Прочитано:

18%

     Крестьянин вздохнул; он задумался и как будто не решался высказать то, что ему хотелось.
     - Говори, - добавил король, подбодряя его.
     - Вы для меня ничего не сможете сделать, - тихим голосом ответил Вядух, - и не только для меня, но и для всех наших мужиков, сколько бы их не было. Господ дворян стеречь и сдерживать их - один король без помощников не в состоянии... Вы не можете видеть и знать того, что с нами творят. Если вы спросите, вам скажут что исполнили приказание, а нас будут по-прежнему притеснять и травить... Эх! - добавил он, - я с Неоржей помаленечку устроюсь... ни я вечно жить не буду, ни он...
     Король опечалился.
     - Поверь мне, хозяин, - сказал он, - я хотел бы улучшить вашу участь, но ты прав - король бессилен помочь... - Да, - добавил он насмешливо, - существует одно лишь средство. Огниво за поясом, в поле найдется кремень, а в лесу много щепок.
     Крестьянин грустно улыбнулся.
     - Так, - произнес он, - не один прибегал к этому средству, когда другого не было, но это, вероятно, уже последнее.
     Король попросил молока.
     Перед ним положили чистое полотенце, принесли свежий хлеб, усадили на скамью. Слугам приказано было ждать за воротами.
     Хозяева, осчастливленные тем, что принимают такого высокого гостя, суетились, стараясь его угостить... Гарусьница даже поставила возле печки миску с молоком для собак.
     Король тем временем расспрашивал старика о хозяйстве, о жизни, о заработках, о налогах...
     Старый Лекса, набравшись храбрости, откровенно и без всяких стеснений, отвечал на все вопросы, как будто перед ним находился простой смертный. Король для него был гораздо менее страшен, чем Неоржа.
     Без всякого намерения имя Неоржи сорвалось с уст крестьянина.
     - А я могу тебя обрадовать, старик мой, - произнес король, - потому что не только тебя одного грабит Неоржа, но он попробовал и с меня драть.
     - Милостивый пан! А как же он посмел бы! - воскликнул крестьянин.
     - Как? Так же, как и с тебя, - рассмеялся Казимир. - Ты должен знать, что в Величке в соляных копях таможенные чиновники обязаны содержать моих лошадей... Коням там хорошо... Неорже захотелось и своих туда поместить на даровой корм... Слуги Трукла и Левко не осмелились их прогнать, когда их привели... его кони ели мой корм и жирели...
     Вядух укоризненно покачал головой.
     - Но я хорошо наказал этого наглеца, - прибавил Казимир, - и запретил ему показываться мне на глаза.
     - Вот, чего ему захотелось! - рассмеялся хозяин.
     - Итак, вы видите, - окончил Казимир, - что и мне не лучше, чем вам; и меня грабят. И не один лишь Неоржа, но и многие другие... Мне трудно обо всем знать и везде быть...
     В таком духе у них продолжался разговор, потому что король подробно и внимательно его расспрашивал о положении и жизни мужика. Когда он, наконец, собрался уезжать, Вядух, низко кланяясь и целуя край его одежды, шепотом сказал:
     - Милостивый пан, если вы желаете нам добра, сделайте это для меня и не вмешивайтесь в отношения между Неоржей и мною... ибо он будет мстить. Я и сам смогу с ним справиться.
     - Огнем? - спросил Казимир.
     - Это уж надо оставить, как последнее, крайнее средство, - возразил селянин... и покачал головой.
     Хозяин провожал гостя до ворот.
     Богны во время посещения короля нигде не было видно, и Кохан, бывший вместе со своим паном и столько слышавший от него о красоте девушки, оглядывался по сторонам, не увидит ли он ее. Мать, объятая каким-то тревожным предчувствием, заперла ее в комнате, и девочка могла только сквозь щели приглядываться к королю...
     На обратном пути в Краков Казимир ехал впереди, а вслед за ним Кохан, для которого это посещение было непонятно и который ничем другим не мог его себе объяснить, а лишь предположением, что красивая девушка приглянулась королю.
     Фаворит спросил, почему им не показали Богны.
     Король взглянул на него с насмешливой улыбкой.
     - Они хорошо сделали, - сказал он, - ее не для этого вырастили и воспитывали, чтобы девушка пропала. Было бы жаль ее... Дворянки и мещанки... те не особенно дорожат женской честью, но у мужика это святыня, и нельзя посягнуть на то, что он считает своим единственным сокровищем.
     Кохан начал потихоньку смеяться.
     - Ваше Величество, - отозвался он, - недаром дворяне называют вас королем хлопов...
     Он полагал, что Казимир этим огорчится, но слова эти лишь вызвали улыбку на устах короля.
     - Ты думаешь, Кохан, что я постыдился бы быть таким, если бы мог? - произнес он. - В этом-то и мое несчастье, что я лишь король на бумаге, который много желает и мало может сделать!
     Казимир глубоко вздохнул, и они молча продолжали путь.

     Неоржа, о котором идет речь, владелец имений в окрестностях Сандомира и Кракова, происходил из рода Топорчиков, одного из самых старших и богатых родов в Кракове, отпрыски которого рассеялись по другим землям, и все были богаты.
     У Неоржи был собственный двор в Кракове, в котором он часто подолгу оставался.
     Вначале он старался понравиться королю, мечтая о великих заслугах и наградах, и, несмотря на то, что Казимир, обладавший инстинктом узнавать людей, принимал его холодно и даже отталкивал, он почти насильно навязывался со своими услугами. Лишь через некоторое время он убедился в том, что ему не обойти Казимира, и он потерял надежду на королевскую милость, хотя ему давно уж было обещано воеводство, лишь бы от него отделаться.
     Неоржа не высказывался перед людьми о своем разочаровании и говорил много о своей будущности, затаив в себе злобу против короля, которого он не любил...
     Всем этим панам, увязшим в роскоши, было не по душе, что Казимир хотел везде ввести порядок, за всем смотрел, с мужиками разговаривал о их нуждах, велел допускать к себе евреев с жалобами, и наблюдал за тем, чтобы доходы с рудников не пропадали...
     Неоржи и другие, ему подобные, против этого сильно роптали; не такого короля им хотелось бы иметь.
     Когда при посредстве Левка, державшего в откупе соляные копи в Величке, обнаружилась история с лошадьми, которых ему Неоржа навязал, и король, приказав их прогнать и рассердившись на виновника, запретил ему доступ в замок, Неоржа впал в большой гнев.
     Таких как он, относившихся недоброжелательно к королю вследствие разных причин, было много... Втихомолку роптало духовенство, потому что, по его мнению, архиепископ Богория был слишком снисходителен к королю; дворяне жаловались, что им не давали руководить судами и строго следили за соблюдением справедливости.
     Не любили и ксендза Сухвилька, неизменного советника короля, потому что ни духовенство, ни рыцарство не были довольны таким строгим законоведом.
     С каждым днем увеличивались жалобы и обиды на короля.
     Знал ли о них Казимир, или не знал? Докладывали ли ему об этом, или скрывали - этого нельзя было узнать, так как он ничем не выказывал никакого интереса к людской молве и неприязни. Его никогда ничто не могло заставить изменить раз избранный им путь.
     В числе враждебно относившихся к королю находился молодой ксендз, Марцин Баричка, сын Гжималянки, происходивший из семьи, переселившейся когда-то из Венгрии в Русь, воспитавшийся за границей, известный своими строгими нравами и неустрашимым характером.
     В то время ксендз Баричка был лишь викарием и находился при дворе епископа краковского. Он еще не имел большого значения, но ему предсказывали великую будущность.
     В то время, когда другие капелланы думали о земном, о доходных приходах, о высших должностях, о том, чтобы возвыситься, и пользовались своим положением для достижения земных благ, ксендз Марцин всеми этими земными благами не дорожил, а строго исполнял все обязанности, возложенные на него его саном. Он был готов и в огонь, и в воду броситься, если это необходимо было, и притом исполнял все так спокойно, холодно, как будто он совершал самое обыкновенное дело.
     Все его очень уважали, но лишь немногие его не боялись. Случалось, что он вызывал неудовольствие епископа, потому что не признавал никаких уступок. В делах, касающихся церкви, он готов был идти напролом, не обращая ни на что внимания.
     Одна его наружность внушала тревогу. Это был желтый, похудевший аскет, преждевременно состарившийся в молитвах и добровольных постах и лишениях, с острым проницательным взглядом, с сухим неприятным голосом, с порывистыми движениями. Богослужение доводило его до экстаза, добродетель его переходила в страсть, и он в своих проповедях увлекался чуть ли не до безумия.
     По матери, Гжималянке, он состоял в родстве с Неоржей, которого называл дядей и с которым часто встречался.
     Деревянный, незатейливый дом Неоржи находился в Околе. В отсутствие пана в нем жили привратник, старый дворовый слуга и служанка. Опустевший, запущенный дом состоял из нескольких комнат, между которыми была одна большая, где можно было принимать гостей.
     Скупой и жадный Неоржа нечасто принимал у себя, и у него не очень-то охотно бывали, потому что он вовсе не по-барски принимал, хотя это было ему по средствам. Он сам ел и пил много, часто даже как обжора, без разбора... Самые простые блюда, кислое пиво - все ему было по вкусу... Когда не было в доме чужих, он ел то, что было приготовлено для челяди, не выбирая, лишь бы на его долю оставили самую большую чашку.
     Через несколько дней после того как король побывал у Вядуха, батрак привел ему лошадей, изгнанных из Велички; узнав, что король, рассердившись, не только велел их прогнать, но даже грозил ему наказанием и запретил ему доступ к себе, он страшно разозлился.
     Ему не на ком было выместить свою злобу и не перед кем излить свою душу, потому что он остался одиноким.
     Люди, узнав о том, что он попал к королю в немилость, начали от него сторониться и избегать, как это обыкновенно бывает. В течение целого дня до самого вечера никто не пришел, лишь в сумерки притащился судья сандомирский, Ясько, прозванный Грохом.
     Ясько Грох тоже принадлежал к числу недовольных. Это был юрист-самоучка, схвативший верхушки наук в школе Пресвятой Девы в Кракове, служивший вначале писцом при суде; когда же он приучился и привык к судебным разбирательствам, его назначили помощником судьи за неимением другого. Хотя познания его были очень малы, тем не менее, он ими очень гордился.
     Хитрый и такой же жадный, как и Неоржа, но к тому же еще и бедный, Ясько Грох известен был тем, что лучше других умел из чужой вины извлекать для себя пользу в виде разных поборов. На него очень роптали, но он не обращал на это внимания. Он в свою очередь жаловался на судьбу, что ему приходится довольствоваться такой малой должностью, когда он чувствует, что достоин чего-нибудь лучшего.
     Неоржа, увидев на пороге длинноногого, прямого, как галка, Гроха, тотчас же выпалил:
     - Вы знаете! Знаете! - начал он невыразительно бормотать, потому что у него был толстый язык. - Вы знаете, чего мы дождались? Короля хлопов! Да! Да! Для них он как отец родной, а для нас, старых дворян - тиран, палач... Посмотрите, - добавил он, - мне исконному дворянину нельзя было послать негодному жиду в Величке своих лошадей для прокормления. Он их велел немедленно убрать вон... Ну?.. Что вы на это скажете?
     Он ждал ответа, но Грох лишь кривил губы.
     - К моему хлопу, к этому висельнику Вядуху, король ездил в гости... А меня в замок не впускают! Вы это понимаете?
     Грох процедил сквозь зубы несколько слов.
     - Так у нас всегда бывает...
     - О чем он думает, этот король? - вопил Неоржа. - Он намерен поступать с нами, рыцарями и дворянами, как с рабами...
     Задыхаясь от гнева, пыхтя, Неоржа расхаживал по комнате. Тем временем Грох оглядывался кругом, нет ли чего съедобного. Он не был таким жадным, как хозяин дома, однако радовался угощению, потому что оно избавляло от расхода денег на еду и питье.
     Неоржу душила злоба... Он ударил в ладоши и приказал явившемуся в разорванном платье батраку нацедить пива. Принесли жестяной кувшин и глиняные кубки. Они уселись за напитком; Неоржа сопел, Грох охал. У хозяина дома не сходили с уст лошади, прогнанные из Велички... Посетитель разделял его возмущение.
     После второго кубка он тихо начал:
     - Это верно, что вас обидели... Король не обеднел бы от ваших лошадей, но в этом еще все... Есть гораздо худшие предвестники. Камня на камне не останется.
     - Ну! - спросил Неоржа, удивленный. - А какие?
     - Они собираются все тут переделать и перестроить.
     - Кто?
     - Ну, да Сухвильк и король, - тихо ответил Грох, который боялся жаловаться из боязни быть подслушанным.
     Неоржа был изумлен.
     - Что? Что? Говорите! - воскликнул он, нагнувшись к посетителю.
     - Вы ни о чем не знаете?
     Хозяин пожал плечами и опорожнил кубок.
     - Сухвильк научился в чужих странах таким вещам, о которых у нас никогда не слышали. Он хочет развести у нас виноградники в то время, когда у нас и простые деревья гибнут от холода. Законы! Законы! Я слышал, что их собрали со всех стран, переписали и хотят отменить все обычаи, скопившиеся в течение веков, передававшиеся от поколения к поколению, и вместо них ввести новые законы.
     Глаза Неоржи расширились от изумления, но он хорошенько не мог этого понять.
     - Что? Что? - тихо бормотал он.
     - Теперь мы, судьи, - продолжал Грох, пальцем ударяя себя в грудь, - мы рассматривaem дела, выслушивaem, взвешивaem и судим по совести... Но это, видите ли, им не нравится... Нет... Они велят судить на основании писанного закона.
     Он язвительно рассмеялся.
     - Но этого быть не может! - воскликнул возмущенный Неоржа.
     - А король этого желает, потому что Сухвильк уговорил его, что так делается в других странах.
     Горькая улыбка была на его устах.
     - Эх! Эх! - добавил он, - берегитесь, господа дворяне! Берегитесь! Что с нами, судьями, приключилось сегодня, то случится завтра с вами. Бросят старые обычаи и растопчут их ногами и переделают это королевство по своему усмотрению, по образцу венгерского или чешского.
     Неоржа от ужаса и возмущения молчал.
     - Им мало того, что они нас, судей, придавят и сделают рабами закона, - жаловался Грох. - Они хотят все вверх дном перевернуть. Ведь какими здоровыми жилищами были наши деревянные дома... Эх! Король приказывает строить из камня... А жить меж каменных стен - это смерть! Он хочет нас погубить. Господь Бог дал соль для всех. Когда-то можно было ее получить в Величке каждому, сколько нужно было, а теперь!.. Эх! Завели счета, жиды отмечают каждую мерку и записывают в книги.
     - А моих коней вон из Велички! - заикаясь простонал огорченный Неоржа. - Вот оно... Вот что... Дворян и рыцарей, - начал он бормотать, - король обиж... Они ему не по вкусу... Он лишь расположен к хлопам и жидам... Этот Левко из Велички, эта скотина, рассказавшая о моих лошадях, - он арендует соляные копи и все, что он скажет, то свято... Моего мужика, хитрого разбойника, король фамильярно хлопает по плечу... а мы? Что мы такое? Кто мы?
     - Светопредставление! - произнес Грох, глядя на дно кубка, в котором ничего уже не осталось.
     В это время в комнату вошел ксендз Марцин Баричка, простоявший несколько секунд у порога, не замеченный разговаривавшими.
     Грох, относившийся к духовенству с большим уважением, поцеловал в руку прибывшего. Неоржа встал, уступив место гостю. Ксендз Баричка, бледный, с пасмурным, угрюмым лицом, уселся.
     - Я слышу, что вы, господа жалуетесь на его величество, - произнес он, качая головой.
     Неоржа, разводя распухшими руками, обратился к нему с болезненным выражением лица.
     - Вы слышали о том, что случилось с моими лошадьми в Величке? Что? Ведь это вопиющее дело! За это Господь должен его наказать!
     Ксендз Баричка изумился.
     - А какое же у вас право было их там держать! - спросил он.
     - Право? - с возмущением воскликнул Неоржа. - Такое право, что испокон веков такие люди, как я... там кормили по две и по четыре... Дьявол не взял бы за это жида, да и с кормом ничего не случилось бы.
     Ксендз Баричка покачал головой.
     - Это еще не все, - подхватил хозяин. - Послушайте, о чем рассказывает Грох: волосы дыбом становятся.
     Ксендз повернулся к судье.
     - Ужасно! - произнес Грох. - Я слышал, что собираются писать новые законы.
     Баричка улыбнулся.
     Грох начал свои нарекания, все более и более увлекаясь, но на духовного слова его не произвели никакого впечатления, и он равнодушно слушал.
     - Это еще не самое скверное из того, что делает король, - молвил он строгим голосом.
     Оба собеседника замолчали. Лицо ксендза стало грустным.
     - Он хотел иметь наследника, в этом не было ничего плохого, он сватался к этой чешке, которая вскоре умерла... В этом был перст Божий! Вскоре после этого король Ян и его сын сосватали ему Аделаиду Гессенскую... Долго ли он с нею жил? А что теперь делается?
     Грох покачал головой.
     - Эта немка, которая ему даже двух тысяч копеек в приданое не принесла, а вдобавок еще уродлива...
     - Он ведь знал об этом и все-таки женился, - прервал ксендз.
     - Я ее видел, - пробормотал Неоржа, - и хотя я короля не люблю, но я его не обвиняю. Она безобразна, не знает по-нашему ни слова, и говорят, что она не совсем нормальная...
     - Однако, она его жена.
     - За эту жену вам нечего так вступаться, - произнес Грох, - она ни в чем не терпит недостатка. Король питает к ней отвращение, и ее устроили в замке в Жарновце, где она живет, как подобает королеве, но мужа не видит. Она уж больно уродлива...