Прочитано:

28%

     Глаза гунна засверкали, он стиснул челюсти и схватился руками за стол, чтоб не вскочить и не кинуться на нее.
     - Сердце выбрало другого! - хрипло повторил он. - И ты сказала, что останешься с отцом?
     - Да, останусь. Поэтому сердце так и выбрало.
     Она повернулась и вышла, дрожа всем телом. Черные ногти Тунюша, словно ястребиные когти, вонзились в доску.
     "Помоги мне, Девана! Чего он хочет от меня? Зачем произносит такие слова? Что он думает делать?" Ужас охватил девушку.
     Тунюш остался сидеть. Он судорожно обхватил кленовую доску, ногти, вонзившиеся в дерево, посинели. Его душил гнев, он хрипел, не в силах произнести ни слова.
     - Ее сердце... уже... выбрало другого, - медленно наконец выдавил он сквозь зубы, еле шевеля толстыми, опаленными вином губами. Звериный затылок его склонился, угловатая голова опустилась, и плоский лоб стукнулся о стол. Когда гунну надо было что-то обдумать, он всегда ложился на землю лицом вниз.
     Постепенно буря утихла в разъяренной груди.
     "Ее сердце выбрало другого. Пусть! Знай я, кто он, я пронзил бы его копьем, клянусь тенью Аттилы; задушил бы его, как паршивого ягненка, чтоб он не портил стада! Но отчего, отчего я схожу с ума? Из-за этой девчонки, которую увидел тогда на Дунае и которая мне приглянулась? Ха, она почувствовала мою любовь, я хорошо это видел. И она боится меня, бежит и дрожит передо мной. Погоди, ласка! Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. Тунюш здесь хозяин!"
     Эти мысли испугался его самого. Он поднял голову и оперся на широкую мозолистую ладонь.
     "По-плохому? Нет, не смогу. Может она колдунья, околдовала меня, лишила мужества, связала руки?"
     Гунн испугался.
     "Прочь отсюда, прочь! Кровью упьюсь, вволю наиграюсь, столкнув славинов с антами, расплачусь за нее. Чтоб из-за девки хныкал Тунюш? Прочь отсюда!"
     Своим тяжелым кулаком он так ударил по столу, что деревянная дощечка вместе с костью отлетела в огонь. Он схватил сосуд и жадно припал к нему, вино потекло по подбородку. Опустошив сосуд, он с силой припечатал его к столу, тот разлетелся вдребезги.
     - Коня! - прорычал он рабу во дворе.
     Одним прыжком вскочил на коня и вылетел на вал к Сваруну, к которому жалась Любиница.
     - Приветствую тебя, Сварун! Тунюш благодарит тебя за обед и еще раз советует: ударьте на антов и уничтожьте предателей!
     Сварун удивленно смотрел на него.
     - Не уезжай, друг, день клонится к вечеру. Оставайся, наш град - твой дом, в доме - ложе для отдыха и вдоволь еды.
     - Мой дом - вольная степь, моя постель - седло, моя еда - битва!
     Тунюш посмотрел на Любиницу, теснее прижавшуюся к отцу.
     - Не уезжай, говорю я тебе! Смотри, вон два всадника, Боян и Велегост! Погоди, послушaem, какие новости они везут.
     - Новости, которые привезут они, для Тунюша - старые истории. Повторяю, не слушай их болтовни, обнажите мечи и покарайте изменников, если вам дорого солнце свободы. Вперед, Церкон!
     Услыхав свое имя, конь заржал и выскочил из града.
     - Что такое, что с ним, Любиница? Ты его огорчила? Скажи мне, дитя! Он был наш гость, нельзя огорчать гостя! Боги разгневаются.
     - Отец, я не огорчала его. Я прислуживала ему и сказала, что останусь с тобой до самой смерти, только с тобой.
     Сварун посмотрел на нее широко раскрытыми глазами.
     - Неужели он хотел... говори, дитя!
     - Не знаю, я ничего не поняла. Странной была его речь.
     Отец и дочь умолкли. Тяжкие предчувствия охватили их.
     Вскоре в самом деле подъехали Боян и Велегост. Лица их были печальны.
     - Говорите, братья, как все было!
     - Горе, великое горе, Сварун! Напрасно мы ездили. Жестокая сеча между братьями, ломаются копья, сверкают топоры, волки пожирают стада, ибо нет пастырей. Словно огненный вихрь лютует война от Домбровицы до Черного моря. Только в нашем граде еще покойно. Однако и к границам нашего племени подкатывают волны, вопль ширится, народ сбит с толку.
     - Позор, позор! Брат на брата, кровь на кровь! Морана, закрой мои глаза, чтоб не видеть этого!
     Старец скорчился на траве, пальцы его рвали бороду, Рыдания сотрясали изнемогшее тело.
     Любиница положила голову отца к себе на колени, целовала его лоб, гладила своей нежной рукой седые отцовские кудри. Боян и Велегост опустились на колени и мудрыми словами пытались утешить боль и горечь в душе старика.
     В это время в лощине утомленный путник неожиданно увидел развевающийся плащ Тунюша; облаком вздымался он над мчавшимся конем. Ужас охватил путника, кровь застыла в его жилах.
     Он упал в высокую траву и пополз в густые заросли.
     "Боги, боги, - шептал он. - Пять ягнят, жирных и толстых, пожертвую тебе, Святовит, если ты укроешь меня. Пять, услыш меня и отведи Морану!"
     Пригнувшись к конской шее, тунюш мчался, словно его преследовали ведуны, ничего не замечая вокруг. От злобы кровью налили его глаза, побагровело лицо. Скрежеща зубами, повторял он клятву, которую уже дал, когда ему помешали напасть на Эпафродита славины Радован и Исток: "Клянусь золотой короной Аттилы и его прекрасной женой Керкой, течет, разливается кровь! Широкой рекой польется - и все из-за нее!"
     - Словно христианский дьявол! - прошептал путник, когда гунн пронесся мимо него. Едва отдышавшись, он вылез из зарослей и поспешил к граду.
     Этим путником был Радован, шедший из Константинополя, чтоб передать приветствие Сваруну от его сына Истока.