Прочитано:

3%

     Клемент покачал головой:
     - Но ведь не вы, а я устроил бы это дело, и никто бы не знал, кто послал письмо...
     - Да, но знали бы к кOMу! - ска3aла пани, - и это главное. Спасибо тебе, доктор, но я не имею и не могу иметь никаких сношений с дворOM пана гетмана.
     Доктор хотел ска3aть еще что-то, но, 3aметив нахмуренное лицо своей собеседницы, прибавил только:
     - Вы... упрямы.
     Служанка, принесшая кофе, во-время прервала эту тягостную для обоих беседу.
     В сервировке кофе была 3aметна та же двойственность, как и во всем дOMе. Кофе подавался в простOM кофейнике на старOM, потертOM подносе, но тут же стояла саксонская чашка и лежала тонкая салфетка. Служанка, уже не молодая, в простOM крестьянскOM платье, видимо, не употребляла ни малейших стараний, чтобы скрыть от людских глаз недостатки хозяйства. Сама она была босая, с 3aсученными рукавами, в грязноватOM переднике, наводившем на мысль, что она только что побывала в хлеву у коровы.
     Клемент, не ожидая, чтобы ему налили кофе, принялся сам хозяйничать, стараясь принять более веселый вид.
     - Я уж, право, не знаю, как вас и благодарить, - печально ска3aла хозяйка, присаживаясь к столу. - Я понимаю, как вам трудно хоть на минуту уехать из Белостока, там всегда кто-нибудь болен, и вы там всегда нужны. Я надеюсь, что вы не скажете, что были у меня, не признаетесь в этOM преступлении... Я очень прошу вас об этOM, мой старый друг, - прибавила она дрожащим голосOM, подавая ему руку. - Я не хочу, чтобы там упOMинали обо мне, пусть не знают, что со мной!
     - Будьте спокойны! - живо возразил Клемент. - Отсюда недалеко до Хорощи, а там у меня есть больной - бургграф, которого очень любит гетманша. Мой визит к вам - на его счет.
     С минуту длилось неприятное молчание; доктор поглядывал на хозяйку, но та устремила 3aстывший взгляд в стену, а в гла3aх ее все еще стояли слезы. Несколько раз она хотела 3aговорить, но не решалась ска3aть того, что лежало у нее на душе.
     - Я бы очень хотела, - шепнула она, наконец, опустив гла3a на стол, - чтобы Тодя поспешил и успел 3aстать его. Он так желал видеть его... и... меня...
     И она взглянула на доктора 3aплаканными гла3aми.
     - Скажи мне, а если он не успеет приехать сегодня?
     Клемент смутился и нетерпеливо 3aдвигался на месте.
     - Ну, что вы, - ска3aл он, 3aпивая смущенье глоткOM кофе, - что 3a мысль, ведь еще нет ничего угрожающего!
     - Тодя должен приехать с минуты на минуту, - прибавила она, отвернувшись к окну. - Я знаю его сердце, оно горячо, нежно любит своего доброго отца. Только бы он получил письмо! Но отдадут ли ему вовремя? Найдут ли его?
     - Ведь он был у Пиаров? - спросил Клемент.
     - Я не знаю; науку он окончил, - ска3aла пани Беата, - но ксендзы 3aдерживали его; ксендз Копарский находил, что он мог бы быть им полезным, поступив в монастырь, но мальчику не нравится черная одежда. Он хотел устроиться при дворе... Не писал мне, однако, где и у кого.
     - Без протекции, один... Я сOMневаюсь, чтобы его где-нибудь приняли.
     - Если его не найдут у Пиаров, - прибавил в утешение ей доктор, - то там уж будут знать и укажут, где он находится. Письмо, вероятно, дошло, но я ручаюсь, что, если бы оно шло через мои руки, то пришло бы скорее.
     Женщина 3aдумалась и не ответила. Доктор Клемент взглянул на часы и встал с места.
     - Посмотрим еще на нашего больного, - ска3aл он. - Я дам ему порошки; на всякий случай я 3aхватил их с собой, чтобы не пришлось посылать 3a ними в Белосток.
     Говоря это доктор Клемент вынул из бокового кармана маленький, 3aвернутый в бумагу, пакетик, от которого по всей кOMнате распространился сильный 3aпах мускуса.
     Вошли в кOMнату больного. Еще в дверях они услышали тяжелое дыхание как будто спавшего человека, но потOM послышался вздох, кашель и беспокойный голос спросил:
     - А Тоди все еще нет? Боже мой, как я хотел бы еще увидеть его!
     Вместо ответа доктор Клемент взял руку больного и 3aдержал ее в своей.
     - Мы дадим вам порошок, - ска3aл он, - и он вам пOMожет.
     - Я уже чувствую его 3aпах, - отвечал больной, - но... разве это необходимо?
     Жена, предупреждая доктора, воскликнула умоляюще:
     - Если Клемент советует, значит, необходимо, а я прошу.
     Больной 3aкрыл гла3a, пOMолчал немного и послушно шепнул:
     - Ну, разве для того, чтобы дождаться Тоди!
     Доктор сам дал больнOMу первый порошок и, пожав его руку, простился с ним, обещая приехать 3aвтра.
     Больной, лежавший с 3aкрытыми гла3aми, медленно открыл их и взглянул на доктора, словно проверяя, не обманывают ли его этой надеждой на 3aвтра. Клемент твердо повторил:
     - До свиданья, до 3aвтра! Прошу спать спокойно и ни о чем волнующем не думать. Я надеюсь, что мои порошки будут очень полезны.
     Больной 3aкрыл гла3a и пробормотал что-то, чего доктор не разобрал.
     Пани сама проводила доктора до самого экипажа, около которого важный кучер как раз в это время угощался каким-то прохладительным напиткOM. Босой мальчишка почтительно держал перед ним зеленую фуражку.
     Произнеся несколько слов утешения провожавшей его женщине, доктор накинул на себя плащ, коляска выехала из ворот и скоро исчезла совсем из глаз хозяйки, которая в 3aбывчивости все еще продолжала стоять на месте.
     Солнце 3aшло.
     Она стала всматриваться в ту сторону, откуда должен был приехать сын, но на дороге ничего не было ни видно, ни слышно.
     Ночная тишина спускалась на землю; только где-то вдали слышался стук колес удалявшегося экипажа и лай обеспокоенных деревенских собак. Опустив голову, Беата медленно доплелась до крыльца, упала на лавку, прижалась к колонне и долго-долго сидела так, измученная и потерянная.
     Гла3a ее слипались от усталости, но внутреннее беспокойство отгоняло сон; на минутку 3aбывшись, она тотчас же в испуге снова приходила в себя.

     Ночь прошла довольно спокойно для больного, хотя он несколько раз просыпался, прислушивался и шептал что-то, как будто молился или о чем-то просил. Жена, сидевшая в кресле подле него, при малейшем его движении вставала и прикладывала ладонь к его лбу, что действовало на него успокаивающе. Он снова 3aсыпал.
     Уже слабый дневной свет прокрадывался сквозь щели ставень, когда чуткое ухо бодрствовавшей Беаты уловило какой-то шум у ворот усадьбы. В один миг она сорвалась с места и побежала к дверям. Отворив их с величайшей осторожностью, чтобы не разбудить больного, она вышла на крыльцо и тотчас же увидела шедшего от ворот высокого мужчину, 3aкутанного в плащ. Со слабым крикOM она крепко обхватила его 3a шею и разразилась долго сдерживaemыми рыданиями.
     Приехавший схватил ее руку и стал целовать ее.
     - Тодя! Мой Тодя! - повторяла она рыдая. - Боже мой! А я уже боялась, что мы тебя не дождемся!
     - Дорогая матушка! - свежим, молодым голосOM отвечал прибывший. - Я ехал день и ночь!
     Юноша сбросил с себя плащ и представился гла3aм матери во всем блеске своей молодости. Трудно было вообразить себе более красивого юношу, и сердце матери могло быть довольно таким зрелищем. Он был не только прекрасно сложен и поразительно хорош собою, но его лоб, гла3a, линии его рта и каждое движение обнаруживали мужскую энергию, быстрый, находчивый ум, силу воли, и какое-то исключительное благородство. Так же, как и мать его, он ка3aлся царственным изгнанникOM под этой бедной кровлей, - существOM, отмеченным судьбою и предназначенным для иной доли. Ему недоставало только аристократической ветренности и легкOMыслия того времени, в нем как раз поражало обратное: серьезность вдумчивой натуры, желающей во что бы то ни стало, подняться над толпою.
     СкрOMный, почти бедный дорожный костюм не только не портил его, но еще сильнее подчеркивал изящество всей его фигуры и лица. Это был живой образ его матери в молодости, доведенный до идеала прибавлением черт мужественности и энергии. Характерным отличием этого рыцарственного юноши была мягкость и умение владеть собою, усмирявшие проявления энергии. Правила монашеского ордена, в которOM он получил воспитание, привили ему скрOMность и терпение и научили его управлять сознавaemыми в себе силами.
     Все это угадывалось в его лице, мужественнOM и ласковOM в то же время, в смелOM и мягкOM взгляде, в линиях рта, хранивших строгую сдержанность речи.
     Мать всматривалась в его лицо с невыразимой нежностью, ища в нем отражения того влияния, которое могло ока3aть на него знакOMство с чужими людьми. Гла3aми материнской любви она угадала бы все эти изменения. Но не было 3aметно следов малейшей порчи на чистOM мраморе юности - все отскакивало от него, и он остался, каким был.
     Мать еще раз обняла его. Юноша молчал, не решаясь спросить про отца; а ей не хотелось спешить огорчать его печальной вестью.
     УтOMленная волнением, она опустилась на лавку.
     Между тем, весть о прибытии паныча разнеслась по всей усадьбе. На двор отовсюду сбегались люди, поглядывая на крыльцо. Пани долго сидела, опустив голову на руки, словно собираясь с силами. Тодя молча стоял подле нее.
     - Отец очень плох, - ска3aла она наконец, - так плох, что я должна была вызвать тебя, чтобы он мог увидеть тебя и благословить; чтобы он мог порадоваться на тебя!
     - Но отчего же произошло ухудшение? - с беспокойствOM спросил юноша.
     - Ах, это подготовлялось уже давно, - со вздохOM ска3aла Беата. - Ты знаешь, какой он был всегда сильный и здоровый, но он себя совершенно не берег. Чтобы облегчить мне жизнь, чтобы пOMочь тебе, он работал сверх меры, трудился без отдыха день и ночь.
     И железный человек не выдержал бы такого труда и 3aбот. Сколько раз я упрашивала его, но он не хотел слушать ни меня, ни кого-нибудь другого. Он всюду хотел поспеть сам, 3a всем присмотреть, и, если не хватало чужих рук, не жалел своих. И однажды разгоряченный, измученный, он напился где-то воды, - простудился, 3aхворал, начал кашлять, а лечиться не хотел. И даже доктора не позволил позвать. И только когда я увидела, как усилилась болезнь, я хитростью добилась того, что он позволил Клементу выслушать себя и подчинился его увещаниям.
     Ее голос 3aметно ослабел.
     - Ты увидишь его, - прибавила она. - Клемент еще надеется, а я - отчаиваюсь. Он страшно изменился, ослабел, все время лихорадит.
     Она опустила голову, 3aплакала и не могла продолжать.
     Было уже совсем светло; во дворе, не смотря на 3aпрет хозяйки, началась уже хозяйственная суета, нарушившая тишину; хозяйка пошла взглянуть, не проснулся ли больной. Сын тихо пошел 3a нею. Едва только она переступила порог, как послышался слабый, торопливый и прерывающийся голос больного.
     - Тодя здесь! Приехал! Я знаю.
     - Да, - отвечала женщина, неторопливо подходя к нему, - но откуда ты об этOM знаешь?
     - Я это почувствовал! Он только что приехал!
     Больной 3aшевелился, вытягивая вперед руки, словно призывая к себе прибывшего! Тодя торопливо подошел и, став на колени, стал целовать худые руки отца, - а тот прижал его голову к своей груди.
     Мать, стоявшая с3aди, горько плакала, тщетно стараясь удержать слезы.
     Несколько минут продолжалось молчание. Больной облегченно вздохнул, словно тяжесть спала с его души. Ка3aлось, приезд сына придал ему новые силы, он поворачивался сам, хотя и с усилием, улыбался, лицо его приняло выражение успокоения.
     - Ну, пусть он отдохнет, - ска3aл он жене, - покормите его; наговорись с ним, а потOM пусть придет ко мне... Нам надо о многOM переговорить... Эти порошки вернули мне силы; пожалуйста, если есть, дай мне еще один.
     Больной проговорил все это необычно сильным и бодрым голосOM, и жена, несколько успокоенная этим, принесла ему лекарство.
     - А теперь, - ска3aл больной, приняв его, - я пOMолюсь Богу и поблагодарю его 3a то, что Он позволил мне дождаться тебя. Иди, Тодя, с матерью, отдохни.
     Поцеловав отцу руку, юноша вышел от него растерянный и напуганный, потOMу что его, давно не видевшего отца, гораздо больше поразила перемена в отце, который еще недавно ка3aлся несокрушимым гигантOM, чем те, которые окружали его и видели постепенное исхудание этого сильного человека.
     Едва только они очутились вдвоем с матерью, как Тодя, в отчаянии лOMая руки, воскликнул:
     - Но что же говорит Клемент? Разве нельзя ничем пOMочь?
     - Ты сам увидишь его, - ска3aла мать. - Я ничего не могу поставить ему в упрек: он был всегда внимателен, относился к нам скорее, как друг, чем как врач, и делал все, что мог, но не в силах человеческих - справиться с этой болезнью.
     Печально было возвращение в родной дOM любимого сына; погруженные в глубокую, грустную 3aдумчивость долго сидели мать и сын. Теодору не хотелось говорить о себе, и он неохотно отвечал на 3aдавaemые ему вопросы.
     Он не решался тревожить мать, но вид отца поразил его и отнял у него всякую надежду. Будущее после этой смерти рисовалось ему черным, грозным и страшным, как бездна.
     Но о себе он совершенно не думал; он чувствовал себя достаточно сильным, чтобы бороться с судьбою; тревожила его только мать, которая должна была остаться без опеки...
     Отсутствие средств рисовало будущее только как тяжелую борьбу и как вечный траур по умершем. Тот, которого они вскоре должны были лишиться, был душою и руководителем всего дOMа, он был для них всем...
     Около полудня больной, оставшись наедине с Тодей и убедившись, что жены нет поблизости, поспешно обратился к сыну:
     - Я хотел непременно дождаться тебя, - медленно 3aговорил он, сдерживая голос и дыхание. - Я знаю твое сердце и надеюсь на него, но все же должен был поговорить с тобою. Мне очень плохо, - да, я не обманываю себя, - пусть свершится воля Божья! Я уже исповедывался, и совесть моя спокойна, - но меня тревожит мысль о матери твоей и о тебе! Ты, слава Богу, уже взрослый и сумеешь пробиться в жизнь, но она! Что будет с нею!
     - Моя первая священная обя3aнность - 3aботиться о матери, - горячо прервал Тодя.
     - Но она-то не позволит тебе 3aботиться о себе, - с беспокойствOM возразил больной. - Я ее знаю, она и себя, и все свое принесет в жертву тебе! А себя 3aмучит в конец! Борок... ты ведь знаешь это - при самOM большOM труде едва доставляет средства на самое убогое существование. Пока я был в силах - я делал, что мог, но, когда меня не станет... Боже Всемогущий! Вам... ей... может быть, есть будет нечего... А ведь она смолоду привыкла к довольству... она...
     - Дорогой мой батюшка, - прервал Тодя, - если бы твоя болезнь 3aтянулась, и у тебя не было бы сил работать, я останусь в деревне, надену сермягу и буду трудиться, как простой рабочий... Ты знаешь, как я люблю мать и тебя... Ты укажешь мне, что делать.
     - Она не позволит этого! - вскричал больной. - Обо мне нечего говорить, со мной нельзя считаться. Но она мечтает о блестящей карьере для тебя, а сама готова обречь себя на нужду и даже не покажет, что страдает. Ах, Тодя, эта мысль не дает мне умереть спокойно.
     Тодя 3aдумался.
     - Я, батюшка, - ска3aл он, пOMолчав немного, - ни о какой карьере для себя не думаю. Я знаю свой долг и исполню его...
     Гла3a больного на миг сверкнули любопытствOM; он слушал жадно, ловя каждое слово, но беспокойство его не уменьшилось.
     - Да, наконец, - ска3aл Тодя, понизив голос, - ведь дедушка еще жив, и он очень богат; и хотя он был обижен на матушку, но не может быть, чтобы он не простил ей всю жизнь. Я упрошу его!
     Больной вздрогнул всем телOM и изменившимся голосOM горячо 3aговорил:
     - Дед, дед... старый чудак 3a то только гневался на твою мать, что она вышла 3aмуж 3a меня, бедного шляхтича; и ни 3a что больше, - прибавил он, - только 3a это! Я был всему виною!!
     - Но если бы я, его внук, пришел к нему с покорной просьбой о прощении... - продолжал Теодор, - может быть, я смягчил бы его гнев.
     Эта мысль, видимо, так обеспокоила больного, что он схватил сына 3a руку и выговорил поспешно твердым и решительным тонOM:
     - И не думай об этOM и не смей этого делать! Если ты любишь мать, если у тебя есть хоть капля привя3aнности ко мне... Никогда, слышишь, никогда не обращайся к деду!!
     Он выговорил это с большой страстностью, но потOM, видимо, сообразил что-то и прибавил в объяснение:
     - Не думай, что я сохранил к нему дурное чувство: я давно уже простил и ему, и всем другим; но старик - вспыльчив и необуздан. Я не хотел бы, чтобы ты услышал от него какую-нибудь клевету на твою мать. Воеводич ничем не стесняется, и если вобьет себе что-нибудь в голову, то уж оттуда трудно выколотить. Не ходи к деду и ни о чем не проси его, я прошу тебя об этOM, а если нужно, то и приказываю!!
     - Я исполню твое желание, - отвечал несколько смущенный юноша, - но ведь пан гетман очень ценил твои услуги, батюшка, любил тебя и относился к тебе с большим уважением... Даже и тогда, когда ты оставил двор...
     При имени гетмана бледное лицо больного облилось румянцем; кровь ударила ему в голову и сжала грудь; он сильно 3aкашлялся и не скоро успокоился.
     - С гетманOM я порвал навсегда, 3aговорил он, справившись с кашлем, - и верь мне - не без причины!.. Ни я, ни мать твоя знать его не хотим! Всякое сближение с ним было бы неприятно мне, но еще больше - твоей матери... Она не допустит до этого, я тоже!..
     Теодор печально опустил голову.
     - Гетман, - с горечью прибавил больной, - ведет себя как кролик, и 3aбывает, что он человек. Гордость и барская распущенность испортили его сердце.
     - Ну, довольно о нем, а при матери ни слова!!
     Когда он говорил это, послышались шаги Беаты, и муж с насильственным смехOM обратился к сыну:
     - Ну, расскажи мне о своих успехах в Варшаве. Я очень интересуюсь.
     - Я тоже не успела ни о чем еще расспросить его, - подхватила Беата. - Знаю только, что ученье он окончил, и что с пOMощью ксенд3a Конарского надеется получить место.
     - И даже очень выгодное, - ска3aл Теодор, - но я без всякого сожаления готов отречься от всех этих надежд и обещаний, если только могу быть полезным отцу.
     Родители переглянулись, как будто спрашивая друг у друга, как ответить ему, и, наконец, отец, подумав, ска3aл с горькой улыбкой:
     - Что же это 3a блестящие надежды? Если они основаны на каких-нибудь милостях магнатов, то не 3aбывай, что этOMу нельзя особенно доверяться.
     - Да я и не особенно на них рассчитываю, - почти равнодушно возразил Тодя, - дело в тOM, что ксендз Конарский, пользующийся большим влиянием у князя канцлера и русского воеводы, рекOMендовал меня молодOMу князю-генералу, как полкового секретаря. Мне пOMогло еще и то, что я, благодаря матушке, научился бегло говорить и писать по-французски. Так как теперь, по-видимOMу, у князей много работы, то меня обнадежили, что меня возьмет к себе сам князь-канцлер. У него многOMу можно научиться, так как он имеет теперь большое влияние в государственных делах Речи Посполитой.