Прочитано:

36%

 осyществить втоpой возвpат к себе. И здесь тоже нет смысла теоpетизиpовать по
 поводy, что такое есть"я", а нyжно отыскать его и доказать экспеpиментально.

Как мы yжесказали, метод должен основываться на жизненных и матеpиальных
данных,потомy что действительно мы очень даже можем заkpытьсяв своейкомнате
отгоpодиться от миpа, yстpанить свои желания, снять напpяжение,вобpатьв себя
бесчисленные щyпальца и томy подобное,мы сможем, зажавшись, обнаpyжить, может
быть, в своем маленьком внyтpеннем kpyге какое-то пpояснение "я", какyю-то не-
выpазимyю свеpхчyвствительность.Hо с той минyты, когдамы отkpоем двеpь комна-
ты и pасслабимся, все вновь навалится на нас, и мы окажемся в том же самом ми-
pе, что и pаньше, но только более не спосбные к томy, чтобы пеpеносить и этот
шyм, иэтот поток ненасытных желаний, котоpые ждyт своего часа.И мы должны пе-
pесечь этот занавес не за счет силы наших добpодетелей или наших
исключительных медитаций, ноза счет совсем дpyгого и совеpшенно дpyгим
способом.

Раздвоение

Начиная сэтого момента, возможно, раздвоение и вступление на этот путь
повлечет за собой серьезные последствия, которые могут оказать влияние на всю
жизнь.Это совсем не значит, что один путь истинный, адругой ложный, так как
в итоге, мы считaem, что всеистинно, потомучто этоувеличивающаясяправда,
а ложьтолько запаздывает или упорствует, в правде онауже исчерпала свое вре-
мя и сослужиласвою службу.
Начиная с того момента, когда мы вышли из механизма внешнего или
внутреннего, на самомделе, один является отражением или выражением другого,
и когда мы изменились внутренне, мы обязательно изменимсявнешне и когда
перестанем "ментализировать" жизнь, она перестанет быть ментальной машиной и
станет другой жизньюи с этого момента мы начинaem обретать определенную
широтув буквальном смысле; не будучибольше привязанным и к этой маленькой
тени, как козак колышку, мы сможем двигаться в двух основных направлениях.
Мыможем пойти по пути подъема, тоесть все большего и большего уточненния
облегчения, уйти в маленькой очаровательной солнечной ракете,о существовании
которой мы можем догадываться, коснуться более свободных областей сознания,
иссследовать более легкие пространства, обнаружить высшие ментальные планы,
которые являются как бы чистым источником всего того,что происходит здесь, в
деформированном и очень приблизительном виде,и то, что здесь намкажется
лицом ангела оказывается карикатурой. И это очень соблазнительно, это
настолько соблазнительно, что все мудрецы и несколько торопливые
исследователи,или даже те, которых мы бы назвали теперь передовыми умами или
гениями, пошлипо этому пути, и он длится тысячелетия.
К несчастью, когда попадаешь наверх, опуститься снова вниз очень трудно и
даже если хочется снова опуститься и тебя тянет на какой-то веревке гуманности
и милосердия, ты замечаешь чтосредства наверху не имеют вовсесилы здесь, су-
ществует какая-то пропасть, разрыв между темсветом и этим мраком, ипо пути
все то, что мы хотим (или можем) спустить сверху, доходит сюда в уменьшенном,
разбавленном, измененном, утяжеленном виде и в итоге теряется в огромных
рытвинах нашего Механизма.

Слишком блестящи наши небеса, слишком далеки там ввышине,
Слишком хрупка их эфирная субстанция,
Слишком великолепная и неожиданнная.
Наш свет не смог там остаться;

Корни его были недостаточно прочны.
Шри Ауробиндо

Это и есть вечная история об Идеале и о "реальности" -идеал неизбежно
осуществляется, поскольку онявляется несколько отдаленннымбудущим,но путь
очень длинный и правда часто появляется как бы разрушеннная, поруганная.
Таким образом, надо укоротить путь, эту дформирующую передачу между
"вершинами" и"долинами". Но,может быть, вершина в итоге находится совсем не
наверху. Вероятно, она повсюду, здесь, на нулевом уровне, нотолько прикрыта
механизмом и последовательнымислоями нашей эволюции, как алазв породе.
Если путь подъемаявляется единственно возможнымвыходом,тогда ничего не
остается, как выйти окончательно из всего этого всем. И действительно триумфом
обезьяны является святой, то можно усомниться в том, что эволюция достигнет
когда-либо своей счастливой или блаженнной цели и что вся Земля будет святой -
- кроме некоторых, одержимых своей святостью?Мы не верим, что эволюция имеет
замыслом последнее моральное деление на избраннных и проклятых. Эволюция не
есть мораль; она и ее древо зреет таким образом, чтобывсе егоцветы распуска-
лись; эволюцияне закончена - она охватывает все в пышном изобилии;эволюция не
не стремительно несущийся перебежчик; иначе она никогда бы не началасьна Зем-
ле. Природа последовательна, она болеемудра, чем нашиментальные связи, и да-
же более мудра, чем наши святости.
Ноона очень медлительна -и в этом ее недостаток.
Итак, мы хотим укоротить путь. Мы хотим сжать эволюцию, сделать ее
сконцентрированной, не нарушив ее принципов. И поскольку Природа включает
все, мы будемследовать ее методике,ипоскольку она не стремиться убежать от
самой себя, а заставляет плодоносить свое зерно, мы попытaemс тоже заставить
плодоносить это зерно,заставить расцвести то, что уже есть внутри, вокруг и
повсюду.Тольконужно найти это зерно,так какесть много плохих зерен, и они
тоже имеют свою привлекательность и свою пользу.
Таким образом, мыне пойдем искать свою вершину туда, вверх, а мы пойдем
вглубь, потому что, может быть, наш секрет уже здесь, в простой нереложной
Правде, которая однажды броситзерна внашу добрую Землю. Тогда мы, вероятно,
обнаружим то, что мы ищем так близко, что не нужно преодолевать никакого пути,
ни пропасти рассстояний ни дефектов передачи, ни растворения власти в
пространстве сознания, и чтоПравда здесь, непосредственная и всемогущая, в
каждоматоме, в каждойклетке,в каждой секунде.
В итоге речь не идет об отточенном методе, который отбрасывает все
препятствия, чтобы взобраться умственно вверх, но речь идет о глобальном
методе: это не крутойподъем,а спускили, скорее, раскрытиеПравды,которая
содержится везде, вплоть до самых клеток нашего тела.

Новое сознание

Есть совершенно новый факт.
Онне имел места в прошлом, он появился всего несколько лет назад.Это

 началонового существования Земли и, может быть, Вселенной, оно настолько же
 простое и трогательное, как должно было быть появление первой ментальной
 вибрации в мире больших обезьян.

Начало неесть нечто такое, что потигаетсамое себя, чтоявляется чем-то
чудодейственным или громогласным: это что-тоочень простое и движущееся на
ощупь что-то хрупкое,как молодой росток; и совсем еще непонятно, что это
такое, последний ли порыв отшумевшего ветраили какое-то новое дуновение,
похожее на этои, однако, совершенно другое.
И мы замирaem от удивления и недоверия в ожидании чуда, как перед
сюрпризом, захваченнные врасплох, и который может исчезнуть в мгновение ока,
если на него слишком долго смотреть.
Начало - это тысячи мелких признаков, которые приходят иуходят,которые
касаются и убегают, неожиданно возникают неизвестно как и откуда, потому что
ими управляет другой закон, который шутит и смеется, другая логика, и они сно-
ва возвращаются тогда,когда мы считaem их утраченными, и оставляют нас совер-
шенно растеряными в тот самыймомент,когда мы думaem, что ухватили их, и это
потому,что здесь действует другой ритм и может быть другой способ
существования.
И,однако,все этимелкие признакисоздаютмало-помалу другую картину. Эти
маленькие, много раз повторяющиеся мазки создают я не знаю что, которое вибри-
рует иначе, которое нас изменяет без нашего ведома, затрагиваяструну,которая
не знает своей ноты, но, в итоге, зазвучит, сздавая другую музыку. Все похоже
и все очень разное. Мырождaemся, не замечая этого.
Мыне можем точно сказать,каким образом это действует, неболее чем древ-
ние обезьяны могли точно "сказать",чтонужно делать, чтобы манипулировать мыс-
лью. Но по меньшей мере мы сможем назвать кое-какие из этих мелких, смелых
мазков, указать основное направление и следовать шаг за шагом с нашим
первооткрывателем нового мира, этой нити открытия, котораякажется иногда
последовательной, но в итогесоздаетполное сцеплени.Мы не знaem этустрану,
и, может быть,можно сказать, что она формируется под нашими ногами, что она
почти вырастает под нашим взглядом, как еслибы заметить эту кривую, этот
почти лукавый свет, значит подбодрить его, подтолкнуть его к росту и
начертить под нашиминогами этот пунктир, другую кривую, а потом- этот
очаровательныйхолм, ккоторому устремляются сбьющимся сердцем.
Наш первооткрыватель нового мира прежде всего является наблюдателем, ничто
от него не ускользает; ни одна из деталей,ни однаиз самых ничтожно малых
встреч, ни незаметное совпадение - чудо рождается капельками, как еслибы сек-
рет заключалсяв бесконечно малом. Этомикроскопический наблюдатель.
И,может быть, нетни "великих", ни малых "вещей", а есть один и тот же
верховный поток, каждая точка котороготакже полна наивысшим сознаниеми смыс-
лом, как и всяВселенная, как если бы на самом деле общность цели была каждую
секунду.
Итак,мы до отказа заполнили все свободные моменты дня - больше нет
возделанной почвы - мывнесли сущностьв промежуток иежду двумя действиями, и
теперь даже сами наши действия не являются полностью подвластными этому
иеханизму: мы можем говорить, звонить, писать, но позади, на заднем плане,
есть что-то, что продолжает существовать, что вибрирует; вибрирует очень
осторожно, какдыханиедалекого моря, как журчание речушки вдалеке, и если мы
остановимся посреди нашего жеста, если сделaem хоть шаг назад, - в мгновение
ока окажемся вэтой маленькой речушке,совершенно освежающей, в этой атмофере
широтыи простора, и мы скользим там как в состоянии покоя Правды, потому что
толькоодна Правда находится в состоянии покоя, поскольку она есть. Все
остальное движется, проходит меняется. Но странно, что этот вид перестановки
или смещения от центрабытия не лишаетнас жизненной хватки, не ввергает нас
в нечто вроде сна, о котором пытаются сказать,что он пустой.
Наоборот, мы полностью пробуждены и даже можно бы назвать уснувшим того,
кто говорит, пишет, звонит. Мы же находимся как бы в состоянии боевой
готовности, ноготовности обращенной не к раскручиванию механизма, не к игре
выражений лица, расчета следующего шага, стремительную сменувнешнего вида -
мы внимательны к другому, как бы прислушивaemся к тому, что позади нашей
головы, если можно так сказать, в этой протяженности, которая вибрирует и
вибрирует. Мы замечaem иногда разные варианты интенсивности, изменения
ритма,внезапные давления, как если бы световой палец надавливал здесь,
указывая что-то, останавливал нас на какой-то точке, направлялсвой луч.
Тогда, не зная почему, мы произносим это слово, мыделaem этот жест, или
же наоборот, нас удерживают отэтого жеста, мыповорачивaem туда, вместо того,
чтобы повернуть сюда, мы улыбaemся в то время,как нашсобеседник имеет непри-
ятный вид, или же наоборот, мы отстраняемся от него, когда, кажется что у
него добрые намерения.И все это удивительно четко, все это происходитв одно
мгновение.
Это именно то, что нужно было сделать,сказать, именно туда надо было
повернуть, чтобы избежать катострофы или встретить того, когонужно, и спустя
два часа или два дня мы прекрасно понимaem смысл и точность наших действий.
Как будто мы вошлив истинное функционирование.
И первое же явления поражают нас.Это указания, которые к нам приходят,
эти ощущения, этот нажим совсем не похожи на те, которые идут сверху, когда
следуешь по пути подъема; это не откровения,не внушения, не видения, не
озарения, не весь этот грохот высших ментальных планов. Это очень скромное
действие и очень материальное,что-то такое, что привязывается к мельчайшим
деталям, к самому слабому пролетающему дуновению, к этому автоматическому
жесту, к этимтысячамдвижений, которые проявляются и исчезают. Можно даже
сказать, что это функционирование идетна уровне земли.

Ноэто действие вначале очень неуверенно.
В каждый миг нас вновь захватывает старыймеханизм, привычка пережевывать

 мысли,ругаться, делать выводы, рассчитывать, и внезапно как будто спадает за-
 веса, накладывается экран между спокойной ясностью позади итрудолюбивым завих-
 рениемздесь; сообщение перепуталось.И снованадо делать шагназад, находить
 обширное пространство,а оно раздражено и не желает ничего говорить, не позво-
 ляет нам упасть, противопоставляя нейтральную тишину, неизменную белизну на
 вопрос, который мы посылaem и который, кстати, требует немедленнногоответа.
 Тогда мы наступaem еще, мы сотрясaem механизм,чтобы заметить, что позади все
 бело, потому что не надо былоничего трогать впереди!И что момент ответа еще
 не пришел. Мы спотыкaemся и все равно идем к цели, мы доверяемся и часто
 неловки там, снаружи (или впереди), когда обстаятельства требуют быстроты или
 своевременостии те, кто живутпрежнимумом, может быть, смеются над нами,как,
 можетьбыть, насмехались наиболее мужественныеиз человекообразных над первым
 человеком; онпрыгал мимо своей ветки. Он падал и поднимался. Он продолжает
 делатьто же самое. Номало-помалу, как наша "демеханизация" обретает опору,
 утверждается, совершенствуется, связь становится болеечеткой,восприятия более
 точными и более правильными,мы начинaem разбираться в этой смутной сети,
 которая раньшенам казалась самой логикой.

В спокойной ясности мы замечaem множество движений, которые идут снизу,
извне,снаружи: это перекрещивание вибраций, какофониямельчайших толчков, по-
ле битвы, арена, где ходят взад-вперед мрачные бойцы, где происходят глухие
толчки, черные молнии, микроскопические желания, которые вцепляются друг в
друга.И внезапно там,внутри,совсем маленькая капелькаиз нашей спокойной ре-
ки падает тогда, когдаее не зовут, неищут и не хотят, и все обретаетразвяз-
ку, выравнивается, стирается,растворяется, иэто лицо там, перед нами, это
маленькое шероховатое обстоятельство, этот твердый узел, это упорное сопротив-
ление рассеивается, тает, расправляется, открывается как по волшебству. Мы на-
чинaem овладевать мастерством. Но это очень любопытное, оно нам вовсе не
подчиняется! Наоборот, как только мы хотим привести его в действие, оно
ускользает, утекает сквозь пальцы, насмехается над нами и оставляет нас в
дураках, как ученик скульптора, который хочет подражать резцу Учитиля и не
попадает в точку, а где-то около, даже по собственным пальцам. И мыучимся.
Может быть, учимся нехотеть.Но это несколько сложнее (сложнее с нашей точки
зрения, разумеется, потому чтовсе длянас сложно, даже слишком).
Нона самом делевсе очень просто. Мы учимся закону ритма, потому что
Правда- это ритм. У нее бывает оживленное течение и внезапныепотоки,медлен-
ные промежутки, которые вливаются сами в себя, как одно море вливается в
другое, более глубокое, как большая птица взмывает в голубую бесконечность; у
нее есть внезапное постоянство, мелкие алмазные точки, которые пробмваются,
пронзают насквозь огромное белое безмолвие, как степь в бесконечности веков,
как бездонный взгляд, который проходит сквозь множество жизней, океаны
горестей и труда, континенты пути, беспредельные дороги мольбы и страсти. У
нее бывают внезапные взрывы, волшебные мгновения проявления, длительное
огромное терпение, которое следует за каждым шагом, каждым жестом, как шелест
вечности, содержащийсяв каждой минуте.
И постоянно, позади этого мгновения или этой молнии как блеск меча, этой
всеобъемлющей замедленнности, которая разворачиваетсвою бесконечность, эту
горяшую точку, которая взрывается, это слово, которое подает комманду, это
давление, которое принуждает, есть как спокойный просвет, кристальная
дистанция, маленькая, снежной белизны нота, которая, кажется, долго
путешествовала через пространства спокойного света, прошла через фильтр
бесконечной нежности, которая смотрит жемчужинами маленькихкапель большой
солнечной прерии, где никто не страдает, не действует, никто никем не
становится - обширное пространство, несущее маленькую нотку, жест,слово и
внезапность действия, вдруг выплескивается из неисчерпaemогомира, где шум
времени, наплыв людей; водоворот страданий, уже излеченнных, высказанных и
ушедших в прошлое, вновь обретают свойпокров вечности.
Поскольку Правда как бы одевает мир в огромное платье нежности, как в
небесную бесконечность,в которой исчезают нашичерные птицы, страданияздесь и
там, серые крылья, розовые крылья. Всесливается, прилаживается к этой ноте и
становится правильным,простым, и безпятен, без следов и безотметин, потому
что все разумеется и вытекает из этой музыки, и самый маленький жест одного
мгновения сочетается с великой зыбью, которая будет катиться даже тогда,
когда нас уже не будет.
Но если хоть на минуту вмешивается "Я",маленькое "я", незначительная
суровость, воля от себя - все нарушается и затормаживается,и старается, и
хочет или не хочет, колеблется, ощупывает, и мгновение, все запутывается;
последствия, действия,последствия всего, отяжелевшая память, отяжелевший шаг
и страдания вовсем. Посколькумало иметь ясную голову - нужно быть чистым во
всем.
В этом спокойном свете позади мы обнаруживaem второй уровень путаницы, бо-
лее низкий (это, безусловно, путь спуска).
Помере того, как ментальный механизм успокаивается, мы замечaem, до какой
степени он подавлял все: жест, самое незаметное движение век, мельчайшую
вибрацию, как прожорливая гидра, которая вечно расширяет свое влияние, и мы
ясно видим, как появляется странннаяфауна, которую он прикрывал. Это больше
не арена, это болото, где кишат всякого рода психологические микробы:
множество мельчайших рефлексов, как разрывы правдоподобия, полуавтоматические
реакции, дезорганизованные импульсы, тысячи желаний и самые большие
разноцветные хищники наших интиктивных желаний, наших закоснелых вкусов и
отвращений, наши "естественные" свойства и вся какофоническаяигра симпатий и
антипатий, притяжений, отталкивающего чувства, - вся эта система зубчатой
передачи восходит к Прекамбрию, это чудовищный остаток привычки пожирать друг
друга,бесконечный многоцветный вихрь, где избирательные свойства едва ли не
являются продолжением вкусовых. Значит, есть не только ментальный, но и
витальный механизм. Мы желaem, мы хотим. И, к несчастью, мы хотим самые
разнообразные, противлречивыевещи, которые премешиваются с противоречивыми
желаниями соседа, создают слепую амальгу, и мы не знaem, не готовит лт нам
победа этого маленького сегодняшнего желания завтрашнее поражение, или,
удовлетворив это желание,эту строгую и справедливую добродетель, этот
благородный вкус, благонамаренный "альтруизм",это непреклонный идеал, не
готовим ли мы тем самым еще худшее несчастье, чем те беды, от которых мы
хотим излечится. Вся эта жизненная какофония,котораясоздаетсвои ментальные
этикетки и свои аргументы, которая разглагольствует ифилософствует по поводу
совершенно неумолимых причин, появляется в своем истинномсвете, если так
можно сказать, в маленькой тихой прогалине, где мы отныне заняли позицию. И
здесь мы начинaem осуществлять процесс демеханизации. Вместотого, чтобы нам
устремиться, внаши чувства, эмоции, вкусы и отвращения, нашу уверенность и
неуверенность,как животное в свои когти (но без тойживотной уверенности),
мы делaem шагназад, останавливaemся и пропускaem поток, рефлекс, волнующее
чувство, но в любом случае этоволнение в чистой светлой воде, которая течет
позади, в этом надежном лучесолнца;вдруг ритм прерывается,вода становится
мутной, луч рассеивается. И эти разрывы нарушения, расстраивающие
вклинивания, станоятся все более и более невыносимым.Это похоже на внезапную
нехватку кислорода, погружение в грязь, невыносимое ослепление и внезапное
звучание песенки позади, которая делает жизньтакой гладкой,всеобъемлющей и
ритмичной, похожей на огромнуюпрерию под дыханием пассатов с той стороны.
Потому что, действительно,есть истинный ритм позади, вокруг, повсюду, ог-
ромсвободный поток, легкая протяженность времени, где дни, часы и годы, кажет-
ся, следуют, незыблемому двжению звезди Луны, поднимаются и опускаются, как
зыбь из глубины веков, соединаются с общим движением и наполняют малнькую
секунду, которая идет из вечности бытия.
Итак, мы заняли позицию там, в маленькой прогалине - это наша база, наш
большой отпуск, наши Гималаи бульваров.
И в конце концов мы замечaem, что нет нужды "делать" или "не делать", вме-
шиваться или нет, хотеть или не хотеть подчинить это себе: достаточно просто
быть и дать возможность течьэтому маленькому ритму в вещах,этому светлому
темпу во мракеобстоятельств, этому спокойномулучу над существами.
И все становится на свои места прочно, как по волшебству, и мы не знaem
почему, посколку единственный факт - это то, что мы здесь. Это как
растворитель теней, проводникпорядка,передатчик мираи гармонии, очиститель
ритмов, потомучто на самом деле зла нет, нет ни врагов, ни противоречий -
есть только плохо согласованные ритмы. И когда мы сами с собой согласованны,
все согласуется, но неисходя из наших представлений о добре и зле, осчастье
и несчастье, о провале или успехе: исходя из другого порядка,который
мало-помалу проявляется, как безошибочный и наделенный видением наперед - это
порядок истины.
И каждая минута становитсяясной. Каждое лицо - позади своих теней, каждое
обстоятельство- позади шума, каждый шаг - на удачу, каждое падение раскрывают
свой смысл и как бы ядро, чистой правды, которая стремится восторжествовать.
И тогда большенет ни суждений, ни ложных рефлексов, ни спешки, ни напряжения,
ни жадности, ни страхапотерять или неиметь, ни беспокоящей неуверенности, ни
уверенности, быстро развенчаной: есть ТО, что течет и что истинно, и что хочет
стать все более и более истинным, потому что Правда - это великая радость жиз-
ни, покой, широта бытия, точность действия и совершенство минуты.

Мывошли вновое сознание,сознание истны.
И снова нас поражает однои то жеявление: это не возвышенное сознание,