Прочитано:

29%

17

     Солнце озаряло Пропонтиду, в порту покачивались рыбацкие ладьи, над Боспором летали чайки. И вдруг молотки на строительстве церкви святой Софии замолкли. Сто надсмотрщиков закричали на десятки тысяч каменотесов.
     Высоко на величественной стене появилась длинная тощая фигура. Скромная праздничная одежда скрывала в своих складках худое тело. Плечо стягивала перевязь, голову покрывал шерстяной платок, правой рукой человек опирался на посох. Это был император Юстиниан, который пришел взглянуть на строительство церкви Агиа Софиа. Его сопровождал лишь Павел Силенциарий, тайный советник и придворный поэт. Позади стояли Анфимий и Исидор Милетский, строители этого самого знаменитого сооружения того времени. Всю ночь Управда не сомкнул глаз. Государственный казначей развернул перед ним огромные свитки - ненасытные пасти счетов на постройку церкви. Правда, стены уже возвели почти под самый купол, но государственная казна была исчерпана до дна. Восемьсот пятьдесят два стота золота сожрало сооружение, которое Юстиниан возводил - якобы во славу мудрости божьей, на самом же деле, чтобы прославить самого себя. Все провинции стонали под бременем налогов, но Управда не отступал. Он запирался в своей канцелярии и строил новые планы, как добыть денег. Наутро мчались гонцы во все края, глашатаи объявляли в Константинополе об установлении нового налога. Чиновникам снизили жалованье наполовину. Государственная казна оправилась, но чиновники тоже хотели жить, и поэтому различные префекты, попечители, прокуроры и таможенники, словно пиявки, высасывали всю кровь из нищей людской массы. Тысячи людей приходили в отчаяние, покидали свои села и уходили к варварам или объединялись в разбойничьи шайки. Но divus Justinianus [божественный Юстиниан (лат.)], создатель Кодекса справедливости, не смущался, его честолюбие было бездонно, как море.
     И пока по стране распространялся закон, который тысячи людей встречали проклятиями, который нес новое разорение, деспот в скромном одеянии стоял на стене и смотрел на процессию монахов, дьяконов, священнослужителей всех рангов во главе с патриархом, которые через форум Константина несли святыни в золотых футлярах, чтоб замуровать их в стену. Поднимался аромат ладана, звучали гимны во славу божью, облака благовоний клубились у ног деспота, но небо неблагосклонно принимало его дары - то был дар Каина.
     Когда Феодора видела, что лицо того, кто поднял ее с цирковой арены на престол, становилось хмурым, она удалялась. Не раз давала она супругу умные советы и с непостижимой легкостью помогала выбираться из затруднений и ловушек. Но, сластолюбивая до крайности, она терпеть не могла исписанных пергаменов, которые требуют долгих часов труда и раздумий. Она на целые недели оставляла деспота бодрствовать, а сама наслаждалась жизнью и свободой.
     В то утро, когда Феодора застигла в саду Асбада, она вернулась к себе в прекрасном расположении духа. Шпионство и интриги были ее самым большим развлечением. Даже государственные фискалы находились под ее руководством, и она сама не гнушалась показываться в убогой одежде на ночных улицах, выслеживать и подглядывать. Когда евнухи вынесли ее, сонную, на ароматных носилках из ванны, она не легла отдыхать, как обычно после завтрака, а принялась размышлять о том, как подразнить Асбада и Ирину.
     Недолго предавалась она неге на персидском ковре, обвевaemая легкими дуновениями вееров саисских рабынь. Хлопнула в нежные ладони, ее окружили придворные дамы, и спустя час она уже шла с Ириной в сопровождении небольшой свиты через сады к морю. Дрогнули весла в мускулистых руках греческих моряков, и прекрасная ладья быстро скользнула из Мраморного моря в тихие волны Золотого рога. Вскоре скрылись большие здания, пошли низкие домики, а за ними - лишь редкие рыбацкие хижины. Из Фракии дул прохладный ветер, шумели вершины стройных пиний, цвел миндаль, по скалам взбирался плющ, его сердцевидные листья весело шелестели. Они прошли уже половину Золотого рога, миновали стену Феодосия, и вскоре ладья достигла Марсова поля, где находились казармы и учебные плацы палатинцев. Послышался лязг оружия, глухие удары щитов, звон тетив и свист стрел.
     Шли большие воинские маневры.
     Феодора велела пристать к берегу. Ее свита высадилась вслед за ней, и все двинулись к цветущей роще старых олеандров и лавра. На поляне, сплошь усыпанной маргаритками, рабыни расстелили ковры, и императрица, словно разнеженная пастушка, улеглась в тени, наслаждаясь ароматом цветов. Гордость и неприступность были написаны на ее лице, - ведь диадема венчала ее чело, а тело ее ласкал пурпур. Но ни дворцовые церемонии, ни гордое высокомерие, ни золотой нимб, ни трепетные прикосновения уст придворных к ее усыпанным жемчугом туфелькам не изменили ее нрава, который она унаследовала от матери в трущобах ипподрома. Насильно подавляемые инстинкты потаскухи вдруг просыпались, и тогда, освободившись от всех церемоний, сбросив венец и пурпур, она отдавалась страсти.
     Феодора послала к войску евнуха, чтоб он призвал к ней магистра экситум - Асбада.
     И еще не успел возвратиться проворный посланец - уже застучали копыта, в пятидесяти шагах от рощи спешился магистр эквитум и пешком направился к шатру.
     Ирина сидела возле императрицы, поглаживая своими мягкими пальцами ее буйные волосы.
     - Асбад пришел!
     Феодора в полудреме чуть приподняла густые ресницы и усмехнулась.
     - Пусть приблизится!
     Асбад подходил медленно, воинским шагом. Из-под шлема стекали капли пота. Неудачная ночь, непреклонность Ирины и смех императрицы оскорбили его, и он метался по плацу, словно бешеный, солдаты и командиры изнемогали от усталости.
     Ирина покраснела и тут же снова побледнела. Сердце ее билось в непонятном испуге. Она хорошо знала, как сердит на нее Асбад за то, что она отвергла его мольбу, смяла и разорвала письмо. Лишь мельком она посмотрела на него и увидела страшный взгляд, в котором полыхали и страсть, и тоска, и любовь, и жажда мести; она быстро опустила глаза и шепнула Феодоре:
     - Асбад ждет!
     - Proskinesis [поклон с целованием туфли (греч.)], - громко произнесла императрица, вытянув маленькую ногу в туфельке, на пряжке которой сверкал аметист.
     Асбад опустился на колени, коснулся лбом зеленой травы и пересохшими губами поцеловал камень на ноге Феодоры.
     - Раб трепещет в безграничном благоговении перед священной императрицей и ждет приказаний!
     Феодора не двинула бровью, не взглянула на Асбада. Сквозь полуопущенные ресницы она не сводила глаз с лица Ирины, словно змея, поджидавшая добычу. После недолгой паузы она произнесла:
     - Я привезла сюда Ирину; пусть она накажет тебя за то, что напрасно прождала тебя сегодня ночью, изменник!
     На мгновенье раскрылись ее густые ресницы, и по лицу пробежала демоническая радость.
     Два сердца затрепетали под ее взглядом: сердце голубки под отточенным ножом, и сердце Марсова пса Фобоса, разгрызающего железные узы. Асбад прокусил до крови губу, Ирина вздохнула про себя. Она и не подозревала, что императрица застала Асбада в саду. Она была убеждена, что причина всему - предательство евнуха, который за двойную плату служил и Асбаду и Феодоре. Начальнику палатинской гвардии больше всего хотелось выхватить меч и пригвоздить к земле это существо, питавшееся чужими муками. Но он должен был униженно склонить голову.
     - Христос Пантократор да вознаградит безмерную доброту великой августы!
     Бледная Ирина склонилась к Феодоре. Дрожащие губы ее умоляли:
     - Пощади, пощади меня, госпожа!
     - Приведи сюда, магистр эквитум, две центурии, покажи нам воинские игры. Одной командовать Истоку, вторую возьми себе, чтоб усладить взор Ирины; царица желает оценить успехи варвара. Но помни: нас здесь нет! Ступай!
     Песок и трава заглушили глухой стук копыт. Ирина склонилась к Феодоре, взяла ее руку и поцеловала, из глаз ее капали слезы.
     - Смилуйся, великая госпожа, смилуйся, всемогущая! Зачем ты мучаешь меня?
     И снова вспыхнула на лице Феодоры дьявольская радость. Но все-таки она вздохнула. Словно крохотная искра мелькнула в непроглядной тьме, и в ее свете она увидела себя, когда была такой, как Ирина. Феодора подняла руку, жалость заговорила в ней, и она погладила измученное лицо девушки:
     - Дитя мое, ведь не можешь же ты запретить императрице развлекаться!
     И Феодору охватила неодолимая печаль, она поднялась, крепко обняла голову Ирины и стала страстно целовать ее влажные глаза, словно демон решил выпить ясный свет неоскверненной души, а может, Феодора захотела вдруг вобрать в себя то, что сама растеряла в грязных волнах жизни.
     Когда придворные дамы увидели, как императрица целует Ирину, в их душах пробудилась взращенная при дворе и пышным цветом расцветшая зависть. До сих пор они даже презирали Ирину, хотя она превосходила их красотой, и этого было достаточно, чтобы возненавидеть ее. Но она никому не становилась поперек дороги, не соперничала с ними из-за щеголеватых придворных офицеров и патрикиев, так что они даже дали кличку "Придворный монашек" и не докучали ей интригами. Феодора тоже подсмеивалась над ней во время обеда, а на вечерних прогулках любила расспрашивать Ирину о том, какой, по ее мнению, повелитель подразумевается под апокалиптическим числом 666. Однако теперь поцелуй Феодоры разожгли зависть в сердцах ее дам, и те думали только об одном - как выжить соперницу.
     Словно утомленная приятными воспоминаниями, Феодора оперлась на локоть и замолчала. Никто не решался заговорить. Белоснежными ручками дамы срывали маргаритки и терзали в тонких пальцах желтые глазки цветов. Всех тяготило что-то, и молчание становилось уже невыносимым, когда раздался гулкий парадный шаг манипул, идущих на плац. Феодора быстро поднялась с ковра и пошла к опушке, откуда было лучше видно. Асбад выбрал лучших старых и молодых воинов, к каждой сотне он добавил по восемь конников, потом построил по порядку гастатов, триариев, пиланов и принципов, чтобы в миниатюре продемонстрировать действие полных легионов.
     Звонкий голос Асбада звучал резко и отрывисто. Солдаты выполняли приказания четко и слаженно, как один человек. Показав различные упражнения в движении, они образовали над головами крышу из щитов - черепаху, потом кинулись в атаку с выставленными вперед щитами, потом медленно, шаг за шагом, отступили, рассыпались по звуку рога и ударили врагу во фланг, после чего Асбад приказал приступить к отдельным упражнениям. Поставили мишени; пращники, лучники, копейщики, построившись, поражали их копьями и дротиками. Феодора не сводила восхищенного взора с воинов. Не произнося ни слова, она почти не двигалась на своем шелковом сиденье, которое было подвешено на цепочках, искусно вырезанных из слоновой кости. И хотя она была низкого происхождения, в ней все-таки текла подлинная кровь могучих ромеев, для которых не было лучшего развлечения и большего праздника, чем воинские утехи. Ребенком, она все время проводила на ипподроме, любуясь упражнениями борцов и воинов.
     Солдаты устали, и Асбад объявил отдых.
     Феодора встала, на лицо ее легла тень.
     - Как смеют рабы отдыхать перед императрицей! Вперед! - почти крикнула она, и быстроногий евнух побежал передать приказ Асбаду.
     Отряды разошлись в противоположные концы обширного поля. Под командой Истока были гиганты готы, среди них человек двадцать славинов. Шлем и серебряный доспех Истока сверкали на солнце. Ирина только теперь узнала его, хотя глаза ее уже давно его искали. Феодора, увлеченная воинскими играми, совсем позабыла о нем, пока молодой варвар, стройный и прекрасный, не встал во главе своего отряда. Он командовал на правильном греческом языке, хотя и с заметным акцентом.
     - Исток! - вслух произнесла императрица, с любопытством поворачиваясь к Ирине.
     Девушка покраснела. Почувствовав, что вспыхнула, она испуганно и сердито подумала про себя: "Чего я так разволновалась?"
     Глаза Феодоры блеснули. С непостижимой женской хитростью проникла она в душу девушки. В одно мгновенье созрело решение.
     - Асбаду спешиться и встать во главе второго отряда!
     Снова евнух поспешил к магистру эквитум.
     - Пусть-ка, Ирина, твои возлюбленные померятся силами, да и нас потешат!
     Ирина умоляюще посмотрела на Феодору и стыдливо опустила глаза.
     - Монашек придворный, до чего ж тебе идет румянец! - Императрица весело рассмеялась.
     Фаланги двинулись. Над головами встал лес дубинок, которыми на маневрах пользовались вместо мечей. Щит к щиту образовали сплошную стену. Когда Исток увидел противостоящую фалангу, ведомую Асбадом, в душе его вспыхнуло тщеславие: "Один раз я уже победил тебя, на ипподроме. И нынче быть тому!"
     - Вперед бегом! - приказал он.
     Под ногами великанов готов загудела земля. Словно выпущенная стрела, фаланга во главе с Истоком устремилась к отряду Асбада. Но тот был умелым и опытным командиром. Он вел своих воинов неторопливым шагом, и стремительная атака противника ни на секунду не смутила его. Он ждал, пока Исток приблизится, и, когда между ними оставалось несколько метров, отдал команду - и его отряд отскочил в сторону, избежав прямого столкновения и собираясь ударить в спину неприятелю. Однако он опоздал. То же самое намеревался предпринять Исток. Отряды столкнулись. Загремели щиты, над головами замелькали дубинки, бешеной атакой готы пробили строй Асбада, и его фаланга отступила, расколовшись на две части.
     Ирина не сводила глаз с Истока, и, видя это, Феодора, которая теперь больше следила за ней, чем за воинской утехой, радовалась от всей души.
     "Чудесно, вволю же я наиграюсь с этим монашком", - думала она про себя.
     Увидев, что победил Исток, Ирина громко хлопнула в ладоши, чем привлекла к себе внимание свиты. Феодора шутливо поздравила ее и прошептала:
     - Монашек, Исток тебе растолкует Священное писание.
     Императрица была в отменном настроении и наслаждалась смущением Ирины, а та не знала, что сказать, и ругала себя за неосторожное проявление радости.
     Рабы расстелили на траве ковры и поставили на них серебряные блюда с холодными жареными куропатками, арбузами, финиками, тутовыми ягодами и сухими фруктами.
     Феодора приказала воинам вернуться в казармы, где их угостят вином и фруктами. Асбада и Истока она пригласила к завтраку.
     "Варвар, язычник, таксиарх будет завтракать с императрицей!" - пришли в ужас дамы, но, зная Феодору, принялись в один голос восхвалять ее безграничную милость.
     Исток не знал, куда ему велено идти. Асбад не осмелился раскрыть тайну. Он сказал лишь, что на завтраке будут девушки, а он сам приглашает Истока в награду за то, что тот прекрасно себя показал. Так принужден был лгать Асбад, тогда как с языка его рвались брань и клятва уничтожить соперника на поприще славы.
     Вначале Исток никого не узнал. Императрица в нимбе и порфире, которую он видел на ипподроме и во дворце, и эта простая госпожа, должно быть, знакомая Асбада, - что между ними общего? Он вытер пот, отложил щит и шлем и лег в зеленую траву.
     - Ирина, угости героя. Разве тебе не жаль его?
     С этими словами обратилась Феодора к Ирине, и та, покорно поднявшись, велела евнуху угостить юношу из серебряного кубка. А императрица вскользь бросила взгляд на Асбада, чуть кивнула ему головой, дескать, смотри.
     Когда Исток повернулся и увидел те самые голубые глаза, с которыми не расставался тихими ночами, которые полонили его душу, он был так поражен, словно увидел виллу в родных лесах. Из рук его выпал ломоть арбуза, губы задрожали: Ирина, Ирина...
     - Подкрепись, центурион, ты хорошо командовал своим отрядом! - сказала ему Ирина на языке славинов. Ее голос тоже дрожал, и она не решалась глянуть ему в глаза.
     А Исток, словно во сне, раскрыл объятия и устремился к ней.
     - Девана смилостивилась надо мной, о боги...
     Асбад заскрипел зубами.
     Однако Исток быстро пришел в себя. Ирина ловко ускользнула от него, и центурион увидел Феодору, узнал ее взгляд, - так она смотрела на арену из ложи ипподрома и с трона во дворце.
     Он пал ниц перед ней и произнес на правильном греческом языке:
     - Милости, самодержица, рабу ничтожному!
     Холодно повернувшись к Асбаду, Феодора небрежно бросила:
     - Хороший учитель у этого славина и ясный разум.