Прочитано:

40%

30. СОЮЗ ОТВЕРЖЕННЫХ

     Судно было собственностью адона Агенора. Астарту понравилось все, кроме резной рожи патека на носу.
     Особенно поразил его подбор экипажа. Обычно финикийские кормчие стараются завербовать "самых-самых", то есть выделяющихся среди прочих силой или умением. На палубе Астарт увидел несколько матросов, явно не обладающих ни тем, ни другим.
     - Анад Охотник, - кормчий указал на жидковатого паренька с длинной шеей и ногами-тростинками.
     - Неужели он так удачлив, что его зовут Охотником?
     - Наоборот. Звери всегда торжествуют, а его приходится всегда выручать то из ловчей ямы, то из мангрового болота. А чаще просто избивают охотники, которым он портит охоту.
     Анад подошел к ним, поздоровался. Ни тени обычного у других подобострастия перед кормчим. Только почтение. Астарта удивило лицо Анада: комичный мясистый нос, огромный, словно чужой, рот, и совсем не юношеские, с грустинкой глаза.
     - Это ты отвозил кормчих Альбатроса? - глаза Анада вдруг заискрились улыбкой, и весь он превратился в мальчугана из скоморошьего балагана.
     - Ахтой будет рад узнать, что на свете есть более тощие, чем он, - улыбнулся в ответ Астарт.
     Адон Агенор потрепал Охотника по плечу:
     - Говорят, ты глотаешь камни, чтобы ветер не сдул тебя с палубы?
     Моряк с кистью в руке поскользнулся на свежевыкрашенной плахе и с шумом шлепнулся.
     - Это Саркатр, - сказал адон Агенор, - узнаю по звуку: всегда громко падает.
     - Ну если Фага брякнется, зажимай уши, - засмеялся Анад, - пойдет такой треск, что весь Левкос-Лимен помрет со страху.
     Саркатр, недовольно хмурясь, разглядывал собственный бок, запачканный в ярко-желтую краску. Это был далеко не молодой плотный финикиец с густой проседью в темных волосах и бороде.
     Повар Фага, человек очень подвижной, несмотря на чрезмерную полноту, поздоровался с кормчим и Астартом и, вытащив из ножен устрашающих размеров нож, ни слова не говоря, принялся соскребать с Саркатра густой слой краски.
     Еще несколько матросов работали со снастями и обивали медью концы длинного рея. Под лучами солнца на досках пузырилась смола. Астарт подцепил на палец янтарную каплю и удивился:
     - Не кедр?!
     - Нет, Местная акация. Здесь на берегах Нижнего моря, как зовут северяне, и кедровой щепки не найти.
     - У Альбатроса суда тоже из акации?
     - Что ты? Альбатрос есть Альбатрос. Его суда из вавилонского кипариса и индийского тика. Из тика - хорошие суда, крепкие, но плавать на них - одно проклятье: каждая заноза вызывает нарыв.
     - Я слышал, что часто мореходы называют это море Красным. Отчего?
     Кормчий пожал плечами.
     - Может, оттого, что море окружено пустынями. Пустыни египтяне именую "красными землями". Ты ведь говоришь на их языке? А может, оттого, что весь западный берег заселен племенами с такой же красной кожей, как у египтян.
     - Адон Агенор, кто вчера пел, когда...
     Кормчий странно посмотрел на Астарта и, перебив его, крикнул матросам, что на сегодня работа закончена: надвигался знойный полдень. Затем все забрались под растянутый на кольях парус. Фага с помощью Анада разложил на циновках жареное мясо, фрукты, пшеничные лепешки. Объемистую амфору с вином выудили из-под днища корабля. Кормчий представил экипажу Астарта, и тот скупо рассказал о себе. Люди слушали его внимательно, и Астарт видел по их лицам, что они догадываются о его недомолвках.
     И вдруг его осенило: к нему здесь так внимательны, потому что каждый из них имеет свои счеты с жизнью. И его, Астарта, поступки близки им по духу. Близки и адону Агенору, и грустному скомороху-охотнику, и загадочному Саркатру, чьи изнеженные, нервно подрагивающие пальцы совсем не похожи на пальцы трудяги-морехода, и неуклюжему забавному Фаге, и всем сидящим здесь.
     - Ну, все свободны до завтра, - произнес кормчий, поднимаясь с циновки. - Астарт, твое место в трюме, такова воля Альбатроса. Не забудь надеть на руки цепь.

     Астарт лежал на голых досках в трюме. В квадрате люка - ослепительный клочок неба. По обшивке шуршали невидимые тараканы. Ему было странно чувствовать в трюме иной запах, не кедровый, знакомый каждому мореходу с детства.
     Заскрипели сходни. "Ахтой, наверное", - подумал Астарт. По ступеням осторожно спускалась женщина с рогатым систром в руках.
     - Темно как! - по-египетски сказала она, и голос ее показался знакомым.
     - Тебя прислал адон Агенор? - равнодушно спросил Астарт.
     - Да, но я тебя не вижу.
     - Передай ему мою благодарность. Уходи.
     - Ты меня принял за рабыню? - Она засмеялась. - Я жена Агенора.
     Астарт вмиг очутился на ногах.
     - Прости мою грубость, госпожа.
     - Теперь ты меня не прогонишь?
     - Ты здесь хозяйка. Но зачем понадобилось приходить сюда? В такую жару?
     Женщина села на ступеньку. Свет падал на ее львиноподобную прическу, перехваченную золотистым шнурком с кисточкой над переносицей. Узкая полоска белого шелка не скрывала медно-красную округлость плеч. Длинные ресницы прятали в своей тени почти все лицо женщины.
     - Мой муж и господин сказал: тебе понравилась моя песня.
     - Так это ты пела? Боги... почему по-египетски?!
     - Это египетская песня.
     - Нет!
     - Почему ты кричишь? Стих этот - из древних папирусов, а мелодию сложили совсем недавно, лет десять тому назад в абидосском храме богини Хатор.
     Она запела с середины песни:

Хоть в Сирию меня плетьми гоните...

     Астарт спустился на пол у самой кромки света. Женщина продолжала петь без слов. И вдруг замолчала.
     Тихо шуршали тараканы. Женщина боялась нарушить тишину.
     Астарт беззвучно рыдал, опустив голову. Женщина растерялась. Такой мужественный с виду мореход, и вдруг...
     Страшное зрелище - мужские слезы. Чужая боль передалась египтянке. Она отбросила систр, прижала голову Астарта к своей груди, готовая тоже разрыдаться.
     - Зачем же так? - шептала она, поглаживая, как мать, его волосы, - все приходит и уходит, и нельзя оставлять горечь в сердце. Ты ведь молод, и твоя любовь вся в будущем. Любая женщина будет счастлива, если ты ее полюбишь. Ты должен радоваться жизни...
     Астарт слышал ее шепот, стук чужого сердца, чувствовал прикосновение ее рук. И вдруг ему захотелось увидеть ее глаза. Он повернул ее к свету.
     - Нет. То были совсем другие глаза: овальные, казалось, заполняющие чуть ли не пол-лица, - глаза египетской женщины.
     - Спасибо, госпожа. Еще никто на свете, кроме нее, не мог так...
     Она постаралась перевести разговор на другое, и Астарт пошел ей навстречу.
     - Я видела тебя вчера. И я хочу, чтоб ты любил моего мужа и господина. Он хороший человек, но безрассуден. Его считают первым смельчаком, он дорожит этим.
     - Наоборот, адон Агенор показался мне самым хитроумным из кормчих. Ведь никто не догадался надеть корзину на голову.
     - Какую корзину?
     Астарт рассказал, и женщина долго смеялась.
     - Дружи с ним, Астарт, видишь, я знаю твое имя. Думаешь, Альбатрос зря вас свел вместе? Все же видят, кто ты такой.
     - Кто же я? - насторожился Астарт.
     - Как тебе сказать... с головой на плечах, но бунтарь. Так ведь?
     - Это слишком лестно. Ты же меня не знаешь.
     - Кто не слышал о первом шофете Тира?
     - Но его же боги превратили в мышь?
     Женщина улыбнулась.
     - Говорят, ему и боги нипочем.
     Астарт вновь помрачнел.
     - Они рассчитались со мной сполна. Они и щадят меня до сих пор, чтобы голос моего сына вечно терзал мой слух.
     - И ты здесь...
     - Да! Ливия бесконечна, может, найдется другой мир, где можно будет укрыться от всевидящего неба. Бегу от прошлого и такого же будущего, бегу от людей, которые терпят великие бедствия, но прославляют свой заколдованный круг страданий. И попробуй открыть им глаза...
     - Каждый из людей, обласканных моим мужем и господином, - тоже беглец от жизни. Редко у кого из них есть семья, а друзей они обрели лишь здесь, среди таких, как сами. Вот Саркатр. Он поэт и музыкант. Но с сединой обрел мужество и не захотел прославлять сильных, которым служил. Поэтому покинул Финикию. Старшина гребцов, Рутуб, долго скитался по тюрьмам Карфагена, Гадеса и Тартеса, был пиратом...
     - А твой муж?
     - Он из очень богатой семьи. Царь Итобаал подарил ему в день совершеннолетия пурпур со своего плеча. Он связал жизнь с человеком, которого полюбил, хотя все были против. Агенора лишили наследства, придворной должности, сана. Вот тогда-то он окончательно стал кормчим.
     - Тот человек - это ты, госпожа? Как твое имя?
     - Меред.
     - Теперь вы счастливы? - тихо спросил он.
     - Я преступила закон, - ответила она, - моим мужем стал чужеземец, фенеху. Поэтому мои боги хотят лишить нас радости: у нас нет детей.
     "Даже эти люди несчастны. О злое небо, я проткну тебя!"
     Жар пустыни все больше чувствовался и здесь, в трюме. Дышать стало трудно.
     Песчинки с тихим шорохом сыпались сверху - словно невидимые существа шептались в темноте.
     Астарт поцеловал руки египтянки. Она провела ладонью по его лицу и коснулась губами его глаз.
     - Я буду молиться за вас обоих. Люби моего мужа, он стоит того. Только мужская любовь еще чего-то стоит в этом мире. Он поверил тебе в тот миг, когда ты услышал мою песню...
     - Меред, я буду ему другом.