Прочитано:

65%

3

     Под утро часовые на валах зорко всматривались в долину - не двинутся ли полчища на городище; но они стояли по-прежнему на том же месте, что и вчера, и ждали приказаний. Всадники отвели коней от стогов и держали их около себя, несколько посланных поскакало в разные стороны. Наступил ясный и морозный день, покрывший инеем деревья и траву. По мере того, как солнце поднималось кверху, белая пелена инея таяла и исчезала.
     В замке все были полны тревожным ожиданием, только о. Гедеон в обычную пору совершил богослужение, а по окончании его, встал на колени перед алтарем и долго молился.
     Он еще стоял на коленях, когда до слуха его долетели крики с валов и мостов городища.
     Вдали заметили выдвинувшееся из леса, широко раскинувшееся войско, которое шло навстречу полчищам Маслава.
     Но можно ли было назвать его войском?
     Это был скорее сильный отряд вооруженных рыцарей, в которых защитники сразу узнали своих.
     По численности он не мог равняться с теми, которых привел с собой Маслав, но все это рыцарство имело совсем иной, - более блестящий и как будто чужеземный облик, и шло оно, как будто за процессией, в торжественном молчании и спокойствии.
     У Маслава было не более двух сотен вооруженных и обученных воинов, - все же остальные - простой народ в сермягах, с палками и обухами, без всяких доспехов, которые могли бы их защитить от ударов копий и мечей, - войско это могло быть страшно только своей многочисленностью. Отряд же, показавшийся из леса, весь состоял из людей, вооруженных с ног до головы, причем почти все они были на конях.
     Лясота и Белина узнали на одном крыле по доспехам и пикам с маленькими треугольными знаменами, по шапкам, с кованным верхом, над которыми развевались султаны, какое-то немецкое войско.
     В центре отряда несколько всадников в блестящих панцирях, со щитами в руках, в рыцарских поясах, окружали и заслоняли собою кого-то, в ком легко можно было отгадать главного начальника отряда.
     Здесь развевалось новое знамя с каким-то раскрашенным гербом. На древке знамени блестел золотой крест.
     Оба старые рыцари не могли удержаться от слез при воспоминании о временах Болеслава Великого, когда насчитывались тысячи таких рыцарей. А теперь от них уцелела только небольшая горсточка.
     Когда войско это, выйдя из леса, стало устанавливаться широким полукругом, как бы готовясь к бою, - зашевелились и Маславы полки. Раздались звуки рога, а самозваный князь стал объезжать отдельные группы своего войска, обозначая места, где они должны были стоять.
     Желая поразить неприятеля численностью, он рассыпал своих людей на огромном пространстве; все громче и яростнее звучали рога, и толпы черни колебались, как рожь в поле под напором ветра. Но все стояли неподвижно на месте.
     А железная стена против них тоже молчали не двигалась.
     Из леса выходили и примыкали к ней все новые шеренги и так же безмолвно, как первые, выстраивались позади. Здесь не слышно было звуков рога, люди стояли, как бронзовые статуи.
     А со стороны Маслава поднялся шум и крики, замелькали в воздухе палки, угрожая неприятелю и вызывая его на бой.
     И вот, наконец, дрогнули ряды рыцарей, опустились пики, заколебались султаны, зашелестело знамя, зазвенели доспехи, и весь отряд ринулся, как один человек, сначала рысью, потом вскачь, в самую гущу полков, которые вел в бой сам Маслав.
     Толпы черни тоже двинулись им навстречу, но не смело и неохотно.
     Между тем, закованные в броню рыцари, рысью спустившись с пригорка, врезались в толпу, которая, не выдержав первого натиска, отступила и разбежалась в разные стороны.
     Однако, растерянность продолжалась недолго. Маслав с своей дружиной в свою очередь бросился на врага. Все смешалось, сплелось вместе, и началась борьба мечей и топоров, пик и палок.
     В центре своих, Маслав мужественно сражался, напирая, с высоко поднятым мечом, на ту группу, которая окружала, повидимому, вождя этого отряда.
     Три раза бросался Маслав и отступал под ударами мечей... Первые ряды его воинов уже пали, сраженные мечами и пиками рыцарей, но другие упорно шли в бой, хотя и здесь уже видны были пробоины, и чувствовалось, что и эти не выйдет живыми.
     В то время, как около обоих вождей шел настоящий бой, на флангах - небольшие отряды вооруженных рыцарей, врезавшись в пеших воинов Маслава, разбили их ряды и гнали в лес, продолжая работать мечами и пиками.
     Здесь царило такое замешательство, что никто уже и не думал о защите: толпа черни, только для виду увеличивавшая войско Маслава, спасалась бегством в леса, предоставляя своего вождя, с его немногочисленной дружиной, собственной судьбе.
     Но молодые, едва обученные воины не могли сравняться с привыкшими к боям и шедшими в сражение, как на веселую охоту, польскими и немецкими рыцарями. Они не отставали от своего вождя и бились храбро, но вдруг неожиданно поворачивали, отступали, потом возвращались с отчаянием, и было очевидно, что холодное мужество железных людей брало верх.
     Когда толпа черни с криками бросилась к лесу и исчезла в нем, а два главные отряда еще продолжали упорную битву, в которой трудно было угадать, кто останется победителем, в городище Вшебор, Топорчик, Канева и еще несколько молодых и пылких рыцарей, - не спрашивая разрешения у старого Белины, покинули свои посты.
     Невозможно было удержать их.
     - На коней! - крикнул Вшебор, - мы нападем на них с другой стороны, - на коней, на помощь нашим!
     - На коней! - принесся призыв по всему городищу.
     Все, кто только мог, бросились в конюшни седлать коней, - о доспехах нечего было заботиться, потому что с самого утра все были готовы к бою.
     С конями справились быстро, не было времени особенно украшать их, - перебросили кусок сукна вместо седла, - да взнуздали...
     Белина молча смотрел на эти приготовления и своим молчанием, как будто, давал разрешение, - разве мог он запрещать, когда сердце его стремилось навстречу к своим. К охотникам примкнул и сын его Томко. Открыли ворота, и старику едва удалось уговорить небольшую горсточку охотников остаться в замке, чтобы не оставлять его совсем без защитников.
     Отряд Маслава, боровшийся с польскими рыцарями, был обращен тылом к городищу и, вероятно, не ждал вылазки оттуда. И только тогда, когда за их спинами послышался конский топот и воинственные крики, часть его обернулась навстречу мчавшимся охотникам. Маслав, окруженный железным кольцом, не покинул поля битвы и продолжал отчаянно защищаться.
     С окровавленным мечом, с пылающим лицом он перебрасывался от одной группы своих воинов к другой, оказывая помощь там, где силы начали слабеть.
     Вшебор, добиравшийся до него, чтобы сразиться с ним лично, никак не мог его настичь. Их разделял ряд Маславовых воинов, заслонявший своего вождя.
     - Ах, ты, рыжий пес! - кричал во все горло Долива, подскакивая с пикой к Маславу. - Иди сюда, рыжая собака, иди, не трусь, померяемся с тобой силами! - А ты, змея, - возразил Маслав, заметив его, - я еще должен поблагодарить тебя за службу! Иди сюда, смердящая лиса, что умеет подкрадываться к курятнику! Иди, иди! Посмотрим, сумеешь ли ты так биться, как умеешь ползать!
     - А ты, пастуший сын, - ответил Долива, - где же ты оставил свое стадо?
     - Постой, паршивец, вот я тебе дам пастушьим бичем! - верещал, наскакивая на него, Маслав.
     Так они ругались и срамили друг друга, стремясь сойтись в боевой схватке, но каждый раз, когда Маслав приближался к Вшебору, на него напирали сзади, и он должен был обороняться оттуда. А Долива все время вызывал его.
     - Ну, что же ты, улитка, - чего копаешься! Я тебя!..
     Наконец, выбравшись из сечи, Маслав стал лицом к лицу с Доливой, но вместо пики, у него оставался только обломок ее, который он, размахнувшись, бросил в Вшебора, но только оцарапал ему плечо. В свою очередь Вшебор бросил в него дротиком и поранил коня в шею.
     Они были так близко друг от друга, что теперь уже исход битвы зависел от мечей. У Маслава был огромный двухсторонний широкий саксонский меч, который он, держа его обеими руками направлял на Вшебора, с намерением перерубить ему шею. В ту же минуту Вшебор, замахнувшись своим мечом, отбил удар, меч заколебался, но не выпал из рук Маслава. Мазур с проклятиями снова подхватил его и, понукая коня, приготовился ударить Вшебора.
     Но именно в эту минуту Вшебор, более ловкий и быстрый, ударил его в бок своей пикой. Удар Маслава был этим ослаблен, но все же пришелся по шее Вшебора, и из нее брызнула кровь.
     Они продолжали бы свое единоборство, потому что Долива не чувствовал потери крови, но дружина Маслава, защищавшая его сзади, рассеялась под натиском поляков и немцев; он обернулся, услышав их крики и, заметив, что с ним осталась всего небольшая горсточка людей, - испугался и, повернувшись, ударился в бегство с такою быстротою, что Вшебор не успел даже пуститься за ним в погоню. Под ногами коня лежали трупы и раненые, что еще более затрудняло погоню. Долива наудачу бросил ему вслед копьем.
     Ужасны было замешательство и последняя, почти безумная, борьба черни; даже железное рыцарство изменило своему хладнокровию и добивало без пощады всех, упиваясь кровью...
     В долине видны были только отдельные группы пеших и конных воинов, торопливо уходивших от настигавшей их погони.
     В последних отчаянных схватках погибали воины Маслава.
     Некоторые раненые падали с коней, другие цеплялись за их шею, еще третьи шли пешком, истекая кровью, то и дело припадая к земле, снова с усилием поднимаясь и проползая несколько шагов, пока не падали в последний раз лицом в землю.
     Маслав со своей дружиной пробирался сквозь ряды рыцарей и громким, полным отчаяния и гнева голосом стал сзывать беглецов, приказывая трубить в рога и собираться вместе. Ему удалось сплотить вокруг себя уцелевших, и он еще раз ударил с ним на рыцарей, число которых было так невелико, что мазур не боялся сразиться с ними.
     Но это последнее усилие продолжалось недолго: из городища выехал свежий отряд воинов, который так стремительно напал на мазуров, что вся их толпа рассеялась и разбежалась... Видно было, как сам Маслав повернул коня и пустился в лес, а его примеру последовали и все его соратники.
     Отъехав на некоторое расстояние, князь остановился на пригорке и поднял окровавленный меч.
     - Ни одна душа не уцелеет у вас! - кричал он. - Залью вас, засыплю, не пощажу никого! Еще я вернусь к вам, вы меня увидите! Будете висеть на одном суку вместе с вашими немцами и псами!
     Весь пылая яростью, осыпая врага проклятиями, - он только тогда повернулся и поехал прочь, когда к нему бросилось несколько рыцарей. Вместе с уцелевшими воинами он скрылся в лесу.
     Победа осталась на стороне рыцарства, которое, подняв руки кверху, громко восклицало: Осанна!
     Только теперь Вшебор мог подъехать поближе и присмотреться к тем мужественным рыцарям, которые, несмотря на свою малочисленность, не побоялись напасть на Маслава...
     Большая часть воинов сошла с раненых коней и прилегла на землю, некоторые же снимали шлемы и прятали в ножны окровавленные мечи... Лица их горели воинственным жаром и радостью победы.
     Не успел еще Вшебор поравняться с ними, как воины, стоявшие в центре группы, расступились, и глазам его представился королевич, а теперь король Казимир.
     Его окружали поляки и немцы, поздравляя с победой, которая являлась добрым предзнаменованием.
     Но, опустив глаза в землю, как будто задумавшись или творя тихую молитву, Казимир стоял, не обнаруживая особенной радости.
     Его юное, прекрасное лицо носило уже следы испытаний и разочарований в жизни и в людях, преждевременных огорчений и замкнутой монастырской жизни, - и было лишено выражения юной веселости и непринужденности. Он казался преждевременно созревшим и как бы состарившимся. Но во всей его фигуре выражалось королевское величие, смягченное христианским смирением и соединенное со спокойствием духа и мужеством.
     Высокий, статный, - гибкий и сильный Казимир отличался матово-бледным цветом лица, при черных выразительных глазах, оттененных длинными ресницами; темные волосы густыми локонами падали ему на плечи.
     Это был истинный рыцарь, но в рыцаре виден был в то же время вождь и король; и теперь этот человек, облеченный такой великой властью, печально стоял на месте своего первого сражения после первой своей победы.
     Среди своих немецких воинов и своей верной польской дружины, он, младший из них, - выглядел истинным паном и королем, хотя меньше всего желал это обнаружить.
     И наряд его при всем своем великолепии отличался скромностью.
     На нем был короткий кафтан, на панцире его были нашиты большие металлические бляхи, блестевшие на его груди; к рыцарскому поясу, украшенному драгоценными камнями, был подвешен двусторонний меч, а рядом на цепочке висел другой, небольшой, с украшениями и золотой рукояткой. Такие же металлические бляхи были и на ногах, а на левой ноге виднелась длинная и остроконечная шпора.
     Юноша оруженосец, стоявший за ним, держал прекрасный щит, блестевший золотом. По краям его золотые грозди на пурпурном фоне производили впечатление звездочек. Другой оруженосец держал огромный обоюдоострый меч - знак королевской власти.
     Казимир снял с головы золоченый шлем без перьев с опущенным забралом, закрывавшим верхнюю часть лица, - и черные локоны, рассыпавшись по плечам, загорелись золотым отливом под лучами солнца.
     На шее у молодого короля виднелся на золотой цепочке крестик с реликвиями, которым благословил его при отъезде из Кельна его дядя.
     Взгляд Казимира блуждал по полю, усеянному трупами.
     Вид этот, быть может, был приятен для рыцарского самолюбия, но в человеческом сердце - он пробуждал печаль. По всей долине, до самой опушки леса, лежали целыми кучами и в одиночку уже застывшие тела убитых, израненные, растерзанные, с торчавшими в них стрелами и копьями. Там и сям среди них поднимались головы умирающих, делавших последние усилия, чтобы сдвинуться с места, и бессильно падавших на землю. Среди людских тел лежали и конские трупы, бродили искалеченные лошади, а уцелевшие, с чисто животным равнодушием, паслись тут же, обрывая примерзшие и засохшие стебельки.
     Из всех громадных полчищ людей остались только те, которые не были убиты во время бегства. Пруссаки раньше других, после первого же неудачного столкновения с железным рыцарством, отступили поспешно к лесу и больше не вернулись. Многие из них утонули в глубокой воде разлившейся речки, другие попали в трясину, и не умея выбраться из нее, погибли, изрубленные мечами рыцарей.
     Но и в войске Казимира почти никто не уцелел от ран; все были избиты и окровавлены, но остались живы, потому что их защищали панцири и щиты. Теперь они сошли с коней и воткнули в землю поломанные пики, а тяжелые шлемы поснимали с головы.
     Вшебор, заметив того, кому он был товарищем в детстве, и в более позднее время придворным и слугою, с радостью поспешил к нему. Лицо его светилось счастьем и невыразимой радостью.
     Для него появление короля было признаком близости победы.
     Повидимому, и Казимир еще издали узнал его. Побежав к нему, Вшебор припал к ногам короля, сидевшего на коне, и радостно воскликнул.
     - Ты ли это, милостивый государь! Какой счастливый день!
     От волнения он не мог больше говорить.
     В это время подбежали и другие: Мшщуй, Канева и, наконец, особенно любимый королем Топорчик. Все они с восторженными восклицаниями, с радостными лицами обступили короля.
     - Привет тебе, наш дорогой государь!
     Казимир, видя эту радость, весь зарумянился, слезы волнения выступили у него на глазах и, широко раскрывая объятия, он произнес:
     - Привет вам, дети мои! Дай Бог, чтобы этот день послужил добрым предзнаменованием для нас и для всего королевства. Аминь.
     - Ты с нами, дорогой государь! - с восторгом кричал Топорчик.
     "Ты с нами и счастье будет с нами. Нам тебя не доставало."
     "Все разваливалось без государя и без головы! Теперь все изменилось, вернуться лучшие дни!"
     - Дай Боже! Но это будет не скоро, мы сами должны их вернуть! - серьезно выговорил Казимир. - Все в Божьей власти.
     Крики и шум не смолкали и, казалось, радость была всеобщая, но тот, кто всмотрелся бы повнимательнее в лица людей, окружавших Казимира, и заглянул в их сердца, заметил бы там тревогу, беспокойство и неуверенность.
     Изгнание короля лежало на совести у многих из тех, что его окружали; они боялся мести своих врагов и самого короля, вспоминали свою вину, и верили, чтобы король мог забыть о них.
     В самом лагере Казимира, в замке Белины много было таких, которым голос народный ставил в вину, что они попались на удочку Маславовых козней. Те держались в стороне, смотрели недоверчиво и боялись будущего.
     Так радость одних смешалась с опасениями других и завистью к тем, которые остались верны Казимиру и теперь могли ждать награды.
     В лагере его и теперь чувствовалось то же тайное раздвоение, которое было причиной изгнания сына Рыксы.
     В минуты радости на поле битвы после одержанной победы все эти споры и разногласия были забыты, но завтра они снова могли возродиться.
     Между тем те, что остались в Ольшовском городище и были свидетелями победы, - испытывали глубокое успокоение. Они еще не знали, кто был этот Богом посланный спаситель, но видели, что свершилось чудо, предсказанное капелланом.
     Настежь открылись ворота... Белина с старшими рыцарями, только теперь узнав о прибытии Казимира, хотел тотчас же спешить к нему и припасть к его ногам.
     Все собрались идти вместе с ним с поклоном и благодарностью, когда Потурга, очень беспокоясь, как бы на нем не исполнилось пророчество о. Гедеона, побежал к нему, чтобы умолить его отвести от него грозящую ему судьбу.
     О. Гедеон как раз готовился идти вместе с Белиной к королю, когда Потурга, испуганный, бледный, упал ему в ноги и, обнимая их, говорил:
     - Отец мой! Смилуйся, ради Бога! Я виновен, я согрешил, но не карай меня! Вот я каюсь и исповедуюсь перед вами, умоляя о прощении. Сжальтесь надо мной!
     - Чего вы хотите от меня? Я не понимаю вас! - мягко выговорил он.
     - Но как же, отец мой? Ведь вы мне предсказали, что я дождусь чуда, но не испытаю его на себе, потому что не верил в него.
     Отец Гедеон стоял в задумчивости. Он уже не помнил всех слов, сказанных им в гневе и досаде.
     - Это я говорил? Я? - говорил он, обводя взглядом присутствующих.
     - Да, отец мой, вы это сказали! - отозвался, склоняя голову Белина. - Вы сказали так!
     - Не знаю, не знаю! Может быть, какой-нибудь дух говорил через меня! - опустив глаза, отвечал о. Гедеон. - Я не помню.
     - Пусть Бог простит тебе твой грех. Идите с миром.
     - Я же могу молиться и буду молиться.
     - Я - человек. Только Бог властен простить нашу судьбу.