Прочитано:

14%

1

Я тоже любил, и дыханье Бессонницы раннею ранью Из парка спускалось в овраг, и впотьмах Выпархивало на архипелаг Полян, утопавших в лохматом тумане, В полыни и мяте и перепелах. И тут тяжелел обожанья размах, Хмелел, как крыло, обожженное дробью, И бухался в воздух, и падал в ознобе, И распологался росой на полях. 
     - 30 -

А там и рассвет занимался. До двух Несметного неба мигали богатства, Но вот петухи начинали пугаться Потемок и силились скрыть перепуг, Но в глотках рвались холостые фугасы, И страх фистулой голосил от потуг, И гасли стожары, и как по заказу С лицом пучеглазого свечегаса Показывался на опушке пастух.

Я тоже любил, и она пока еще Жива, может статься. Bремя пройдет, И что-то большое, как осень, однажды (не завтра, быть может, так позже когда-нибудь) Зажжется над жизнью, как зарево, сжалившись Над чащей. Над глупостью луж, изнывающих По-жабьи от жажды. Над заячьей дрожью Лужаек, с ушами ушитых в рогожу Листвы прошлогодней. Над шумом, похожим На ложный прибой прожитого. Я тоже Любил, и я знаю: как мокрые пожни От века положены году в подножье, Так каждому сердцу кладется любовью Знобящая новость миров в изголовье.

Я тоже любил, и она жива еще. Все так же, катаясь в ту начальную рань, Стоят времена, исчезая за краешком Мгновенья. Bсе так же тонка эта грань. По-прежнему давнее кажется давешним. По-прежнему, схлынувши с лиц очевидцев, Безумствует быль, притворяясь незнающей, Что больше она уж у нас не жилица. И мыслимо это? Так, значит, и впрямь

Всю жизнь удаляется, а не длится Любовь, удивленья мгновенная дань?

2

Я спал. B ту ночь мой дух дежурил. Раздался стук. Зажегся свет. В окно врывалась повесть бури. Раскрыл, как был,- полуодет. Так тянет снег. Так шепчут хлопья. Так шепелявят рты примет. Там подлинник, здесь - бледность копий. Там все в крови, здесь крови нет.

Там, озаренный, как покойник, С окна блужданьем ночника, Сиренью моет подоконник Продрогший абрис ледника. 
     - 31 -

И в ночь женевскую, как в косы Южанки, югом вплетены Огни рожков и абрикосы, Оркестры, лодки, смех волны. И будто вороша каштаны, Совком к жаровням в кучу сгреб Мужчин - арак, а горожанок - Иллюминованный сироп. И говор долетает снизу. А сверху, задыхаясь, вяз Бросает в трепет холст маркизы И ветки вчерчивает в газ. Взгляни, как альпы лихорадит! Как верен дому каждый шаг! О, будь прекрасна, бога ради. Ради, только так. Когда ж твоя стократ прекрасней Убийственная красота И только с ней и до утра с ней Ты отчужденьем облита, То атропин и белладонну Когда-нибудь в тоску вкропив, И я, как ты, взгляну бездонно, И я, как ты, скажу: терпи.

Марбург

Я вздрагивал. Я загорался и гас. Я трясся. Я сделал сейчас предложенье, - Но поздно, я сдрейфил, и вот мне - отказ. Как жаль ее слез! Я святого блаженней! Я вышел на площадь. Я мог быть сочтен Вторично родившимся. Каждая малость Жила и, не ставя меня ни во что, B прощальном значеньи своем подымалась. Плитняк раскалялся, и улицы лоб Был смугл, и на небо глядел исподлобья Булыжник, и ветер, как лодочник, греб По липам. И все это были подобья. Но, как бы то ни было, я избегал Их взглядов. Я не замечал их приветствий. Я знать ничего не хотел из богатств. Я вон вырывался, чтоб не разреветься. 
     - 32 -

Инстинкт прирожденный, старик-подхалим, Был невыносим мне. Он крался бок о бок И думал: "ребячья зазноба. За ним, К несчастью, придется присматривать в оба".

"Шагни, и еще раз", - твердил мне инстинкт,

И вел меня мудро, как старый схоластик, Чрез девственный, непроходимый тростник Нагретых деревьев, сирени и страсти.

"Научишься шагом, а после хоть в бег", -

Твердил он, и новое солнце с зенита Смотрело, как сызнова учат ходьбе Туземца планеты на новой планиде.

Одних это все ослепляло. Другим - Той тьмою казалось, что глаз хоть выколи. Копались цыплята в кустах георгин, Сверчки и стрекозы, как часики, тикали. Плыла черепица, и полдень смотрел, Не смаргивая, на кровли. А в марбурге Кто, громко свища, мастерил самострел, Кто молча готовился к троицкой ярмарке.

Желтел, облака пожирая, песок. Предгрозье играло бровями кустарника. И небо спекалось, упав на кусок Кровоостанавливающей арники.

В тот день всю тебя, от гребенок до ног, Как трагик в провинции драму шекспирову, Носил я с собою и знал назубок, Шатался по городу и репетировал.

Когда я упал пред тобой, охватив Туман этот, лед этот, эту поверхность (как ты хороша!) - Этот вихрь духоты... О чем ты? Опомнись! Пропало. Отвергнут.

Тут жил мартин лютер. Там - братья гримм. Когтистые крыши. Деревья. Надгробья. И все это помнит и тянется к ним. Все - живо. И все это тоже - подобья.

Нет, я не пойду туда завтра. Отказ - Полнее прощанья. Bсе ясно. Мы квиты. Вокзальная сутолока не про нас. Что будет со мною, старинные плиты?

Повсюду портпледы разложит туман, И в обе оконницы вставят по месяцу. Тоска пассажиркой скользнет по томам И с книжкою на оттоманке поместится.


     - 33 -

Чего же я трушу? Bедь я, как грамматику, Бессонницу знаю. У нас с ней союз. Зачем же я, словно прихода лунатика, Явления мыслей привычных боюсь? Ведь ночи играть садятся в шахматы Со мной на лунном паркетном полу, Акацией пахнет, и окна распахнуты, И страсть, как свидетель, седеет в углу. И тополь - король. Я играю с бессонницей. И ферзь - соловей. Я тянусь к соловью. И ночь побеждает, фигуры сторонятся, Я белое утро в лицо узнаю. 
     - 34 -

С е с т р а м о я - ж и з н ь