Прочитано:

70%

где, как мнится ему, он был бы счастливп. Г-н де* помолчал, потом ответил: оЭто верно. Видимо, потому-то люди и верят в райп.

После возвращения Карла II Милтону предложили вновь занять

его былую и весьма доходную должность. Жена уговаривала его согла-

-ситься, но он ответил: оТы - женщина и мечтаешь ездить в карете, а мне хочется остаться честным человекомп.

Я уговаривал г-на де Л* забыть обиды, нанесенные ему г-ном де Б*,- аедь тот когда-то облагодетельствовал его. оБог заповедал нам прощать обиды, но отнюдь не благодеянияп,-ответил де Л*

М* говорил мне: оЯ считаю короля Франции государем лишь тех ста тысяч человек, которым он приносит в жертву двадцать четыре миллиона девятьсот тысяч французов и между которыми делит пот, кровь и последние достатки нации в долях, чьи величины определены безнравственными и политически нелепыми феодальными и солдафонскими понятиями, вот уже две тысячи лет позорящими Европуп.

Г-н де Калонн, намереваясь впустить к себе в кабинет каких-то лая, никак не мог отпереть дверь, о...ключ!п,-нетерпеливо выругался он, но тут же спохватился и сказал: оПрошу извинить, но жизнь доказала мне, 'что только это слово помогает в любом затруднениип. И в самом деле. -замок тут же открылся.

Я спросил М*, почему он предпочитает оставаться безвестным, лишая людей возможности облагодетельствовать его. оЛучшее благодеяние, которое они могут мне оказать.-это предать меня забвениюп,-ответил он.

Г-н* что-то обещал г-ну Л* и дал ему в этом слово дворянина. оЕсли не возражаете,-ответил Л*, - дайте мне лучше слово честного человека п.

Знаменитый Вен Джонсон говаривал, что каждый, кто берет музу в жены, умирает с голоду, тогда как тот, кто делает ее своей любовницей,. живет припеваючи. Эти слова напоминают замечание Дидро-я сам слышал от него эту фразу - о том, что литератор, если он человек разумный, может сойтись с женщиной, способной состряпать книгу, но жениться должен лишь на женщине, которая умеет состряпать обед. Но есть еще одна, более приятная возможность: не брать в любовницы женщину, пишущую книги, а в жены-вообще никакую.

М* говорил: оНадеюсь, наступит день, когда, выйдя из Национального собрания, где будет председательствовать еврей, я отправлюсьп на свадьбу католика, который только что развелся с лютеранкой и теперь. женится на юной анабаптистке, а после венчания мы все отобедaem у кюре, тоже состоящего во втором браке, и он представит нам свою новую. жену, молодую особу англиканского вероисповедания и дочь кальвинисткип.

Г-н де М* сказал мне: оТолько человек незаурядный осмеливаетсп сказать фортуне: оЯ подпущу тебя к себе лишь при условии, что ты покорно наденешь на себя ярмо моих капризов", или дерзает заявить славе: юТы - всего-навсего потаскушка, и я готов поразвлечься с тобой, но немедля прогоню теья, если ты станешь чересчур развязной и назойливой п.. Говоря это, де М* живописал самого себя: у него именно такой характер.-

Об одном придворном, человеке легкомысленном, но, в сущности, неизвращенном, говорили: оОн запылился на ветру, но не вывалялся н грязип.

М* считал, что философ должен сперва обрести счастье, которое является уделом мертвецов, то есть стать неуязвимым для страдания ипребывать в покое, и только потом изведать счастье, доступное лишь живым, то есть начать мыслить, чувствовать и радоваться.

Г-н де Верженн не любил литераторов: как известно, ни один из выдающихся сочинителей не воспел в стихах мир 1783 года.*' По этому поводу кто-то заметил: оПоэты молчат по двум причинам: во-первых, этот мир ничего не принес поэтам; во-вторых, слишком непоэтичен сюжетп.

Я спросил М*, почему он не женится-партия-то ведь выгодная. оЯ не женюсь из боязни, как бы сын мой не вышел в отцап,-ответил он, чем поверг меня в немалое изумление: я знал, что М* - человек ц высшей степени порядочный. Тогда он пояснил: оДа, да, я боюсь, что мой сын вместе с бедностью унаследует от меня неумение лгать, заискивать, пресмыкаться и ему придется пройти через те же испытания, через которые прошел яп.

Некая дама разглагольствовала о своей добродетели и, по ее словам, слышать больше о любви не хотела. Услышав такие речи, один острослов заметил: оК чему вся эта похвальба? Неужели она не может найти себе любовника иным способом?п.

В дни собрания нотаблей кто-то попробовал заставить говорить попугая г-жи*. оНе трудитесь,-вмешалась она. - Из него слова не выжмешьп. - оНа что же он тогда годен? Заведите попугая, который, на худой конец, умел бы кричать: юДа здравствует король!п. - оУпаси меня боже! - воскликнула г-жа*. - Зачем мне такой попугай? Его тотчас же назначили бы нотаблем*п.

Некоему привратнику дети его покойного хозяина отказались выплатить тысячу ливров, полагавшуюся ему по завещанию их отца. Я посоветовал бедняге истребовать эту сумму по суду. оНеужели вы думаете, сударь,-возмутился он, - что я заведу с ними тяжбу? Ведь я служил их отцу двадцать пять лет, а им самим служу уже пятнадцать*п. Даже в несправедливости своих господ несчастный усмотрел лишь предлог для того, чтобы сделать им щедрый подарок.

М* спросили, почему природа устроила так, что любовь не подвластна. разуму. оПотому,-ответил он, - что у природы одна цель-продолже-

ние рода человеческого, а для того, чтобы ее достигнуть, вполне достаточно одной нашей глупости. Природе безразлично, обращаюсь ли я, пьяный, к услугам служанки из кабака, а порой и просто уличной девки или же после двухлетних домогательств получаю руку Клариссы,- и в том, и в другом случае цель достигнута. А если бы я внимал разуму, он уберег бы меня и от служанки, и от девки, и, вероятно, даже от Клариссы. Что сталось бы с людьми, если бы они покорствовали только разуму? Кто из мужчин захотел бы сделаться отцом и обречь себя на бесконечные заботы в течение многих летЖакая женщина согласилась бы расплачиваться девятимесячным недугом за несколько минут эпилептических содроганий? Вырывая нас из-под ига разума, природа укрепляет свою власть над нами. Вот почему в любви она равняет Зеновию с ее птичницей. Марка Аврелия с его конюхомп.

М* - человек живой, впечатлительный и готовый откликнуться на все, что он видит и слышит: если ему расскажут о благородном поступке, он прослезится: если глупец попробует выставить его на посмеяние, он улыбнетс я.

М* утверждает, что самое избранное общество-точная копия публичного дома, который однажды описала ему некая юная обитательница последнего. Встретив ее в воксале, он подошел и осведомился, где снею можно увидеться наедине и потолковать о вещах, касающихся только их двоих. оСударь,-ответила она, - я живу у г-жи* Это очень почтенное заведение: там бывают только порядочные люди, и приезжают они почти всегда в каретах. В доме есть ворота и премиленькая гостиная с зеркалами и красивой люстрой. Посетители порой даже ужинают у нас, и тогда посуду им ставят серебрянуюп. - оСкажите на милость!.. Знаете, мадмуазель, такое я видывал только в самом лучшем обществеп. - оЯ тоже, а я перебывала в разных домах такого сортап. И тут М*, еще раз перебрав все подробности описания, начинает доказывать, что любая из них в равной мере могла бы относиться и к высшему свету.

М* очень любит подмечать смешные стороны светской жизни. Он просто ликует, когда узнает о какой-нибудь вопиющей несправедливости, неудачном выборе сановника, смехотворной непоследовательности власть имущих и всяческих безобразиях, столь частых в высшем обществе. Поначалу я счел его просто злопыхателем, но, познакомившись с ним поближе, понял, откуда у него этот странный взгляд на вещи: человек

честный, он так пылал добродетельным негодованием, что для облегчения душевных мук приучил себя к насмешливости, которая силится выглядеть веселой, но подчас, выдавая истинную свою природу, становится галькой и саркастической.

Дружба для Н*-это не что иное, как деловые отношения с его так назывaemыми друзьями. Любовь для него-всего лишь добавок к хорошему пищеварению. Все, что выше или ниже уровня его интересов, попросту для него не существует. Благородное и бескорыстное дружеское участие или неподдельное сердечное увлечение кажутся ему бессмысленным безумством из числа тех, за которые сажают в сумасшедший дом.

Г-н де Сегюр издал ордонанс о том, что артиллерийским офицером может быть только дворянин. Но так как ремесло артиллериста доступно лишь людям образованным, этот ордонанс привел к весьма забавному недоразумению: аббат Боссю, экзаменовавший выпускников военных школ, аттестовал одних простолюдинов; Шерен же, проверявший их родословную,-одних дворян. Из сотни выпускников нашлось всего человек пять, удовлетворивших и того, и другого.

Мне довелось однажды беседовать с г-ном де Л* о плотских утехах. По его мнению, кто потерял способность быть в любви мотом, тот немедля должен стать скупцом, так как, перестав быть богачом, он мгновенно делается нищим. оЧто до меня,-признался он, - то как только мне пришлось перейти от расплаты наличными к выдаче векселей, я сразу же закрыл свой банкп.

Один писатель, которому вельможа дал понять, какое расстояние их разделяет, сказал ему: оВаша светлость, я помню о том, о чем обязан помнить; но я не забываю и о том, что быть выше меня куда легче, нежели стать вровень со мнойп.

Г-жа де Л* - кокетка с иллюзиями: в первую очередь она обманывает самое себя. Г-жа де Б* - кокетка без иллюзий: она обманывает только других.

Маршал де Ноайль вел в парламенте тяжбу с одним из своих арендаторов. Восемь или девять советников в один голос отказались участвовать в разборе дела, сославшись на свое родство с г-ном де Ноайлем. Они действительно приходились ему родственниками, но только в восьмом колене. Сочтя такое тщеславие смехотворным, советник по имени Юрсон встал и объявил: оЯ тоже отвожу себяп. - оНа каком основании?п. - спросил первый президент. оЯ состою в родстве с арендаторомп,-ответил Юрсон.

Когда шестидесятипятилетняя г-жа де* вышла за двадцатидвухлетнего М*, кто-то назвал их союз браком Пирама и Бавкиды.

Когда М* упрекнули в холодности к женщинам, он ответил: оГоспожа де К* сказала однажды о детях: юЯ так и вижу ребенка, которого мне не удалось родить". То же самое могу сказать и о женщинах. Я мысленно нарисовал себе образ женщины, каких мало, и он ограждает меня от женщин, каких много. Поверьте, я весьма признателен этой придуманной мною дамеп.

оНа мой взгляд,-говаривал М*,-в обществе нет ничего смехотворнее, чем брак и звание мужа, а в политике-чем королевская власть и сан монарха. Вот два предмета, которые особенно меня веселят и дают мне постоянный повод для шуток. Поэтому тот, кто сумел бы меня женить или возвести на трон, отнял бы у меня добрую долю моего разума и веселого нравап.

В одном обществе рассуждали о том, как свалить дурного министра, запятнавшего себя множеством низостей, и один из его отъявленных врагов неожиданно предложил: оА что, если подбить его на какой-нибудь разумный шаг или честный поступок? Вот уж тогда его наверняка прогонят! п.

оЧто могут мне сделать вельможи и государи?-восклицал М*- Разве в силах они вернуть мне молодость или отнять у меня способность мыслить, утешающую меня во всех невзгодах?п.

Однажды г-жа де* сказала М*: оПо-моему, вы не очень увам меня, и все из-за того, что одно время я часто виделась с господином д'Юр... Сейчас я вам все объясню, и ато послужит наилучшим для меня оправданием. Дело в том, что я спала с ним; не будь этого, разве я стала бы его терпеть? Ненавижу дурное общество) Мне кажется, этого довольно, чтобы извинить меня и в моих собственных, и, надеюсь, в ваших глазахп.

Г-н де Б* ежедневно бывал у г-жи де Л*; ходили даже слухи, что он намерен на ней жениться. Узнав о них, де Б* сказал кому-то из друзей: оНа свете едва ли найдется мужчина, которого она не предпочла бы мне; я плачу ей той же монетой. Мы дружны вот уже пятнадцать лет - за столь долгий срок два человека не могут не понять, как мало симпатичны они друг другуп.

оЕсли у меня и есть иллюзии насчет людей, которых я люблю, - не раз говорил М*-то они, подобно стеклу на пастельной картине, смягчают иные черты, но не могут изменить ни пропорции, ни взаимоотношения частейп.

Как-то раз в светской гостиной заспорили о том, что приятнее - давать или получать? Кто говорил, что давать; кто утверждал, что, когда людей связывает истинная дружба, удовольствие получать не менее утонченно и даже более сильно. Один умный человек на вопрос, что он думает по этому поводу, сказал: оНе знаю, какое из двух удовольствий сильнее, но я всегда предпочитаю первое, то есть давать: оно долговечнее, и я не раз убеждался, что люди не так быстро его забываютп.

Друзьям М* хотелось подчинить его волю своим прихотям; им это не удалось, и тогда они заявили, что он неисправим. оЕсли бы меня можно было исправить,-возразил он, - я давным-давно испортился бы.

оЯ равнодушен к авансам г-на де Б*, - говорил М*,-ибо не слишком ценю в себе качества, которые так привлекают его. Я уверен: yзнай, что именно я в себе ценю, он сразу отказал бы мне от домап.

Г-на де* упрекали в том, что он из породы врачей, которые все видят в черном свете. оА это потому,-объяснил он, - что я наблюдал, как санп за другим умерли больные того врача, который все видел в розовом свете. Если умрут и мои больные, то, по крайней мере, меня никто не посчитает болваномп.

Некто, не пожелавший вступить в связь с г-жой де С*, воскликнул: оНа что человеку ум, как не на то, чтобы уберечь его от связи с г-жой де С*?п.

Г-н Жали де Флери, занимавший в 1781 году пост генерального контролера, как-то сказал моему другу, г-ну Б*: оЗачем вы все время говорите о нации? Никакой нации нет, а есть народ, тот самый народ, который еще в старину наши публицисты именовали юнарод-раб, повинный барщиной и податями по воле и милости господина"п.

М* предложили место доходное, но малоприятное. Он отказался, за метив при этом: оЯ знаю, что жить без денег нельзя, но я знаю также, что жить ради денег не стоитп.

Кто-то сказал об одном непомерном себялюбце: оОн, глазом не моргнув, сожжет чужой дом, чтобы сварить себе два яйца вкрутуюп.

Герцог де*, некогда человек острого ума, умевший ценить общество достойных людей, годам к пятидесяти превратился в самого заурядного царедворца. Это новое ремесло и жизнь, которую он ведет в Версале, полетать его дряхлеющему разуму, словно карты-старухам.

Кто-то спросил человека, который быстро поправил свое расстроенное здоровье, как ему удалось этого добиться. оОчень просто,-ответил чот: - прежде я рассчитывал на себя, а теперь считаюсь с собойп.

оСамое его большое достоинство-это имя,-говорил М* о герцоге де*.-У него есть решительно все добродетели, какими только можно разжиться с помощью дворянской грамотып.

Некоего молодого придворного за глаза обвинили в том, что он обожает девок. Так как это обвинение могло бы рассорить с ним порядочных и влиятельных женщин, слышавших весь разговор, один из друзей молодого человека почел долгом возразить: оПреувеличение) Злостный навет) Он и светскими дамами не брезгует)п.

М*, большой женолюб, говорил мне, что он не может обойтись без женщин: они смягчают его суровый ум и дают пищу его чувствительной душе. оВ голове у меня Тацит, а в сердце - Тибуллп, - заключил он.

Г-н де Л* утверждал, что брак следовало бы приравнять к аренде дома, который можно нанять сроком на три, шесть, девять месяцев, а если окажется подходящим, то и купить.

оМежду мною и вами та разница,-объяснял мне М*,-что вы всем маскам по очереди сказали: юМаска, я тебя знаю", а я сделал вид, будто они меня провели. Поэтому свет ко мне куда благосклоннее, чем к вам. Вы отняли у других интерес к маскараду, да и себя лишили развлеченияп.

Если г-ну де Р* за день не удается написать ни строчки, он повторяет слова Тита: оСегодня я потерял деньп.*

оСудя по мне,-говаривал М* - человек - преглупое животноеп.

М* выражал свое презрение к людям всегда одной и той же фразой: оЭто предпоследний из людейп. оНо почему предпоследний?п,-спросили

у него. оЧтобы ни у кого не отнимать надежду: смотрите, какое их множествоп.

М*, человек слабого здоровья, но сильного характера, говорил о себе: оФизически я похож на тростник, который гнется, но не ломается; нравственно же подобен дубу, который можно сломать, но нельзя согнуть. юHomo interior, lotus nervus",' как сказал ван Гельмонтп.

Г-н де Л* - ему пошел уже девяносто второй год-как-то сказал Мнр: оЯ встречал людей характера сильного, но не возвышенного, и людей характера возвышенного, но не сильногоп.

Г-н д'А* оказал однажды большую услугу г-ну де К* и попросил его держать это в тайне, что тот и выполнил. Прошло несколько лет, они поссорились, и тогда г-н де К* рассказал о добром поступке д'А*. Г-н Т*, общий их друг, узнав об этом, спросил де К* о причине такого странного, на первый взгляд, поведения. Тот ответил: оЯ молчал о благодеянии д'А*, пока любил его. Заговорил же я потому, что больше его не люблю. Раньше это была тайна д'А*, теперь-только мояп.

М* говорил о принце де Бово, большом ревнителе чистоты французского языка; оЯ заметил, что когда я встречаю принца на утренней прогулке и на меня падает тень от его коня (а он часто ездит верхом-этого требует его здоровье), то потом я уже весь день не делаю ни единой ошибки во французском языкеп.

Н* говорил, что его всегда приводят в изумление смертоубийственные пиршества, которые задают светские люди. оДобро бы они приглашали родственников-тут хоть можно рассчитывать на наследство, но зачем звать друзей? Ведь от их смерти все равно никакого проку1п.

оЯ видел немало гордецов,-говаривал М*,-но все они мало чего стоят. Единственный, кто по-настоящему горд,-это Сатана из милтонова юПотерянного рая'п.

' оЧеловек изнутри-сплошные жилып (лаг.).

оСчастье-нелегкая штука,-твердил М*-Его и в себе-то обрести трудно, а уж в другом и подавноп.

Г-ну де* настойчиво предлагали уйти с поста, одно название которого ограждало его от преследования могущественных врагов. оВы можете остричь Самсона,-заявил он в ответ, - но не советуйте ему напрашиваться на головомойкуп.

На чье-то замечание о том, что М* необщителен, один из его друзей заметил: оДа, 'ему противны те черты общества, которые противны природеп.

Когда на М* нападали за его пристрастие к уединению, он обычно отвечал: оВидите ли, к своим собственным недостаткам я притерпелся больше, чем к чужимп.

Г-н де*, везде кричавший о том, как он дружен с Тюрго, явился к г-ну де Морена и поздравил того с отставкой Тюрго.

Тот же самый друг Тюрго целый год не встречался с ним, после того как он попал в немилость, а когда бывшему министру зачем-то понадобилось повидать де*, последний назначил местом встречи не дом г-на Тюрго, не свой собственный дом, а мастерскую Дюплесси, которому позировал для портрета.

Тем не менее у него хватило потом наглости заявить г-ну де Берт..., уехавшему из Парижа неделю спустя после смерти Тюрго: оЯ дневал и ночевал у господина Тюрго, был его ближайшим другом и своими