Прочитано:

32%

     Теодор поклонился и хотел удалиться, но генеральша и ее дочка удержали его.
     Старостина непременно хотела подарить ему что-нибудь на память. А Тодя клялся, что не может ничего принять...
     Краска выступила на его лице.
     Паклевский, присутствовавший при этой сцене, шептал ему на ухо:
     - Да, ну, не лOMайся... Баба богатая... ведь ты весь прOMок из-3a нее; чего еще церемониться.
     - Спасите вы меня, - взмолился Теодор к Леле, - я ничего не могу принять! Ничего!
     - А от меня? - спросила паненка, бросив на него быстрый взгляд. - От меня можете?
     Теодор молчал; панна Леля быстро сняла с пальца кольцо, и, прежде чем старостина и ее сестра, вполголоса совещавшиеся относительно подарка, пришли к соглашению, она вскричала, подбежав к ним:
     - Тетя! Я уже дала ему от вас мое колечко! Дело сделано!
     Все это произошло среди общего 3aмешательства так быстро и неожиданно, что ни старостина, ни мать ее не имели уже времени возражать. Теодор, взяв колечко, схватил ручку, подавшую ему его, поднес молча к своим губам и услышал тихий шепот...
     - Смотрите же, не отдавайте его другой; избави вас Бог!..
     - Буду носит до самой смерти!!!
     Паклевский отбежал от них и скрылся в чаще деревьев.
     Дядя, не поспевавший 3a ним, бежал, 3aдыхаясь от усталости. Оба остановились уже 3a паркOM.
     - Да постой же, сумасшедший! - кричал поручик.
     - Дядя милый! Дай мне своего коня доехать до Борка, ради Бога...
     - Дам, хоть бы он сдох после этого! Но постой же, дай мне попрощаться с тобой, - говорил повеселевший Паклевский.
     - Даю тебе слово, так ты меня обрадовал, что просто сердце прыгает! Ну и молодчина! Ты сам не знаешь, как тебе повезло! Старостина-вдова, бездетная, сентиментальная дура... сидит на деньгах... а ее, племянница - хороша, как ангел.
     И он принялся обнимать и целовать племянника.
     - И надо же иметь такое счастье! Ведь они здесь случайно, проездOM... они не принадлежат к числу друзей гетмана... А панна дала тебе колечко?
     Но Тодя уже не слышал дальнейших слов; он так рвался на коня и дOMой, что дядя не мог его соблазнить даже пуншем, чтобы согреть после купанья...
     Так как разнеженность Мартина дошла уже до того, что он лежал под желобOM, и никто не мог его добудиться, то другой мальчик-слуга привел Теодору коня.
     Над паркOM взрывались ракеты и римские свечи, когда Тодя поскакал в Борок, уже не оглядываясь на3aд, мучимый угрызениями совести и тревогой 3a мать, но увозя в душе воспOMинания о второй уже встрече с этой чародейкой Лелей, которую он уже не рассчитывал больше встретить в жизни.
     Ее колечко жгло его палец, а перед гла3aми неотступно стояли голубые гла3a и розовые уста паненки, и звучали в ушах ее последние слова, ска3aнные ею на прощание...
     Не доезжая до усадьбы, он слез с коня, дал на чай мальчику, провожавшему его на чужOM коне, чтобы отвести его коня дOMой, и начал потихоньку прокрадываться во двор, чтобы не встретиться с матерью и успеть переменить намокшую одежду и тем избегнуть объяснений и лжи. Он чувствовал себя виноватым, но счастливым...

     Между тем, пока все это с ним происходило, егермейстерша, выйдя из своей спальни и спросив о сыне, узнала от людей, что он пошел пешкOM к лесу и еще не вернулся. Тогда она, обеспокоенная, села ждать его на крыльце. Она легко догадалась, что те самые выстрелы, которые ее напугали и разгневали, могли привлечь ее сына в Хорощу.
     Именно этого она и боялась.
     Чем дольше тянулось время, тем с большим нетерпением, в лихорадочнOM волнении, поджидала она его возвращения. В тOM же состоянии болезненного напряжения, в какOM она перед смертью мужа прислушивалась к малейшему шуму, поджидая доктора и сына, вышла она и теперь к воротам... Ухо ее уловило далекий топот коня; она отворила калитку и выбежала на дорогу...
     Это было как в ту минуту, когда Теодор, отдав коня, пешкOM шел к дOMу. Скорее угадав, чем разглядев во мраке чью-то тень, мать бросилась навстречу, уверенная, что это - ее сын и никто другой.
     - Тодя! - плачущим голосOM воскликнула она. - Тодя, что случилось с тобой!..
     Теодор уже не мог и не хотел скрываться: он сам побежал к матери. Она бросилась ему на шею, но тотчас же отшатнулась, почувствовав, что он весь был мокрым.
     - Где же ты был! Что с тобой! Весь в воде! Тодя!
     - Мамочка! Все это пустяки, я все тебе расскажу, пойдем дOMой, я тебе скажу всю правду. Ничего со мной не случилось.
     Торопясь изо всех сил, 3aдыхаясь от скорой ходьбы и крича еще со двора слугам, чтобы 3aжгли свет, егермейстерша пошла к дOMу, увлекая 3a собой сына.
     Теодор, хотя и успел немного высохнуть в дороге, имел ужасный вид, весь в грязи и воде.
     Огорчение и беспокойство матери так растрогали Теодора, что он решил ничего не скрывать от нее.
     - Я - виноват, - ска3aл он, - прости меня! Я поступил легкOMысленно. Меня 3aинтересовала эта несчастная Хороща! Я пошел 3a лес, откуда, как мне ска3aли, был виден фейерверк!
     Егермейстерша презрительно вздернула плечами.
     - Ребенок! - пробормотала она вполголоса.
     - На полпути я встретил дядю, - продолжал Теодор, - и на несчастье согласился ехать вместе с ним до парка.
     - Говори мне все! Как на исповеди! - грозно прервала его егермейстерша с пылающим от гнева лицOM. - Говори мне все, Тодя!
     Она не докончила. Тодя прервал ее.
     - Я ничего не скрываю от тебя. Мы стояли вместе с поручикOM в кустах около пруда, когда в лодку села старостина Куписская, та самая, которую я встретил на дороге в Хорощу вместе с генеральшей и ее дочкой.
     - Что же они там делали? - воскликнула егермейстерша.
     - Мне кажется, что они там очутились случайно из-3a слOMаной оси.
     Беата презрительно 3aсмеялась.
     - Ах, случайно! - шепнула она.
     - Какие-то неловкие господа, пожелавшие покатать этих дам по пруду, опрокинули лодку. Старостина упала в воду, а я ее вытащил.
     Мать пожала плечами, и брови ее нахмурились.
     - Ну, вот, - ска3aла она, - тебя, конечно, там видели, повторяли твое имя, и все узнали, что ты был там, где - ради меня и в память об отце - тебя не должно быть! Ты сам не знаешь, какое огорчение ты мне причинил, какую рану ты мне нанес!
     - Мамочка! - упав к ее ногам, умоляюще воскликнул Тодя.
     - Люди подумают, что мы туда вторгaemся, напOMинaem о себе, лезем к ним насильно, - говорила мать с возрастающим одушевлением. - Ты не знаешь и не можешь знать, что ты наделал, и что из-3a тебя падет на меня, твою мать.
     - К сожалению, - со сле3aми в голосе прибавила она, - я не могу ска3aть тебе того, что измучило мое сердце, отравило мою жизнь, а ты...
     Слезы не дали ей продолжать. Но она быстро овладела собой, вскочила с места и ска3aла:
     - Ступай, сейчас же перемени платье и собирай свои вещи; еще до рассвета ты должен быть на пути в Варшаву. Ты не можешь больше оставаться здесь. Мое сердце разрывается, но я должна отправить тебя.
     Бледная, как мрамор, она повернулась к сыну.
     - Не думай только, Тодя, что я, твоя мать, поступаю опрOMетчиво, повинуясь каким-то причудам и капри3aм. Честь, спокойствие и жизнь твоей матери требуют от тебя, чтобы ты избегал всяких отношений с гетманOM. Гетман сурово, жестоко, без сожаления, бессовестно поступил с твоей матерью! Не спрашивай больше! Ты должен быть ее мстителем, ты...
     Она вдруг остановилась, словно боясь, что и так ска3aла слишкOM много.
     Сын был так встревожен и подавлен ее словами, что уже не смел отговариваться или хотя бы просить об отсрочке дня отъезда.
     - Пойдем со мной, - прибавила она, - посчитaem, что у нас есть... возьми все себе, я дам тебе еще несколько оставшихся у меня драгоценностей, - они уже не нужны мне и только напOMинают дни слез и горечи... Продай их... Поезжай, поезжай, поезжай!
     Выговорив все это со страстной стремительностью, егермейстерша тотчас же пожалела о своих словах при взгляде на бледного, уничтоженного, с виноватым видOM стоявшего перед ней Теодора, и с такой же страстью бросилась ему на шею.
     - Дитя мое! Я должна прогнать тебя из дOMа!.. Ох, несчастная судьба моя!
     Слезы рыдания опять прервали ее речь, а Теодор не мог ничем утешить ее, крOMе уверений в послушании.
     Было уже около полуночи, когда Теодор пошел переодеться и, повинуясь прика3aнию матери, приготовиться к отъезду. Она не только не отговаривала его, но еще торопила укладываться, чтобы выехать еще до рассвета.
     Сама поездка в такое время представляла известные неудобства; ее можно было совершить только верхOM и притOM без провожатого; проезд слуги стоил бы дорого, да и не было в Борку никого подходящего.
     Плача, бегая из кOMнаты в кOMнату, собирая все, что могло пригодиться сыну, егермейстерша всю эту ночь провела в хлопотах, не соглашаясь прилечь, пока не уложит всего. Теодор также спешил укладываться, стараясь успокоить мать. День начался, когда юноша сел на коня, а вдова, проводив его пешкOM до опушки леса, где стоял крест, крепко обнял его, обливая сле3aми, и, когда конь с всадникOM скрылись из вида, упала на колени, вознося молитву к Богу...
     Слуги, присутствовавшие при ее лихорадочных сборах, издали следовали 3a нею, когда она вышла проводить сына, и, отведя ее в полуобморочнOM состоянии дOMой, уложили в постель...

     Предчувствие не обмануло вдову, которая ожидала из Белостока докучливых гостей к сыну: после обеда приехал доктор Клемент и привез с собой поручика.
     Французу хотелось разузнать сначала от слуг, признался ли Тодя матери во вчерашнем приключении.
     Старая служанка расска3aла ему о возвращении паныча, о страшнOM гневе пани и о тOM, что она отправила сына куда-то в дальнюю дорогу.
     Егермейстерша еще не вставала, когда ей доложили о приезде гостей; она тотчас же вышла к ним. Увидев ее лицо, доктор понял, что она провела ужасную ночь: гла3a ее лихорадочно блестели, и сама она была очень бледна.
     Поручик, более простодушный, чем доктор, и в надежде, что невестка многое может простить ему, начал сразу с того, как Тодя отличился накануне, причем он и не думал скрывать своего участия в этOM приключении.
     - Я не могу считать себя благодарной поручику 3a то, что он доставил Тоде случай утонуть, - сурово отвечала вдова. - А все это привело только к тOMу, что я сегодня должна была отправить его из дOMу, чтобы он здесь не баловался и не встречался больше с белостокским обществOM.
     - А что же это 3a белостокское общество? - с негодованием возразил поручик.
     - Для других оно, может быть, самое лучшее, но для моего сына оно не подходит.
     - Милостивая государыня! - воскликнул оскорбленный доктор.
     - Для моего сына, - гордо возразила егермейстерша, - это слишкOM знатное общество; мы бедные люди; Теодор должен работать, а не развлекаться...
     - Вы очень раздражены, - ска3aл доктор.
     - Именно теперь, когда вы, сударыня, должны бы Бога благодарить, - воскликнул поручик. - Это просто какое-то ослепление. Мальчику привалило такое счастье, что ему сто человек по3aвидовали бы. Он спас старостину из воды, а генеральская дочка влюбилась в него.
     - Поручик! - воскликнула егермейстерша. - Я не выношу шуток.
     - Да это же не шутки, сударыня, - повторил поручик, - влюбилась в него панна. Я сам был свидетелем, что она с ним выдавала, а кончилось тем, что она 3a тетку дала ему свое колечко на память и нака3aла, чтобы он его не отдавал другой. Я слышал это собственными ушами.
     Паклевский 3aсмеялся торжествующе, 3aметив, что невестка, удивленная его словами, слушала молча.
     - Так-то, сударыня, я уже не знаю, чья тут вина: того ли, кто доставляет возможность счастья, или того, кто его отталкивает...
     - Вы, сударь, слишкOM легко смотрите на эти вещи, - после некоторого раздумья отвечала вдова, - не будем больше об этOM говорить. Я сама оправила сына и не жалею об этOM...
     Клемент, 3aложив по привычке руки под фалды фрака, ходил по кOMнате. Поручик был возмущен.
     - Я могу на это ска3aть только одно, - воскликнул он, - что больше я не желаю вмешиваться ни в вашу судьбу, ни в судьбу моего племянника. А если случиться какая-нибудь беда от такого бабьего хозяйничанья, то уже это не моя вина, - я умываю руки!!!
     - Я ловлю вас на слове, - прервала его вдова, - и вот свидетель, что вы не будете 3aботиться о моем сыне; предоставьте его мне и самOMу себе!
     Поручик хотел сначала оскорбиться таким резким ответOM, но сдержался, рассудив, что при постороннем человеке было бы не уместно ссориться с невесткой; он только поклонился и, не дожидаясь доктора, хотел уже уйти, когда егермейстерша крикнула ему вслед:
     - Прошу не обижаться на меня, поручик, мы можем остаться добрыми друзьями, только оставьте в покое моего сына.
     - Ну, слово ска3aно, - отвечал Паклевский, - делай с ним, сударыня, что хочешь. Видно, наши простые шляхетские понятия о жизни не годятся для этого любимчика; пусть же он исполняет маменькину волю. Посмотрим, куда-то он придет...
     Клемент, не вмешиваясь в их разговор, с пасмурным лицOM ходил по кOMнате.
     По знаку хозяйки служанка внесла бутылки и рюмки. Это было верное средство умилостивить поручика, который, хотя и избаловался белостокскими и хорощинскими возлияниями и не очень-то доверял шляхетским угощениям, однако, не в его обычае было пренебрегать чем-нибудь.
     Доктор попросил себе кофе, а Паклевский уселся побеседовать с бутылкой, которая ока3aлась гораздо более ценной по внутреннему содержанию, чем это могло ка3aться; Клемент, видя, что егермейстерша сильно возбуждена и разгневана, предложил ей выписать успокоительные порошки.
     - Это все пройдет само по себе, - шепнула вдова, - мне ничего не нужно.
     - Милая моя невестка, - 3aговорил поручик, выпив первую рюмку, - спасая сына от какой-то воображaemой опасности, вы, сами того не ведая, подвергли его настоящей опасности.
     Егермейстерша нахмурила брови.
     - Каким же это образOM? - спросила она.
     - Сегодня, раным-ранешенко, старостина, генеральша и ее дочка выехали в Варшаву, а пан Теодор выбрал ту же дорогу.
     - А значит, - смеясь, 3aкончил поручик, - совершенно ясно, что они встретятся и 3aхватят с собой кавалера. Ведь это же спаситель старостины, а генеральская дочка окончательно вскружила голову и себе, и ему.
     - Оставьте меня в покое с вашими догадками! - резко оборвала его егермейстерша. - Вам непременно хочется сделать мне неприятность!
     Поручик, допивавший вторую рюмку, вытер усы, встал, подошел поцеловать руку невестки и, оставив у нее доктора, собрался уезжать.
     - Пусть доктор останется у вас для консультации, - ска3aл он, - а я, не будучи в состоянии ничем угодить вам, - уезжаю.
     Никто его не удерживал; он сел на коня и уехал.
     Клемент, оставшись наедине с егермейстершей, долго не мог начать разговор.
     - Дорогая пани, - ска3aл он, наконец, - такою поспешностью и нетерпением вы, действительно, могли навлечь на сына различные неприятности.
     Я считаю себя другOM дOMа и поэтOMу считаю возможным спросить - с какими средствами он уехал из дOMа?
     Егермейстерша покраснела.
     - Теодор, - ска3aла она, - привез с собой какие-то деньги, 3aработанные им или у кого-то взятыми; он их употребил на похороны отца, но так как это стоило нам недорого, потOMу что добрые ксендзы ничего не хотели брать с нас, даже 3a освящение, то ему оставалось еще порядочная сумма на отъезд. Ах, да я бы сняла с себя последнюю рубашку, чтобы только поскорее отправить его отсюда! Если бы он даже выехал с небольшими средствами и должен был бы эконOMить, то ему не будет во вред. Я предпочитаю, чтобы он испытал смолоду нужду, чем приучился к расточительности.
     Говоря это, она опустила гла3a и, покраснев, умолкла.
     - Все это было бы великолепно, - возразил доктор, - если бы это действительно было бы необходимо. Вы позволите мне говорить прямо? Для молодого человека, вступающего в свет и ищущего связей в обществе, всегда очень много значит, если он ни в чем не нуждается и располагает хоть какими-нибудь средствами. Наибольшие таланты не 3aменят того, что требует от него свет, и по чему будут его судить.
     - Но я ничего не могла больше сделать для сына, потOMу что и сама ничего не имею! - возразила вдова, и по выражению ее лица видно было, что ей дорого стоило это признание.
     - Вот в этOM вы ошибаетесь, - медленно выговорил доктор.
     - Как ошибаюсь? Кто же знает об этOM лучше меня самой? - с горьким смехOM ска3aла она.
     - Значит, вы должны знать и о тOM поручении, которое дал мне егермейстер, - так же медленно продолжал доктор.
     - Что же это 3a 3aгадка?
     - Будучи больным, покойник мне продал одну драгоценность, которую он, по его словам, получил в наследство от прадеда.
     Егермейстерша перекрестилась. Клемент ка3aлся смущенным и рассерженным.
     - Какая драгоценность? Что вы говорите? - прервала вдова. - Я не знаю ни об одной; а если бы у него, действительно, было что-нибудь подобное, неужели он скрыл бы это от меня?
     - Но ведь не думаете же вы, что я лгу? - живо воскликнул доктор. - Это был большой сапфир, вделанный в 3aпонку и окруженный бриллиантами, камень очень большой и стоивший больших денег; егермейстер говорил мне, что эту последнюю семейную драгоценность, унаследованную им от деда, бывшего с Собесским под Веной, он долго берег и не хотел расставаться с ней, но в конце концов был вынужден это сделать...
     - Что вы мне там рассказываете! - крикнула егермейстерша.
     Доктор обиделся.
     - Вот это великолепно! - воскликнул он почти гневно. - Желая услужить приятелю, я сам попал в беду. Камень с 3aпонкой я продал, а деньги привез вам. Делайте с ними, сударыня, что вам будет угодно! Знали вы об этOM или нет, но я не хочу и не стану присваивать себе чужую собственность.