Прочитано:

50%

Глава 17
Верховный главнокомандующий Гитлер

     Дилентатизм был одной из характернийших черт Гитлера. Он никогда не учился какой-либо профессии и, в сущности, всегда был аутсайдером. Как и всн самоучки, он слабо себе представлял, что такое настоящие профессиональные знания. Не будучи способным к комплексному охвату проблем, присущих всякому крупному начинанию, он с какой-то ненасытностью взваливал на себя все новые и новые функции. Необремененный традиционными представлениями, его быстрый, подвижной ум иногда выдавал смелые неортодоксальные решения, которые не пришли бы в голову специалисту. Стратегические успехи первых военных лет можно напрямую связать с его неисправимой неграмотностью в правилах игры и его дилетантски неомраченной решительностью. Поскольку противная сторона исходила из определенных правил, не понимала природы самоупоения Гитлера-самоучки, то и возникали ошеломляющие эффекты, которые в сочетании с военным превосходством закладывали предпосылки его успехов. Когда же посыпались неудачи, он, как и большинство непрофессионалов, потерпел крах. Вот тут-то незнание им правил игры и обнаружило себя как своеобразная несостоятельность, а его изъян уже перестал быть преимуществом. Чем более тяжкими становились неудачи, тем сильнее и безогляднее выступал на передний план его неисправимый дилетантизм. Склонность к неожиданным и ошеломляющим решениям была долгое время его силой, теперь же она приближала его гибель.
     Раз в две-три недели я уезжал из Берлина на несколько дней в ставку Гитлера, сначала - в Восточной Пруссии, потом - на Украине, чтобы предоставить на его усмотрения многие конкретные технические вопросы, которыми он как верховный главнокомандующий интересовался. Гитлер знал все виды вооружений и боеприпасов по их калибрам, длине стволов и дальности боя, в его голове прочно сидели данные о важнейших видах вооружений на складах и об объемах их месячного производства. Ему не составляло труда детальнейшим образом сопоставлять выпуск продукции с нашими программами и делать из этого свои выводы.
     Выглядевшая несколько наивно слабость Гитлера блеснуть цифровыми данными - теперь уже в области вооружений, как прежде в автомобилестроении или архитектуре - также обнаруживала в нем дилетанта. Он всегда старался выглядеть ни в чем неуступающим специалистам, а то и превосходящим их. Подлинный профессионал не станет, и вполне оправданно, перегружать свою голову деталями, которые он может уточнить по правочнику или получить от помощника. Гитлеру же, напротив, важно было для самого себя продемонстрировать свои знания. В этом была для него особая радость.
     Свои сведения он черпал из огромной книги в красном переплете с широкой поперечной желтой полосой. Этот непрерывно пополнявшийся реестр тридцати-пятидесяти видов вооружения и боеприпасов всегда лежал на его прикроватном столике. Иногда во время совещаний по военным вопросам порученец по его приказанию приносил эту книгу, если ему требовалось перепроверить какую-то цифру, названную кем-либо из участников и моментально поставленную им под сомнение. Книга открывалась и раз за разом подтверждалась право Гитлера и безжалостно обнажалась неинформированность какого-нибудь генерала. Память Гитлера на цифры была кошмаром его окружения.
     Гитлеру удавалось таким образом запугать большинство окружавших его офицеров, и, наоборот, он испытывал неуверенность, если напротив сидел настоящий профессионал. Он даже не отстаивал своего мнения, встретив сопротивление специалиста.
     Мой предшественник Тодт нередко прихватывал с собой на совещания двух своих наиболее близких сотрудников, Ксавера Дорша и Карла Заура; бывало, что сопровождал его и кто-нибудь из экспертов. Но в принципе Тодт считал важным докладывать лично, привлекая своих сотрудников лишь при особо сложных частных вопросах. Я же с самого начала не утруждал себя запоминанием цифр, которые все равно лучше сидели в голове Гитлера. Чтобы полнее использовать почтение Гитлера к специалистам, я всегда брал на совещания классных экспертов по отдельным пунктам повестки дня.
     Это избавляло меня от кошмара бомбардировок цифрами и техническими данными, буквально втаптывавшими в землю. Я появлялся в ставке, как правило, в сопровождении двух десятков гражданских лиц. Очень скоро в избранном кругу N 1 начали подшучивать над этими "шпееровскими нашествиями". По ходу совещания я вызывал от двух до четырех специалистов. Совещания проводились в ставки, примыкавшем непосредственно к личным покоям Гитлера. Это была скромно обставленная комната примерно в 80 квадратных метров, стены которой были отделаны светлым деревом. У большого окна величественно размещался массивный четырехметровый дубовый стол для карт и атласов. В углу стоял стол поменьше с шестью креслами вокруг. Здесь усаживались участники совещания.
     Я сам во время этих заседаний по возможности держался в тени. Открывал их краткой характеристикой темы и предлагал специалисту изложить свои взгляды. Мои эксперты не давали себя запугать ни внешним окружением с бесчисленными генералами, адъютантами, постами охраны, неоднократными проверками документов, ни тем ореолом, который этот аппарат окружал Гитлера. Они приносили подчеркнутое достоинство своей должности и ответственности, в основе которых лежал обретенный за долгие годы успешной службы профессионализм. Бывало, что беседа перерастала в горячую дискуссию, потому что мои сотрудники, казалось, забывали, с кем имеют дело. Гитлер относился к этому отчасти с юмором, отчасти уважительно. В этом кругу он казался скромным и обходился с присутствующими с примечательной вежливостью. Он отказывался от своего обычного приема удушать несогласие пространными, утомительными и парализующими речами. Он умел отличать принципиальное от второстепенного, был раскован и приводил присутствующих в замешательство быстротой, с которой он делал выбор из нескольких вариантов и обосновывал его. Он легко ориентировался в технической стороне вопроса, в планах и чертежах. Задавaemые им вопросы свидетельствовали, что в общих чертах он быстро схватывал довольно сложную материю обсуждения. Впрочем, он не замечал свой недостаток: он слишком быстро добирался до сути вопроса, чтобы его действительно осмыслить.
     Перед совещанием я никогда не мог предсказать его результата. Нередко он без возражений утверждал предложение, шансы которого представлялись мне ничтожными, так же нередко он вдруг упрямо отвергал принятие более или менее важных мероприятий, на которых еще недавно сам настаивал. И все же моя система переигрываания знаний Гитлером частностей еще более детальными познаниями моих специалистов чаще приносила успехи, чем неудачи. Другие его сотрудники отмечали с удивлением и завистью, что точка зрения Гитлера, незадолго до этого названная им на каком-нибудь военном совещании окончательной, нередко претерпевала в результате наших конференций с экспертами изменения и проходили наши предложения (1).
     Технический горизонт Гитлера, точно так же, как его взгляд на мир и его эстетические пристрастия, да и сам стиль его жизни, замыкался Первой мировой войной. Его технические интересы были односторонне сфокусированы на традиционном вооружении армии и флота. В этой области он постоянно развивался и обогащал свои познания. Именно здесь он нередко выдвигал убедительные и практичные идеи. Но он определенно недооценивал, например, разработки в области радарной техники, атомной бомбы, реактивных истребителей и ракет. Во время своих довольно редких полетов на новеньком "Кондоре" он опасливо спрашивал, насколько надежен механизм шасси и сработает ли он при посадке. С недоверием отметил, что старый Ю-52 с жестким креплением шасси ему больше по душе.
     Часто вечером того же дня после наших совещаний Гитлер излагал перед своим военным окружением только что обретенные познания. Он любил как бы между прочим преподнести их как свои собственные.
     Когда появился русский танк Т-34, Гитлер торжествовал: он увидел в нем подтверждение правоты своего давнего требования снабжать танки более длинными орудийными стволами. Еще до моего назначения министром я как-то в саду Рейхсканцелярии стал свидетелем горьких сотований Гитлера после осмотра им танка на упрямство управления сухопутных войск по вооружениям. Оно не поняло смысла его требований оснастить танк длинноствольной пушкой, обеспечивающей большую начальную скорость полета снаряда. У армейского управления по вооружениям были свои контр-аргументы: длинный ствол на непредназначенном для этого танке поведет к перегрузке его передней части, столь радикальное новшество чревато опасностью того, что вся конструкция потеряет устойчивость.
     Этот эпизод постоянно припоминался Гитлером, когда его идеи наталкивались на сопротивление: "Я тогда был прав, а мне не хотели верить. И сейчас я также прав!" Тогда как армия хотела получить танк, скоростные характеристики которого кравняли бы его с Т-34, Гитлер настаивал на оснащении танков тяжелой, с большей пробивной мощностью пушкой и на более толстой броней для защиты. И в этом вопросе он был подкован: держал в голове цифры, помнил результаты испытаний на поражение и на начальную скорость снарядов. Свою теорию он обыкновенно подкреплял примером боевых кораблей: "У кого в морском бою преимущество в дальнобойности, тот может открыть огонь с дальней дистанции, даже всего если один километр. А если еще к тому же и превосходящая и броневая мощь..., то тогда превосходство по всем статьям. А что Вы хотите? У корабля с лучшими ходовыми качествами остается только одна возможность: использовать их для бегства. Или Вы, может быть, хотите мне доказать, что благодаря своей большей скорости он в состоянии взять верх над более прочной броней и лучшей артиллерией? Но иначе обстоит дело и с танками. Более легкий и быстрый танк вынужден насовать перед более тяжелым".
     Мои люди в этих дискуссиях не принимали непосредственного участия. Наша задача была выпускать танки в соответствии с заказом, а уж кто - Гитлер ли, генеральный ли штаб сухопутных войск или его управление по делам вооружений определяет его - нам было безразлично. Вопросы тактики боя нас не касались, споры велись в основном среди офицеров. В 1942 г. Гитлер еще старался не обрывать подобные дискуссии окриком. Тогда он еще спокойно выслушивал возражения и спокойно же приводил свои аргументы. Хотя, конечно, его аргументы имели особый вес.
     Поскольку "тигр" в первоначальном своем варианте был рассчитан на 50 т, а затем под давлением Гитлера дошел до 57 т, то мы решили освоить тридцатитонный танк нового типа, который, как говорило уже его название "пантера", должен был отличаться большими скоростью и маневренностью. Это достигалось его относительной легкостью и мощностью двигателя от "тигра". Однако, в течение года на него под давлением Гитлера было навешано столько брони и больших по калибру орудий, что в конце-концов он с 48 тоннами вышел на проектный вес "тигра".
     Чтобы как-то уравновесить странное превращение быстрой пантеры и тихоходного тигра, мы несколько позднее принялись за серию малых, легких и поэтому опять-таки более скоростных танков (2). Чтобы обрадовать и успокоить Гитлера, фирма "Порше" разработала документацию для сверх-тяжелого танка весом в 100 т, который и уже по одной этой причине мог бы производиться только штучно. Для введения шпионов в заблуждение мы назвали это чудовище "мышь". Порше, впрочем, сам заразился тягой Гитлера к сверхтяжелому вооружению и по временам подбрасывал ему информацию о параллельных программах у противников. Однажды Гитлер вызвал генерала Буле и потребовал: "Я только что слышал, что у противника начинает поступать новый тип танка с броней, далеко превосходящей все то, что есть у нас. Вы уже располагаете его характеристиками? Если наши сведения верны, то следует срочно..., следует срочно разработать новую противотанковую пушку. Пробивная способность ее снарядов должна ..., увеличить калибр или удлинить ствол, - одним словом, отреагировать на это немедленно! Моментально!" (3).
     Было большой ошибкой, что Гитлер взял на себя не только верховное командование вермахтом, но и сухопутными силами, а в их составе в качестве "хобби" возглавил разработку бронетанкового вооружения. При нормальном положении дел подобные вопросы должны были бы решаться в дискуссиях между офицерами Генерального штаба, армейского управления по вооружению и комитетом промышленности по вопросам вооружений. Главнокомандующий сухопутных войск подключался бы лишь в исключительных случаях. Но это противоречило бы привычке давать офицерам - специалистам самые деталлированные наставления. Сложившаяся практика была столь же ненормальна, сколь и пагубна. Ведь Гитлер тем самым снимал с них ответственность и воспитывал своих офицеров в духе безразличия.
     Принимaemые Гитлером решения вели не только к обилию параллельных разработок, но и ко все менее обозримым проблемам материально-технического обеспечения7 Особенной помехой было то, что он не придавал значения достаточному обеспечению войск запчастями (4). Генеральный инспектор бронетанковых войск генерал-полковник Гудериан неоднократно обращал мое внимание на то, что при быстром ремонте, с минимальными расходами, можно было бы иметь в своем распоряжении больше боеспособных танков, чем наращиванием производства новых машин в ущерб запчастям. Поддержанный моим ответственным сотрудником Зауром Гитлер настоял на приоритете новой продукции, которая могла бы быть сниженной на 20%, при условии, что мы бы возвращали в строй выбывшие, по поддающиеся ремонту машины.
     Несколько раз я приходил к Гитлеру с генерал-полковником Фроммом, как начальником сухопутных войск резерва, в сферу которого подпадали подобные неурядицы. Эти визиты дали ему удобный случай изложить аргументы армии. У Фромма была очень ясная манера изложения, он четко формулировал свои позиции и обладал дипломатическим тактом. С саблей между колен, рукой на ее рукояти, он дышал энергией, я и сегодня полагаю, что благодаря своим большим способностям он в ставке предотвратил не одно ошибочное решение. В самом деле, после нескольких таких совещаний его влияние возросло. Но тотчас же заявило о себе и противодействие со стороны как Кейтеля, почувствовавшего угрозу своему положению, так и Геббельса, который дал на Фромма политическую характеристику хуже некуда. А затем Гитлер сам схлестнулся с ним по вопросам снабжения фронта. Без обяников он сказал мне, чтобы я более не приводил Фромма.
     В центре многочисленных совещаний у Гитлера стояло утверждение программы вооружений для армии. Подход Гитлера был таким: чем больше я требую, тем больше и получаю. К моему удивлению, программы, выполнение которых специалисты - производственники считали невыполнимыми, оказывались в конце-концов даже превзойденными. Авторитет Гитлера высвобождал резервы, которые никто не мог заранее учесть. Начиная с 1944 г., впрочем, он предписывал утопические программы, а наши попытки разместить их по предприятиям вели, скорее, к снижению выпуска продукции.
     У меня сложилось впечатление, что в этих многочасовых дебатах о вооружениях и военном производстве Гитлер искал прибежище от своей полководческой ответственности. Да он и сам говаривал мне, что они дают ему разрядку, похожую с той, которую он получал от наших архитектурных дискуссий. Даже в особо острых ситуациях на фронтах он тратил на наши совещания многие часы. А нередко - как раз тогда, когда его фельдмаршалы или министры настойчиво добивались его.
     С нашими совещаниями обычно совмещалась демонстрация новых вооружений, проводившаяся на поляне вблизи. Только что мы сидели с Гитлером неформально за обеденным столом - теперь же все должны были строиться в шеренгу. Начальник Верховного командования вермахта Кейтель на правом фланге. Когда появлялся Гитлер, Кейтель представлял всех построившихся генералов и специалистов. Было видно, что Гитлер придавал значение церемониальному приветствию. Он еще более подчеркивал формальность процедуры тем, что подпимался в величественный автомобиль и ехал несколько сот метров до поляны. Я должен был занимать место позади него.
     После рапорта Кейтеля шеренга мгновенно распадалась на группы: Гитлер вникал во все детали, взбирался по предусмотрительно откинутым ступенькам в машины и продолжал свои дискуссии со специалистами. Часто Гитлер и я воздавали должное новой технике замечаниями вроде: "Что за элегантный ствол!" или "У этого танка изысканный абрис!" - иронический рецидив терминологии времен наших совместных осмотров архитектурных макетов.
     Как-то при одной из таких демонстраций Кейтель принял 75-миллиметровую противотанковую пушку за легкую гаубицу. Гитлер поначалу не обратил внимания на оговорку, но на обратном пути поиронизировал, "Вы слышали? Кейтель у противотанковой пушки! И при этом он генерал артиллерии!"
     Как-то в другой раз люфтваффе выстроило на одном из ближних аэродромов для осмотра Гитлером большую группу типов и вариантов техники своих новых производственных программ. Геринг взялся сам дать Гитлеру пояснения. Его штаб составил для него шпаргалку в точном соответствии с последовательностью очередности выставленных типов самолетов - название, летные характеристики и прочие технические данные. Но один самолет по каким-то причинам не был доставлен, о чем Геринг не был поставлен в известность. В прекрасном расположении духа он, начиная с отсутствующей машины, давал все время, строго по списку, неправильные объяснения. Гитлер, моментально заметивший ошибку, глазом не моргнул.