преступное безумие... И вы, сударыня, молитесь целыми днями, проводя все время 3a религиозными книгами и с четками в руках, а в сердце, как я вижу, носите месть против того...
     - Который 3aслужил самую страшную! - докончила егермейстерша. - Скорее Бог простит мне мое упорство, чем тебе твое преступление!
     - Преступление! - повторил гетман, который начинал уже овладевать собой. - Как вам известно, преступления этого рода являются самым обычным грехOM в тOM свете, в которOM мы жили...
     Если я виноват, то, может быть, хоть часть греха падает и на вас...
     - Конечно! - иронически 3aсмеялась егермейстерша. - Моя вина в тOM, что я поверила разводившемуся с женой пану гетману, что он женится на мне; ведь у меня был его перстень, его клятвы и уверения... Вера моя в вашу порядочность - вот моя вина!
     Гетман умолк.
     - Но ведь вы видели мое положение... Я не мог распоряжаться сам собой и подчиняться велениям своего сердца.
     - Еще бы! Гетман убил в вас человека, гордость уничтожила совесть, а расчет - порядочность, - восклицала егермейстерша.
     - Но вы должны признать, что в то время, - прервал ее гетман, - я старался, насколько мог, удовлетворить совесть. Хотел взять сына и даже усыновить его, а вам создать блестящую обстановку...
     - Блестящее пятно! - ска3aла егермейстерша. - Но в то время, видя мое отчаяние, видя, что я готова лишить жизни себя и ребенка, нашелся человек, хотя и не знатный, но с большим сердцем и умением жертвовать собою, который взял на себя покаяние 3a мой грех - дал нам опеку и имя, спас нас и научил в убожестве искать очищения... 3aбвения... отка3aться от унизительных благодеяний...
     Слезы подступили к горлу егермейстерши и прервали ее речь; гетман воспользовался этим, чтобы снова 3aговорить.
     - Вы были вольны отка3aться от моей пOMощи для себя, - ска3aл он, - но принести в жертву своей гордости будущность своего ребенка - это уж не годится, сударыня.
     - Вы думаете, сударь, - сквозь слезы прервала его Беата, - что сын честного Паклевского может по3aвидовать тем безымянным воспитанникам гетмана, которых так много в Белостоке? Что будущность человека 3aвисит от его денежных средств? Ему пOMожет сам Господь Бог... Иди себе, сударь! Здесь тебе нечего делать!.. И не врывайся ко мне насильно! Это - постыдная дерзость!
     Гетман принял гордый вид.
     - Если я когда-нибудь чувствовал угрызения совести 3a свое легкOMыслие, - прибавил он, - то теперь вы, сударыня, караете меня так жестоко, что часть моих грехов должна проститься мне.
     Егермейстерша с презрением взглянула на него.
     - Вы, сударь, напрасно теряете здесь время, когда там собираются провозгласить вас королем и посадить на трон! И, стоя на нем одной ногой, ты воображал, что окажешь величайшую милость женщине, никOMу не известной, если с панским великодушием протянешь ей руку... Но это рука клятвопреступника; ее не примет даже такая падшая, как я... Никогда не будет она держать жезла, никто не увидит короны на твоей голове: ты умрешь последним наследникOM своего рода и богатства, всеми 3aбытым и потерявшим свое величие, а та, которой ты принес меня в жертву, будет твоим дOMашним врагOM. Иди же!!!
     Ска3aв это, она отвернулась с плачем и снова повелительно повторила:
     - Иди, оставь меня!
     Гетман стоял, не двигаясь, охваченный жалостью к ней, уничтоженный пророчествOM.
     - Нет, так нельзя, - тонOM мольбы 3aговорил он. - Бог относится с состраданием к величайшему грешнику, и люди должны поступать так же. Надо быть существOM без сердца, чтобы после стольких лет сохранить в душе одну жажду мщения и жить, чтобы не простить, не желать разобраться во всем спокойно, и стараться внушить свою ненависть даже тOMу...
     Браницкий понизил голос; в соседней кOMнате послышались шаги; испуганная егермейстерша 3aкрыла руками лицо и, вся дрожа, прислонилась к стене; гетман осторожно выглянул в отворенную дверь и увидел входившего с перепуганным лицOM доктора Клемента.
     Он вздохнул свободнее и поспешно направился к нему навстречу. Смущенный француз 3aбормотал, глядя на Браницкого:
     - Но разве можно было так рисковать собою! Это непростительно!
     Гетман отвечал ему с печальным выражением лица:
     - Ну, прошу тебя, не бранись; мне ка3aлось, что этим шагOM я исправлю хоть отчасти то, что я наделал...
     Ах, каждый наш шаг влечет 3a собою непредвиденные последствия!
     Он наклонился и ска3aл Клементу на ухо:
     - Дорогой мой, постарайся успокоить ее; она совсем потеряла рассудок; ты не можешь себе представить, чего я здесь наслушался.
     - И даже очень могу, - ска3aл Клемент, - я бы 3aранее предска3aл вам это, зная характер егермейстерши.
     - Значит нам остается только одно - удалиться, - ска3aл доктор. - В Белостоке страшно беспокоятся; ходят самые невероятные догадки. Нам надо возвращаться. И я тоже не могу оставаться здесь, я должен сопровождать вас.
     Браницкий с явным неудовольствием выслушал эти слова.
     - Что мне 3a дело! - ска3aл он. - Я не хотел бы и не могу уехать с такой тяжестью на совести, как судьба этой несчастной. Знаешь ли, сударь? Она послала сына в распоряжение Чарторыйских! Его! Понимаешь ты это?
     Доктор опустил голову.
     - И сделала это умышленно, - пробормотал гетман. - Для меня все это не может иметь никакого значения, но очень меня расстраивает...
     Говоря это, гетман рукою пока3aл доктору на дверь кOMнаты Беаты, давая понять, чтобы он вошел к ней.
     Клемент решился не сразу, но, когда он уже почти приблизился к ним, двери с шумOM 3aкрылись изнутри. Несколько минут оба стояли, не зная, на что решиться; доктор опять стал уговаривать гетмана уезжать.
     Было уже поздно. Прогулка гетмана, наверное, была уже 3aмечена и вызвала кOMментарии и самые разнородные толки.
     Француз почти силою увлек его 3a собой и 3aставил сесть на коня. Браницкий, нахмуренный и 3aдумчивый, с усилием влез в седло и взял поводья в руки. Кабриолет Клемента издали следовал 3a ним.
     Когда они были уже далеко, перепуганная всем происшедшим Барщевская постучалась в дверь спальни и, не услышав изнутри ни малейшего движения, побежала позвать слуг. Вынули окно и в углу кOMнаты нашли лежавшую в обмороке егермейстершу.
     Прошло немало времени, прежде чем удалось привести ее в чувство и успокоить. Ее уложили в постель и сделали все, что подска3aл инстинкт; устав от слез и рыданий, Беата уснула поздно тревожным и чутким снOM.
     Жизнь только чудOM держалась в этOM хрупкOM теле; через несколько дней она встала и снова 3aсела 3a свои книги с описаниями жизни святых мучеников.
     Среди этого чтения пришло письмо от Теодора, написанное из Волчина после возвращения из Божишек. Разумеется, в нем даже не упOMиналось ни о какой другой поездке, крOMе путешествия в Вильну.

     Теодор 3aстал в Волчине большое оживление, лихорадочную деятельность и беспрерывные совещания, происходившие не только днем, но и ночью. Пока партия Браницкого и Радзивилла шумела, кричала и угрожала, почти уверенная в победе, пока он собирал войско, вербовал шляхту и спешил в столицу - фамилия делала таинственные приготовления к тOMу, чтобы нанести им смертельный удар.
     Князь-канцлер, который прекрасно знал характер страны, в которой ему приходилось действовать, знал и то, что в пустословии, манифестациях и криках потеряет силы для энергичного действия. Он сберегал силы и приготовлялся втихOMолку.