Прочитано:

60%

     В начале у нас не было ничего, кроме четкого представления о внешнем виде новых подводных лодок. Для их разработки и детального конструирования была учреждена особая комиссия разработчиков, руководство которой, вопреки традиции, осуществлял не кто-нибудь из ведущих инженеров, а адмирал Топп, выделенный для этих целей Деницем. Не понадобились в таких случаях и обычные долгие споры о разграничении компетенций. Сотрудничество между адмиралом и Меркером наладилось так же безупречно гладко, как у меня с Деницем.
     Точно через четыре месяца после первого заседания комиссии, 11 ноября 1943 г., были готовы все чертежи, а еще месяц спустя мы с Деницем, спустившись в корпус, уже смогли осмотреть изготовленный из дерева макет новой субмарины в 16 тыс. т водоизмещением. Еще во время работы над чертежами главный комитет по кораблестроению уже размещал заказы в промышленности - метод, уже успешно опробованный нами при налаживании производства танков типа "пантера". Только это позволило нам уже в 1944 г. передать подводникам для испытаний первые подводные лодки с новыми характеристиками. Наше обязательство выдавать по сорок судов ежемесячно мы бы, несмотря на общую катастрофическую ситуацию, в начале 1945 г. выполнили, если бы не уничтожение в результате воздушных налетов трети всех лодок еще на верфях (8).
     Тогда Дениц и я часто задавались вопросом, что нам мешало перейти к новому классу подводных лодок значительно раньше. Ведь не были применены какие-либо особые технические новинки, принципы конструкции были известны уже много лет. Специалисты уверяли, что с вводом в строй этой модели в подводной войне открылась бы новая победная страница. После войны это подтвердил американский ВМФ, включивший этот тип подлодок в свою программу.
     Через три дня после подписания Деницем и мной нашей общей директивы относительно новой военно-морской программы, 26 июля 1943 г., я получил от Гитлера согласие на подчинение ее моему министерству. По тактическим соображениям я обосновывал это требование теми перегрузками, которые сразу же возникли в связи с программой для ВМФ и других возложенных Гитлером задач. С переводом крупных предприятий легкой промышленности на военное производство, так я аргументировал Гитлеру, нам должны быть переданы не только 500 тыс. рабочих, но и их оборудование, их административные и конструкторские штабы, т.е. они должны подключиться к реализации срочных военных программ как целостные производственные единицы. Тем временем большинство гауляйтеров воспротивились подобной реорганизации. Министерство экономики оказалось слишком маломощным, чтобы преодолеть это сопротивление, как, впрочем, забегая вперед, и я сам, что я очень скоро и вынужден был признать.
     После необычайно длительной, большого круга, процедуры, по ходу которой всем причастным имперским министрам и иным инстанциям четырехлетнего плана предлагалось высказать свои замечания, Ламмерс созвал 26 августа министров на заседание в зале Имперского кабинета. Во многом благодаря великодушию Функа, который с "мужеством и юмором произносил свою собственную надгробную речь" (нужен комментарий - В.И.), удалось добиться единодушия в том, что впредь в ведение моего министерства передается все военное производство. Волей-неволей Ламмерс должен был пообещать информировать Гитлера через Бормана об этом решении. Еще через несколько дней Функ и я поехали в ставку фюрера, чтобы заручиться его окончательным одобрением.
     Велико же было мое удивление, когда Гитлер в присутствии Функа прервал мои пояснения к закону и раздраженно заявил мне, что он должен пресечь дальнейшие комментарии. Всего несколько часов тому назад Борман предостерегающе обратил его внимание на то, что я попытаюсь сегодня склонить его к подписанию документа, который не согласован ни с Имперским министром Ламмерсом, ни с рейхсмаршалом. Он не позволит подобным образом втягивать себя в наши сопернические игры. Когда же я попробовал разъяснить, что Ламмерс в полном соответствии со своим рангом Имперского министра заручился согласием статс-секретаря Геринга по четырехлетке, он снова и необычно резким образом оборвал меня: "Я счастлив, что по крайней мере в лице Бормана у меня есть верный Экехарт" (нужен комментарий - В.И.). В словах недвусмысленно слышалось обвинение в намерении ввести его в заблуждение.
     Функ передал этот эпизод Ламмерсу. Из ставки мы направились навстречу Герингу, который в своем салон-вагоне направлялся туда из своего охотничьего заповедника в оминтенской пустоши. Поначалу Геринг был в раздражении; совершенно очевидно, ему дали тоже одностороннюю информацию и предостерегли от нас. Но благодаря любезному красноречию Функа все же удалось, в конце концов, сломать лед и пройтись пункт за пунктом по всему проекту закона. Геринг, казалось, со всем согласился, после того как было добавлено предложение: "Полномочия рейхсмаршала Великой германской Империи в качестве уполномоченного за четырехлетнего план сохраняются в полном объеме". Ограничение для реальной практики совершенно несущественное, тем более, что большинство важнейших разделов четырехлетки все равно через "Центральное планирование" уже управлялись мной.
     В знак своего согласия Геринг подписал наш проект и известил Ламмерса по телеграфу, что теперь все возражения сняты. После этого и Гитлер был готов подписать законопроект, который и был ему представлен 2 сентября. Из Имперского министра по производству вооружений и боеприпасов я стал Имперским министром по производству вооружений и военной продукции.
     Интрига Бормана провалилась. Я на прием к Гитлеру не просился, предоставив ему самому обдумать, действительно ли в данном случае Борман верно ему служил. По моему опыту мне казалось разумнее не разоблачать перед ним маневр Бормана и не ставить Гитлера в неловкое положение.
     Подобные открытые и скрытые противодействия против расширения сферы моего министерства, несомненно, исходили от встревоженного Бормана. Борман не мог не понимать, что я нахожусь за пределами его круга власти и сосредоточиваю все больше силы в своих руках. Кроме того, по роду деятельности я установил товарищеские отношения с руководством армии - с Гудерианом, Цейтцлером, Мильхом и Деницем. Да и в самом тесном окружении Гитлера мне были ближе те, кто недолюбливал Бормана - адъютант от сухопутных войск при Гитлере генерал Энгель, адъютант люфтваффе генерал фон Белов, а также не в последнюю очередь адъютант от вермахта генерал Шмундт. Тесно со мной был связан и постоянный врач Гитлера д-р Карл Брандт, считавший Бормана своим личным врагом.
     Однажды вечером, после нескольких стаканчиков настойки "штейнхегер", Шмундт утверждал, что я - большая надежда армии. Везде, куда бы он ни приезжал, генералы проявляли свое ко мне уважение, тогда как о Геринге отзывались только пренебрежительно. Чуть патетически он завершил: "На армию Вы, господин Шпеер, всегда можете положиться. Она за Вас". Я так никогда и не понял, что, собственно, он имел в виду, делая столь примечательное заявление. Я подозреваю, что он слегка перепутал армию с генералами. Можно предположить, что Шмундт высказывался в подобном же духе и перед другими. И это при узости и замкнутости мирка ставки не могло ускользнуть от Бормана.
     Примерно в это же время, т.е. осенью 1943 г., Гитлер меня несколько смутил, когда он как-то перед началом "ситуации" встретил меня и Гиммлера, да еще в присутствии других сотрудников, словами приветствия "а вот и две ягодки одного поля". Что бы ни имел в виду Гитлер, рейхсфюреру СС с его властью и влиянием это вряд ли могло понравиться. Цейтцлер в эти же дни сказал: "Фюрер Вами чрезвычайно доволен! Недавно он отметил, что возлагает на Вас самые большие надежды. После Геринга восходит новое светило" (9). Я попросил Цейтцлера помалкивать об этом. Поскольку этот отзыв был мне передан входившими в самый узкий круг и другими, я мог быть уверенным, что он дошел и до Бормана. Всесильный секретарь Гитлера должен был понять, что ему летом этого года не удалось восстановить Гитлера против меня, результат был прямо противоположный.
     Гитлер был довольно скуп на высокие оценки, и к такой похвале Борман должен был отнестить со всей серьезностью. Повышенная опасность с его точки зрения должна была заключаться в том, что я вышел не из рядов низкопоклонствующей перед ним партиерархии. С этих пор он говорил своим ближайшим сотрудникам, что я не только противник партии, но - не более, не менее - стремлюсь стать преемником Гитлера (10). Он не совсем был не прав в своих предположениях. Я вспоминаю, что и Мильх не раз заводил речь об этом.
     Гитлер, несомненно, был в затруднении, на ком остановить выбор в качестве преемника: репутация Геринга была подорвана, Гесс сам вычеркнул себя, Ширах, благодаря усилиям Бормана, был скомпрометирован, а Борман, Гиммлер и Геббельс не отвечали "художественному" типу личности, как его себе представлял Гитлер. Во мне же Гитлер, возможно, открыл родственные черты: в его глазах я был художником милостью Божьей, сумевшим за короткое время отвоевать весомые позиции в политической иерархии и который, наконец, добившись успехов в производстве вооружений, доказал, что у него есть способности и на военном поприще. Только во внешней политике, этом четвертом домене Гитлера, я ничем не проявил себя. Не исключено, что я рисовался ему гением от искусства, легко освоившимся в политике и тем самым в каком-то очень отдаленном и косвенном смысле повторяющем его путь.
     В кругу близких друзей я называл Бормана "человеком с ножницами для подрезания кустов". Его энергия, хитрость и жестокость были всецело направлены на то, чтобы никому не дать вырасти. Все его усилия были направлены на то, чтобы подрезать мою власть. Начиная с октября 1943 г., гауляйтеры сколачивали фронт против меня с расчетом на то, что под их натиском я через годик в отчаянии сам откажусь от своего поста. До самого конца войны противоборство между Борманом и мной так и осталось с ничейным результатом. Гитлер всякий раз притормаживал его; он не давал меня свергнуть, изредка выделял меня своей благосклонностью, а то вдруг грубо нападал на меня. Борман не мог лишить меня моего успешно функционирующего аппарата. Он так тесно был связан со мной, что мое свержение означало бы и его конец и тем самым стало бы фактором риска для всего руководства войной.