Прочитано:

67%

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. СЕРДЦЕ ЛИВИИ

44. ПРАЗДНИК СЕВА

     Ораз взобрался на плоскую крышу крепости и пропел длиннющую балладу благостному богу Рахуму, небесному пахарю и сеятелю. Каждый раз, когда жрец фальшивил, Саркатр в толпе мореходов болезненно морщился. Жреца хананеев боги заметно обделили музыкальным слухом. Но обряд продолжался. С последними стихами баллады на поляну перед воротами вышел Эред. К его натуральной бороде прицепили искусственную из пакли, выкрашенную в синий цвет. Гигант изображал бога Алейона, владыку дождей и гроз. Навстречу ему вперевалку выбрался из толпы тщедушный Анад со страшной маской вепря на лице: он играл роль бога засухи и смерти, свирепого Мота.
     Все пастушеское племя собралось у крепости финикиян. Явно несправедливый подбор противников глубоко возмутил неискушенных в действах ливийцев. Они громкими возгласами поддерживали бога зла, и Ораз глубокомысленно заключил, что они греховны от рождения.
     Но тощий Мот ловко расправился с могучим Алейоном: от слабого удара синебородый гигант вдруг картинно зашатался и рухнул, как подмытый паводком глинобитный забор. Негры разразились торжествующими криками. Впрочем, чернокожим красавицам совсем не хотелось, чтобы такой могучий муж вдруг умер. Женщины изъявили желание подкрепить силы павшего кувшином крепкого пива и очень обиделись, когда мореходы не пустили их на поляну.
     По сигналу жреца грянул хор плакальщиков. Мореходы завывали старательно, на все голоса, имитируя женский плач. Так обычно оплакивался павший бог в мистериях в финикийских общинах.
     Жгучие слезы и пущенные по ветру клочья бород воскресили Алейона. Звонко загремел бронзовый щит, имитируя удары грома. Благостный бог взял под мышку бога зла и начал "откручивать" ему голову. Неслыханная жестокость синебородого ужаснула пастухов.
     Наконец Мот упал в траву бездыханный, и мореходы дружно спели гимн, прославляющий всех благостных богов, богов здоровья, богатства и сытости, взвалили на плечи сохи, кожаные мехи с зерном и двинулись на заранее размеченные участки.
     Ораз впрягся в соху, адмирал взялся за ручку, и они провели первую борозду на расчищенной от кустарников и пней поляне.
     Финикияне начали пахоту. Ораз, путаясь в мантии, ходил по полям, бормотал заклинания и сжигал куски магического корня.
     Астарт работал в паре с Мекалом. Неподалеку от них шумно пыхтел Фага, волоча за собой и соху и Саркатра.
     - Лучше всякого быка, - восхищался музыкант.
     - Абибал попробовал запрячь ливийского бычка! - крикнул Агенор, он, нажимая на рукоять сохи, шагал вслед за Эредом. - Так неизвестно, кто больше пострадал - бык или Абибал!
     Мореходы засмеялись.
     - Ахтой обоих поставил на ноги. - Эред остановился и вытер пот с лица. - Болтун до сих пор рассказывает, как Ахтой перенес ему глаза на живот, а затем обратно.
     - Ахтою сейчас не до быков, - Астарт кивнул в сторону реки, где жрец истины и несколько колдунов-ливийцев, забравшись в уютную тень развесистого дерева, пытались понять друг друга. - Вот увидите, он выудит у зинджей все, что ему нужно, а они его навряд ли поймут. Что зинджи - я его в последнее время не понимаю.
     Вспахав всю расчищенную землю, мореходы тут же засеяли ее. Альбатрос сумел договориться с престарелым вождем племени, и пастухи выгнали свой скот на поля: хананеи переняли этот чисто египетский способ сохранения зерна от выветривания.
     Астарт залюбовался стройной негритянкой, которая гнала своих быков по жирным ломтям чернозема. Оставив быков на попечение карапуза лет шести, на котором была только нитка белых бус, девушка подошла к отдыхающим на траве финикиянам.
     - Вот это зинджина! - Анад расплылся в восторженной, от уха до уха, улыбке. Девушка с интересом разглядывала бородатых мужчин, не стыдясь своей наготы: на ней был кожаный тонкий пояс с медными цепочками, ниспадающий до середины бедер, грудь едва прикрывала полоска грубой ткани, выделанной из коры какого-то дерева, свободно держащаяся на ожерелье из мелких светлых раковин.
     - Мбита! - вдруг певуче произнесла она и несколько раз прикоснулась ладонью к своей груди.
     Потом указала на Астарта.
     Рутуб засмеялся:
     - Почему она не спрашивает мое имя?
     - А может, я понравлюсь? - Фага вскочил на ноги, втянул живот, выпятил грудь и прошелся, подражая величественной походке Ораза.
     Все захохотали. Анад, наиболее смешливый, без сил катался по траве, пока не залетел в колючки. Теперь уже смеялась Мбита. Потом она приблизилась к тирянину, не обращая ни на кого внимания.
     - Мбита, - повторила девушка, указав на себя, и быстро произнесла несколько слов.
     - Глупышка, - мягко сказал Астарт, - беги отсюда.
     И он осторожно толкнул ее в плечо.
     - Она подумает, что тебя звать "Глупышка", - сказал Рутуб и шлепнул Астарта по груди. - Астарт его имя, Астарт.
     - Обиделась, - заметил Фага и огорчился, не зная чему.
     Мбита вдруг ожгла Астарта хворостиной, украсив его грудь багровой полосой. Анад опять покатился по траве, хохоча во все горло. Астарт вновь подтолкнул девушку. Она вспыхнула, намереваясь сказать наверняка что-то обидное и гневное. Но резко повернулась, зазвенев цепочками, и пошла через поле к своим быкам.
     - Хороша зинджина! - сказал Саркатр и запел:

Быть бы мне перстнем с печатью

на пальце твоем:

Ты бы меня берегла,
Как безделушку,
Из тех, что жизнь услаждают.

     Перед заходом солнца, когда все работы на пашне были закончены, финикияне устроили пиршество под открытым небом, пригласив все племя пастухов. "Леопарды" явились незваными и заняли почетные места на помосте, предназначенные для Ораза, Альбатроса и престарелого вождя пастухов.
     Повара мореходов наготовили горы яств. Сидящим на траве и циновках без устали подавались финикийские, арабские и египетские блюда вперемежку с местными фруктами, а также сосуды с молодым пальмовым вином и просяным пастушеским пивом.
     - Ешьте, зинджи, пейте! - приглашали мореходы.
     Во время пира, по обычаю, хананеи показывали, на что способны. Матросы сбивали стрелами пламя светильников, метали копья, жонглировали мечами и кинжалами. Адмирал короткой молитвой открыл состязание корабельных умельцев. Мореходы устремились в лес с топорами в руках. Вскоре они вернулись, волоча за собой срубленные деревца - заготовки для весел. От экипажа Агенора выступил Абибал. Не его лице багровым пламенем полыхали синяки от неудачного эксперимента с быком. Абибал, всегда незаметный, молчаливый матрос, совершенно преображался в любом труде: сидел ли на веслах, бил ли акул, драил ли палубу. Вот и сейчас, ловко орудуя топором, осыпaemый щепой и стружками, он был совершенно другим человекам - веселым и решительным.
     Агенор поймал на лету стружку.
     - Твердая порода, хорошее будет весло.
     Умельцы спешили, подбадривaemые криками болельщиков. Азарт захватил и негров, они кричали едва ли не громче финикиян.
     Наконец матрос из экипажа Ассирийца сообщил, что его изделие готово. Альбатрос собственноручно измерил весло: оно оказалось на вершок короче. И позор пал на голову морехода: со всех сторон засвистели, захрюкали, завизжали.
     Следующее весло адмирал отверг, так как мастер нарушил строй древесных волокон, а это означало, что оно быстро обломится. Весло же Абибала Альбатрос долго рассматривал, измерял, ковырял ножом и, наконец, ни слова не говоря, отложил в сторону. Зато к следующим двум он сразу придрался: у одного оказалась слишком узкая лопатка, у другого - слишком толстый валек.
     - Вот какие весла надо делать! - объявил старик, подняв двумя руками над головой весло Абибала.
     Абибал получил приз - несколько локтей дорогой льняной материи для праздничной одежды.
     Мбита в упор смотрела на Астарта. Она стояла в толпе местной молодежи, восторженно глазевшей на празднество.
     Ораз поразил ливийцев и финикиян тем, что притащил на спине из деревни ревущего испуганного быка.
     Потом началась борьба. Уже стемнело. Запели цикады. Мореходы развели огромные костры. Мускулистые, умащенные тела борцов мелькали в отсветах костров, вводя в искушение всех - и хозяев, и гостей - помериться силами. Желающих было так много, что Эред начал складывать побежденных в общую кучу. По законам состязания поверженный не имел права подняться на ноги без разрешения победителя. Успех Эреда объяснялся просто: никто из людей Альбатроса не был борцом-профессионалом.
     - Адон Агенор! - торжественно произнес адмирал. - Твои мореходы превзошли всех и в делах и в забавах, ты умеешь подбирать людей в экипаж, а это лучшее качество кормчего, после умения водить корабли.
     Адмирал вынул из уха серьгу и вручил Агенору - высшую почесть для кормчего, ибо это означало, что есть преемник Саргаду Альбатросу, адмиралу Красного моря.
     Приятель Скорпион, по прозвищу Нос, не мог пройти мимо Мбиты, застрял среди чернокожих.
     - Неужели ты позволишь быть этому чудовищу рядом с красавицей? - Саркатр пил вино, сидя на циновки рядом с Астартом.
     - Да, она хорошая девушка, и это может ее погубить. - Астарт поймал взгляд Мбиты и жестом руки пригласил ее подойти.
     Та показала ему язык. Оба хананея расхохотались.
     - За нее я спокоен, Нос ничего не добьется, - Саркатр поднял половинку кокоса с вином, давая знать Мбите, что пьет за нее.
     Неожиданно на площадку борцов вышел один из "леопардов". Холодный, надменный взгляд, едва пробивающиеся искры азарта в больших продолговатых по-кошачьи зрачках. Негр был на голову выше Эреда, но более жидковат и более подвижен. Не дав ему опомниться, Эред взял его под мышку, как утром Анада-Мота, и осторожно положил в кучу побежденных борцов. Взбешенный "леопард" бросился к помосту, где восседали его соплеменники, схватил копье. Стоявший рядом Ассириец подставил ему ногу, и тот растянулся в позорнейшей позе. "Леопарда" тут же стиснули крепкие руки и с почестями, не дав ему шелохнуться, усадили на помост. Праздник продолжался.
     Финикияне вынесли из крепости музыкальные инструменты. Саркатр запел одну из стремительных, как муссон, матросских песен Финикии. Вскоре десятки голосов самозабвенно пели песни далекой родины.
     Легкое прикосновение к руке - Астарт увидел сидящую рядом Мбиту. Она миролюбиво улыбалась.
     Ливийцы принесли из деревни свои рокочущие барабаны. До поздней ночи напевы далекого Средиземноморья будили воды великой реки, смешавшись с зажигательными ритмами африканцев.
     - Астарт, ты заметил, что песни и пляски зинджей - единое целое? - Саркатр не сел, а упал на циновку, голос его заметно охрип. - У хананеев тоже есть песни, неотделимые от танцев. Это очень старые песни... Пройдет время, и зинджи отделят мелодию от движения...
     Из тьмы появился маленький ливиец с ниткой белых бус, опоясавшей живот, и потащил девушку за руку.
     - Детям спать пора, - засмеялся Саркатр.
     Астарт протянул ей руку. Она, видимо, не знала, что это значит, и вопросительно посмотрела на него. Он взял ее руку и некрепко пожал, потом подтолкнул ее к малышу, который уже забавно сердился, надув щеки. Мбита осталась довольна вечером. Прежде чем покинуть освещенную поляну, она оглянулась. Но Астарт с задумчивым видом слушал Саркатра, не глядя в ее сторону. Девушка обиделась.
     Искры прогорающих костров уносились к звездам. Хананеи сонными голосами пели свои песни, путаясь в сложном африканском ритме. Им вторили неизменные шакалы.