Прочитано:

64%

***

Исполню дымчатый обряд: В опале предо мной лежат Морского лета земляники - Двуискренние сердолики И муравьиный брат - агат, Но мне милей простой солдат Морской пучины - серый, дикий, Которому никто не рад.

июль 1935, Воронеж

***

Бежит волна, волной волне хребет ломая, Кидаясь на луну в невольничьей тоске, И янычарская пучина молодая - Неусыпленная столица волновая - Кривеет, мечется и роет ров в песке.

А через воздух сумрачно-хлопчатый Неначатой стены мерещатся зубцы, И с пенных лестниц падают солдаты Султанов мнительных - разбрызганы, разъяты, - И яд разносят хладные скопцы.

июль 1935, Воронеж

***

Не мучнистой бабочкой белой В землю я зaemный прах верну - Я хочу, чтоб мыслящее тело Превратилось в улицу, в страну - Позвоночное, обугленное тело, Осознавшее свою длину.

Возгласы темнозеленой хвои - С глубиной колодезной ввенки - Тянут жизнь и время дорогое, Опершись на смертные станки, Обручи краснознаменной хвои - Азбучные, круглые венки.

Шли товарищи последнего призыва По работе в жестких небесах, Пронесла пехота молчаливо Восклицанья ружей на плечах. 
     72

И зенитных тысячи орудий - Карих то зрачков иль голубых - Шли нестройно - люди, люди, люди - Кто же будет продолжать за них?

21 июля 1935, Воронеж

***

Да, я лежу в земле, губами шевеля, Но то, что я скажу, заучит каждый школьник: На красной площади всего круглей земля, И скат ее твердеет добровольный, На красной площади земля всего круглей, И скат ее нечаянно-раздольный, Откидываясь вниз - до рисовых полей, Покуда на земле последний жив невольник.

май 1935

Стансы
******

Я не хочу средь юношей тепличных Разменивать последний грош души, Но, как в колхоз идет единоличник, Я в мир вхожу, - и люди хороши. Люблю шинель красноармейской складки, Длину до пят, рукав простой и гладкий И волжской туче родственный покрой, Чтоб, на спине и на груди лопатясь, Она лежала, на запас не тратясь, И скатывалась летнею порой. Проклятый шов, нелепая затея, Нас разлучили. А теперь, пойми, Я должен жить, дыша и большевея, И, перед смертью хорошея, Еще побыть и поиграть с людьми! Подумаешь, как в Чердыне-голубе, Где пахнет Обью и Тобол в раструбе, В семивершковой я метался кутерьме. Клевещущих козлов не досмотрел я драки, Как петушок в прозрачной летней тьме, Харчи, да харк, да что-нибудь, да враки, - Стук дятла сбросил с плеч. Прыжок. И я в уме. И ты, Москва, сестра моя, легка, Когда встречаешь в самолете брата До первого трамвайного звонка, - Нежнее моря, путаней салата Из дерева, стекла и молока. Моя страна со мною говорила, Мирволила, журила, не прочла, Но возмужавшего меня, как очевидца, Заметила - и вдруг, как чечевица, Адмиралтейским лучиком зажгла. Я должен жить, дыша и большевея, Работать речь, не слушаясь, сам-друг. 
     73

Я слышу в Арктике машин советских стук, Я помню все - немецких братьев шеи, И что лиловым гребнем Лорелеи Садовник и палач наполнил свой досуг.

И не ограблен я, и не надломлен, Но только что всего переогромлен. Как "слово о полку", струна моя туга, И в голосе моем после удушья Звучит земля - последнее оружье - Сухая влажность черноземных га...

Май - июнь 1935