Прочитано:

50%

36. КРАСНОЕ МОРЕ

     - Это море похоже на большое корыто, - рассказывал кормчий, - если на юге прилив, то на севере отлив, а здесь, в самом центре, - ни прилива, ни отлива.
     Астарт и Агенор сидели на площадке кормчего, изнывая от духоты. Воздух был неподвижен, и небо подернулось кровавой дымкой. Пустынный берег по правому борту терялся в багровом мареве. Воздух был до того непрозрачен, что близкие горы едва угадывались. Берег был извилист, прибрежные воды богаты отмелями и рифами, поэтому кормчий то и дело командовал:
     - Лево! Еще левей. Теперь круто вправо...
     Двое мускулистых бородачей послушно ворочали громадными рулевыми веслами. Бортовые весла мерно вздымались и опускались, отчего бирема походила на гигантскую сороконожку с тонкими гнущимися лапками. Гребцы обливались потом и шумно, разом, дышали, подчиняясь ритму барабана старшины Рутуба.
     Астарт только что сменился и теперь отдыхал, положив на колени натруженные руки. Он греб в паре с Эредом. Непривычная для обоих работа, которую обычно на купеческих судах предоставляют невольниками, изнуряла своей монотонностью.
     - Вон видишь остов корабля? - Агенор указал на груду досок и кораллового песка среди водной глади. - Пираты наскочили на риф, и все погибли от жажды. Крабы начисто обглодали их тела, и там сейчас сотни две скелетов. Наше море - кладбище мореходов и кораблей. Боги лишили эти берега воды, поэтому здесь царствует смерть. Но люди умудряются жить. Скоро увидишь несколько гаваней с сабейскими парусниками. Сабеи не бросают торговли с нубийским племенами, хотя золото царства Куш давно, говорят, иссякло. Воду жители гаваней привозят с гор и наживаются, продавая мореходам на вес золота.
     Астарт разглядывал тоскливые берега, задавленные зноем, резкие зонтичные акации, багровое марево, обложившее горизонт.
     - Когда фараон начал работы по восстановлению канала царицы Хатшепсут [канал царицы Хатшепсут предвосхищал идею Суэцкого канала, соединял один из рукавов Нила с Красным морем], сабеи продали Египту много тысяч чернокожих невольников. У сабеев не хватало судов перевезти их, и хананеи им здорово помогли. Сейчас сабейские купцы - самые богатые на Красном море, и Аден в их руках... Но с каналом ничего не вышло: оракул объявил фараону, что он строит его для варвара. А фараон Нехо называл варваром вавилонского царя Навуходоносора. Строительство прекратили, хотя к тому времени на работах уже умерло сто двадцать тысяч рабов и египтян, были затрачены огромные средства...
     Они долго молчали, думая об одном и том же: призрак ста двадцати тысяч погибших витал над ними.
     - У меня всегда были рабы, - нарушил молчание Агенор. - Мне и в голову никогда не приходило видеть в них людей. Да и сейчас не могу представить чернокожего раба человеком... Другое дело греки, этруски, латиняне, которых мы захватывaem в море. Это люди. У ливийцев даже волосы не волосы, а шерсть, как у овцы... Обыкновенный человек может сбросить рабство и стать свободным, потому что рабство для него - ненормальное положение, исключение. А чернокожий ливиец самим творцом создан для черной доли.
     - Когда-то я тоже думал так же. Но сейчас твои мысли мне чужды. Мы увидим ливийцев, многие их племена, придется с ними торговать. Хананейская спесь принесет нам только беды. Сабеи и египтяне причинили им много зла: не на грядках же выросли тысячи невольников-ливийцев фараона.
     - Да ты пророк! Меня беспокоят не столько чернокожие, сколько сабеи. Думаешь, они так просто позволят нам вторгнуться в их торговые владения на ливийском побережье? Каждый купеческий род Аравии имеет тайные фактории и тайные кратчайшие пути к ним. Арабы нагородят нам столько препятствий, что неизвестно, сможем ли мы преодолеть их. Да поможет нам Мелькарт в столь трудном деле.
     Анад и Мекал удили рыбу, свесившись с борта. Стонущий от жары Фага метался у жаровен с десятками вертел с нанизанными рыбешками. В этих водах среди кораллов водилась любимая всеми матросами рыба-попугай, необыкновенно вкусная в зажаренном виде с острым чесночным соусом и маслинами.
     Несколько крупных серебристых рыб взвилось в воздух из-под весел и, описав длинную кривую, с шумом упало в воду далеко за кормой. Внезапно Анад вцепился в снасть и закричал:
     - На помощь!
     Астарт увидел у самой поверхности светлое брюхо небольшой акулы: она только что заглотила рыбешку на крючке и раздумывала, что делать дальше.
     - Ненавижу этих тварей, - сказал кормчий, - мне всегда кажется, что они улыбаются.
     Курносое рыло акулы и на самом деле словно расплылось в хищной улыбке.
     Анад и Мекал с азартом тянули снасть. Матросы и гребцы оживились, кто подбадривал, кто острил. Но акула перекусила снасть, и оба рыболова врезались в противоположный борт. Гребцы, хохоча, повалились со своих скамей. Рутуб обхватил свой барабан и странно квакал, сотрясаясь при каждом звуке. Веселье перекинулось на трирему Альбатроса, и вскоре гоготала вся эскадра. Когда все успокоились, с последнего корабля запоздало донесся одинокий ослиный крик: то смеялся кормчий Шаркар по прозвищу Дубина.
     Саркатр вполголоса напевал, прислонившись к мачте, полузакрыв глаза.
     - Тоска! - вдруг сказал Саркатр и поднялся на ноги.
     Глухо гремел барабан Рутуба.
     - Спой что-нибудь повеселей, - сказал Агенор.
     Саркатр подошел к площадке кормчего и сел на широкую ступеньку лестницы.
     - Сердце ноет, проклятье берега... И веселье на ум не идет.
     Этот пожилой мужчина с непривычными к работе руками очень интересовал Астарта.
     - Саркатр, - сказал он, - почему ты здесь, ведь труд морехода тебе незнаком?
     - Ты хотел сказать "непосилен"? - Саркатр внимательно посмотрел на Астарта.
     - Я всю свою жизнь провел рядом с большой арфой. - Он старательно отер пот с лица. - Наверное, с самой большой арфой Ханаана. Может, слышал: у правителя Акко был самый крупный оркестр на всем побережье. Нас приезжали послушать ученые люди и ценители прекрасного со всей Палестины. Я сочинял музыку...
     Он замолк, углубившись в воспоминания, и вдруг воскликнул:
     - Как сильные любят чтобы их прославляли! Нам разрешались только хвалебные гимны, но все мы хотели петь и играть совсем другое. Я все бросил и поехал по свету. Побывал в Карфагене, Гиппо-Зарите, Саисе - везде царствует тяжеловесный гимн. Недаром же сейчас в таком ходу песни, прочитанные на древних египетских папирусах и шумерских глиняных табличках. Сегодня человеку не хватает чувства. А древние умели чувствовать. О эти хвалебные гимны! Меня тошнит от них, выворачивает все внутренности, как при качке в море. Я не знал, что делать. Без музыки жить - немыслимо, вернуться ко двору - вдвойне немыслимо. Чем бы все кончилось, не знаю. Но появился адон Агенор. Поэтому я здесь.
     - Слышал я песни из древних папирусов, - Астарт задумчиво смотрел вдаль, - их пела жрица... Они были слаще вина...
     - А как боролся правитель Акко с этими песнями из папирусов! Но песня все равно пробилась. Смотришь, идет какой-нибудь пахарь за сохой и мурлычет древний напев, считая его своим, деревенским. Старинные мелодии Египта и Шумера можно победить, лишь создав нечто лучшее. Это при дворе-то создать?
     - Я рад, что мы на одном корабле.
     Рутуб перевернул большие песочные часы и провозгласил:
     - Сме-на-а!

     Хотя Ораз был здоров, как кашалот в расцвете сил, он то и дело обнаруживал у себя то подозрительный прыщ, то опасные колики под ложечкой, то ужасные знаки на ногтях, предвещающие, как известно, скорую мучительную смерть. Ахтой добавлял: у жреца Мелькарта что-то непонятное творится с печенью и сердце пошаливает. И предупреждал, чтобы Ораз не ел помногу и не высовывал нос на палубу, иначе заросший шрам на боку от меча Астарта неминуемо разойдется. Ахтой боялся за своего друга и старался как можно на больший срок приковать жреца к тюфяку из морской травы.
     - Если ты меня дурачишь, краснокожий, я тебе выпущу кишки, - пригрозил жрец, когда на стоянке в первой же сабейской гавани Ахтой запретил ему подниматься на ноги.
     - Еще одно слово, и ищи себе другого лекаря, - сказал Ахтой, собираясь сойти на берег, - пусть тебя лечит Болтун, он как будто умеет дергать зубы домашним животным.
     Ораз промолчал.
     Сабейская гавань, приютившаяся за пустынными островками, была очень мелководной: корабли едва не бороздили дно. По берегу протянулась цепочка глиняных строений с плоскими и с куполообразными крышами. Местные жители отдаленно напоминали египтян медно-красным цветом кожи, правильными чертами удлиненного лица. Толстые губы и вьющиеся волосы роднили их с чернокожими ливийцами. Их женщина носили длинные полотняные рубахи-декольте с неприкрытой правой грудью - такая одежда была обычной для женщин Египта.
     В стороне от них с важностью истинных хозяев стояло несколько более светлых по цвету кожи сабеев с длинными тонкими копьями и короткими мечами. На сабеях были широкие юбки, перехваченные узлами у щиколоток. На головах - медные каски, тюрбаны, цветные платки.
     Альбатрос вступил в переговоры с сабеями на их родном языке. Те согласились продать питьевую воду, если хананеи заплатят дань мукаррибу далекой Сабеи и купить сотню чернокожих рабов. Дань мукаррибу заплатили, от рабов отказались. Сабеяне отказались продать воду.
     - Тогда мы сами возьмем! - сказал Альбатрос.
     - Попробуйте, - ответили сабеи.
     Араб насмешливо разглядывал седоголового адмирала, уперев руки в бока. Он не опасался стычки с хананенями. В случае нужды можно умчаться на конях в горы, и гордецы все же согласятся с условиями сабеев, жажда заставит.
     Альбатрос подал знак скрытно окружившим их мореходам. Вожаков сабеян мгновенно скрутили и утащили на трирему. Хананеи получили воду.
     Поздно ночью Альбатрос собрал кормчих.
     - Ни один сабей не должен знать, что мы идем вокруг Ливии. Они могущественны на всем побережье южнее Пунта, и им ничего не стоит отправить всех нас на дно, как они отправили многие египетские униремы, осмелившиеся добраться до их факторий! Хананеи Адена живы лишь потому, что не посягают на индийские и ливийские торговые владения сабеев. Жаль, что пришлось повздорить с сабеями. Чтобы их гонец не опередил нас, будем грести день и ночь. Египетский флот отстал. Помощи ждать неоткуда. Поэтому в сабейских портах быть осторожными в словах и делах. Передайте всем: кто нарушит мой приказ - поплатится головой.
     Этой же ночью финикийская флотилия покинула гавань.