Прочитано:

27%

     Больше я не мог говорить, слабость и отвращение сомкнули мне губы.
     - Ничего себе - ни крошки! Это в техасских-то прериях, где на каждом шагу острова! - расхохотался незнакомец. - Я вижу, вы джентльмен, вернее, были им. Ха-ха! Значит, не сумели прокормиться? Не видели пчелок в воздухе, земляники под ногами?
     - Пчелы? Земляника?
     - Да из каждых двадцати стволов с дуплами, одно набито, слышите, набито медом! Вы что, не видели ни одной пчелки?
     - Даже если б видел, как бы я без топора добрался до меда. Я ведь попросту заблудился.
     - И как же вас угораздило?
     - Гонялся за мустангом.
     - Ну и что собираетесь делать?
     Он говорил, чуть откинув голову назад, словно избегая моего взгляда.
     - К людям хочу, к жилью...
     - К людям? - переспросил он с ехидной улыбкой. И отступив на несколько шагов ворчливо повторил: - К людям! К людям...
     Мне было не повернуть головы. Я заметил, что он сделал какое-то движение. Да. Он вытащил из-за пояса нож и осклабился. Теперь я мог рассмотреть его получше. Все его ужимки выдавали сильнейшую внутреннюю борьбу. Он и трех секунд не мог простоять спокойно. Пальцы, как у сумасшедшего, бегали по лезвию ножа Мне стало ясно, что в голове его зреет решение: оставить меня в живых или нет. Я был совершенно спокоен и готов ко всему.
     Он ушел. Я напряг шею и посмотрел ему вслед. Взгляд мой, отыскав удаляющуюся фигуру, вдруг наткнулся на ту самую загадку природы, что поразила меня в первый день блужданий. Колоссальная масса серебра высилась не более чем в двухстах шагах. Незнакомец исчез где-то в ее недрах. Но вот появился снова и медленно, пошатываясь двинулся в мою сторону. Когда подошел ближе, я увидел, что он долговяз и сух, но крепок телом. Лицо, насколько можно было разглядеть его в зарослях бороды, было прокалено о обветрено, как у индейца, но борода свидетельствовала о его белом происхождении. Голова обвязана холщовой тряпицей в темно-бурых пятнах. Куртка из оленьей кожи, ноговицы и мокасины имели те же следы. Это была кровь. За поясом торчал нож не менее двух футов длиной, а в руке он теперь держал кентуккийский карабин.
     Должно быть, мое лицо явственно выражало отвращение, несмотря на то, что я силился казаться равнодушным.
     - У меня что? Надпись на лбу? - вскипел он.
     - Какая надпись?
     Он вдруг быстро подскочил ко мне:
     - А вы не замечаете ничего такого?
     - Что я должен замечать?
     Он придвинулся ближе:
     - Посмотрите-ка получше. Как говорят, загляните мне в душу! Вы ничего не видите?
     - Нет.
     - Глаз не тот! Еще бы! Четыре дня без крошки во рту! Тут и вовсе ослепнешь. У меня тоже была пара таких денечков. Ну ладно. Шутки в сторону! Тут не до шуток, старина.
     И, протягивая руку к карабину, он заговорил с ним:
     - Да уймись же ты, старый пес! Не искушай меня, слышишь!
     Все это он выпалил с таким чувством и жаром, что я даже несколько растерялся. Потом снова повернулся ко мне:
     - Вы ослабли?
     - Ослаб.
     - Ну-ка, примите еще глоток виски. Погодите! Налью маленько воды.
     О шагнул к реке, зачерпнул пригоршню, вылил в горлышко фляжки и поднес ее к моим губам.
     - Хотите поскорее добраться до жилья?
     - Да. Четыре дня ничего не держал во рту, кроме щепотки жевательного табака.
     - А у вас не осталось немного?
     - Осталось.
     Я достал из кармана портсигар и табак. Он чуть не вырвал кисет у меня из рук и с волчьей жадностью набил себе рот.
     - Табачок-то настоящий, славный табачок, - бормотал он, смакуя свою жвачку. - А вы молодой или старый? Сколько вам лет?
     - Двадцать два.
     - Что-то не верится... Четыре дня в прерии, и ни маковой росинки во рту! Бывает же такое. Знаешь что, чужеземец. Будь этот табачок пять дней назад... Вернее, будь у него хотя бы щепоть табаку! Всего-навсего щепоть!
     Слова его зазвучали как жалобное стенание, они были исполнены какой-то страшной тревоги.
     - Вот что, чужеземец, - с непонятной угрозой сказал он, - вот что!.. О чем же я? Видите, вон там серебрится дуб. Это патриарх. Ясно? Видите?
     - Вижу.
     - Видите? Вы его видите? - дико завопил он. - А какое вам дело до него и до того, кто под ним? Вас это не касается! Уймите любопытство! Даю вам добрый совет. Держитесь от него подальше!
     Незнакомец разразился богомерзкими ругательствами.
     - Призрак! - кричал он. - Под ветвями призрак! Он может вас напугать! Лучше уходите!
     - Да я и не хочу туда! Мне бы найти самую короткую дорогу к ближайшему дому; будь то плантация или придорожный трактир.
     - Я укажу вам путь! Укажу! Укажу! Укажу!
     - За это буду вечно благодарен вам как моему спасителю.
     - Спасителю? - звонко рассмеялся он. - Спасителю? Ну и дела! Если б вы знали, что за спаситель вам попался! Ну и дела! Что толку спасать кому-то жизнь, если... Но я спасу! Конечно, спасу вас, тогда глядишь, и отстанет проклятый призрак... Отвяжись! Уймись! Оставь меня!
     Он сжал кулак и, не сводя глаз с раскидистого гиганта, бросился к нему и исчез в его серебристых космах. Вскоре этот странный субъект появился вновь, ведя взнузданного мустанга с накинутым на шею лассо.
     - Садитесь! - крикнул он мне.
     - Мне не встать.
     - Я помогу.
     Он подошел, поднял меня одной правой рукой - настолько я оказался легким, - а левой взял конец лассо и вскочил на своего коня. Таким образом он готов был вести на поводу моего мустанга. Мы поскакали вверх по прибрежным холмам, и я не мог не дивиться странному поведению моего спасителя. Вскоре он повернулся в седле и вперил в меня свой дикий взгляд. По-видимому, его мучили какие-то раздумья. Он стонал, вздыхал, озирался, словно пытаясь найти верный путь. Проехал еще немного, снова застонал, и по всему его телу пробежала дрожь. Надо полагать, дуб, именуемый патриархом, насылал на него какие-то страшные муки. И хотя он не мог без ужаса подойти к его ветвям, дерево с неодолимой силой влекло его к себе.
     Неожиданно он с такой яростью пришпорил коня, что тот сорвался в галоп. К счастью наездник выпустил из рук лассо, иначе мой мустанг сбросил бы меня.
     - Чего вы отстаете? Не оторваться от патриарха? Вы что, не видели исполинских дубов? - крикнул он и, как бы заранее испугавшись моего ответа, понесся во весь опор. Но вскоре опять встал и оглянулся. Патриарх скрылся за высокими сикоморами. Незнакомец с облегчением вздохнул.
     - А где же был Энтони?
     - Какой Энтони?
     - Егерь. Метис, что живет у мистера Нила.
     - Он отправился в Анауа.
     - В Анауа? Вот оно что! В Анауа... Я тоже ехал туда, - чуть не застонал он, - да только...
     Он опять с содроганием оглянулся.
     - Уже не видит!
     - Кто?
     - Кто, кто! Как, кто?
     Я поостерегся распалять его новыми вопросами. Мое состояние не располагало к любезности.
     Мы ехали уже не менее двух часов, искра жизни, воспламененная во мне разбавленным виски, готова была угаснуть. В любую минуту я мог свалиться с коня. Но тут, к счастью, показались жерди изгороди, предвещавшие близость жилья.
     Я лишь застонал от радости и безуспешно пытался пришпорить коня.
     Мой провожатый обернулся и угрожающим тоном произнес:
     - Что-то очень вы нетерпеливы. Может, что замышляете?
     - Я умираю... Мне нужна помощь... немедленно...
     - Так быстро не помирают. Хотя черт его знает.
     Он спрыгнул с лошади и направился ко мне. Но в этот момент силы мои окончательно иссякли, и я упал.
     Несколько капель виски привели меня в чувство. Мой спаситель посадил меня на свою лошадь, сам сел сзади, а моего мустанга повел в поводу с помощью лассо. Мы объехали плантации батата и кукурузы, грушевый сад и увидели деревянный дом. Незнакомцу пришлось взять меня на руки и внести под кров, а потом - как младенца уложить на скамью.
     Несмотря на полуобморочное состояние, я отчетливо запомнил тот миг, впервые обвел взглядом хозяев, комнату, утварь. А то, что открылось моему взору после выхода из смертельного кризиса, до сих пор с поразительной ясностью сохранилось в памяти. Страховидный хозяин. Убогая халупа, разделенная перегородкой. Какой-то желоб на полу. Вместо окон - дыры, заклеенные промасленной бумагой. Земляной пол в середине комнаты утоптан до каменной твердости, а по краям зарос травой. В одном углу - кровать, в другом - некое подобие трактирной стойки. Между ними бесшумно, по-кошачьи, снует какой-то пасквиль на человека - хозяин сего заведения. Рыжие волосы, красноватые свиные глазки, рот в виде отвратительной трещины от уха до уха, постоянно скошенный настороженный взгляд, довершающий сходство с блудливой кошкой.
     Не приветив нас ни единым словом, хозяин принес бутыль и два стакана и поставил их на стол, сколоченный из трех досок, которые лежали на вкопанных в землю столбах и, должно быть, составляли останки какого-нибудь шкапа или сундука. На них были намалеваны чьи-то инициалы и какая-то дата.
     Мой спутник молчал, не упуская из виду ни одного движения хозяина.
     Увидев же перед собой наполненный стакан, залпом осушил его.
     - Джонни! - окликнул он.
     Джонни не ответил.
     - Этот джентльмен четыре дня ничего не ел.
     - Да? - отозвался Джонни уже из другого угла комнаты.
     - Завари-ка ему чаю, настоящего, крепкого чаю. Он у тебя найдется. Ром и сахар тоже. После чая принесешь супу понаваристей, с говядиной. Это через час. И ни минутой позже. Ясно тебе? Мне подай виски и бифштекс с бататом. Ступай, прикажи своей Самбо!
     Джонни как ни в чем не бывало продолжал сновать из угла в угол.
     - Деньги есть, Джонни! Не волнуйся!
     Мой покровитель вытащил из-за пояса довольно увесистый кошелек. Джонни бросил на него ничего не выражающий взгляд, а затем вдруг подскочил к владельцу и осклабился. Оба молча стояли друг против друга. На отвратительной физиономии Джонни играла дьявольская улыбка.
     - Говорят тебе, деньги есть! - рявкнул гость, стукнув прикладом по полу. - Деньги есть. А в случае чего - и ружье!
     Он схватил второй стакан и опять единым духом проглотил содержимое. Тем временем Джонни, крадучись, вышел из комнаты, да так тихо, что гость догадался об этом лишь по щелчку двери. Он тотчас же подошел ко мне, взял меня на руки и бережно перенес на кровать.
     - Расположились, как у себя дома, - ворчливо заметил вернувшийся хозяин.
     - В трактирах я так всегда и поступаю, - ответил ему мой спутник, спокойно опоражнивая еще стакан. - Сегодня твою кровать займет этот джентльмен. А ты со своей Самбо переспишь в свинарнике.
     - Боб! - воскликнул Джонни.
     - Правильно, меня зовут Боб Рок.
     - На сегодняшний день, - ехидно прошипел Джонни.
     - Как тебя - Джонни Даун, - рассмеялся Боб. - Эх, Джонни, уж кто-кто, а мы знaem друг друга.
     - Я думаю, - ухмыльнулся хозяин. - Мы знaem друг друга как облупленных, до самых потрохов. Мне ли не знать знаменитого Боба из Содомы, Боба из Джорджии.
     - Содома - в Алабаме, Джонни, - уточнил Боб, продолжая возлияние, - Содома - это в Алабаме. А ты и не знал, хотя год отсидел в Колумбусе?
     - Попридержи язык! - огрызнулся Джонни, полоснув меня взглядом.
     - А ты не трясись. Он болтать не станет, за это ручаюсь! Содома - в Алабаме, Колумбус - в Джорджии, а между ними течет Чаттахучи! Ох, и весело было на этой Чаттахучи! Вот это была жизнь! А? Джонни?
     Боб снова налил и снова выпил.
     Содома? Если оба мои компаньона свели знакомство в этом местечке, их обоих можно считать исчадьями ада. В дурной славе с ним не мог соперничать ни один городишко на всем Юго-Западе. Преступления, ежедневно совершaemые там, наводили ужас.
     Воспоминания о былых подвигах, видимо, примирили Боба и Джонни. На сей раз и хозяин плеснул себе в стакан. Они оживленно зашушукались. Их язык, вернее, жаргон воров и картежников был непонятен мне. Единственное, что я уловил из разговора своих благодетелей, часто повторяемую фразу: "Нет, не хочу!" Вскоре я почувствовал, я что слова и предметы теряют прежнюю ясность.
     Встряхнула меня чья-то не слишком деликатная рука. Проглотив несколько ложек чая, я посмотрел вокруг прояснившимися глазами. Рядом стояла мулатка, подносившая мне ложечку ко рту. Это было блаженство! Я ощущал, как с каждой ложкой в меня вливается жизнь и ее теплые токи разбегаются по всему телу. Мулатка заахала и заохала.
     - Ах, бедный молодой человек! - визгливо причитала она. - Это же надо! Через час будем кушать суп, маса!
     - Суп? Зачем еще суп? - заворчал из угла Джонни.
     - Я варю суп.
     - Тебе же будет хуже, Джонни, если она не сварит! - рявкнул Боб.
     Джонни что-то пробормотал, а меня охватила легкая дремота.
     Через какое-то время - для меня это были считанные минуты - мулатка принесла суп. И если чай поддержал, то суп укрепил мои угасающие силы. Я мог уже есть, сидя. Покончив с супом, я стал наблюдать, как Боб уминает свой бифштекс. Такого здоровенного ломтя хватило бы на шестерых. Боб отхватывал от него кусок величиной с кулак и отправлял в рот, закусывая неочищенным бататом. Я и не знал, что человек может быть так прожорлив. При этом Боб выпивал стакан за стаканом. Виски явно смывало тревогу с его души. Он разговаривал уже не столько с собутыльником, сколько с самим собой. Но вспомнить кое-что из прошлого, видимо, было приятно обоим. Он много смеялся и, довольный, кивал головой. Он терпеливо втолковывал Джонни, что тот - трусливая кошачья морда, пройдоха и висельник, что он, Боб, тоже, конечно, висельник, но Джонни!..
     Хозяин пытался зажать ему рот, за что получил оплеуху, отбросившую его к двери. Через эту дверь ему и пришлось убраться. Я было снова начал впадать в дремоту. Но тут мой спаситель поднялся, приложив к губам палец, подкрался к двери, к чему-то прислушиваясь, а потом подошел к кровати.
     - Мистер! - сказал он громким шепотом. - Мистер, вы можете не бояться!
     - Чего мне бояться?
     - Того.
     - Чего же все-таки?
     - Наши плантаторы частенько ловят бизонов, откармливают и режут.
     Лицо его неожиданно омрачилось. Вероятно, он спохватился.
     - Картами или костями не балуетесь?
     - Даже не пробовал.
     - Не вздумайте пробовать здесь! Понятно? Не вздумайте!
     Он повернул голову к двери, замер, потом неслышно подошел к столу, чтобы еще раз приложиться. Бутыль была пуста.
     - Джонни! - крикнул он, бросив на стол доллар. - У нас пересохло!
     Джонни просунул в дверь голову.
     - Хватит с вас.
     - Ты хочешь сказать, с меня хватит? - заорал Боб, вытаскивая нож.
     Джонни исчез. Мулатка принесла полную бутыль. Что было дальше, я не слышал, не в силах противиться сну.
     Меня разбудил голод. Открыв глаза, я увидел мулатку, сидевшую у меня в ногах и отгонявшую москитов. Она принесла остатки супа и обещала бифштекс через два часа, прямо со сковородки. А мне посоветовала спать. Не прошло и двух часов, как я снова проснулся. На бифштекс набросился с неописуемым восторгом. Мулатка, которой уже не раз приходилось выхаживать оголодавших, приготовила не очень большой кусок. Затем принесла стакан, полный кипящего пунша. На мой вопрос, где она раздобыла рому и сахару, не говоря уж о лимонах, она ответила, что сама торгует этим товаром. А единственная заслуга Джонни в том, что он сколотил дом, к тому же неважный. Это ее капитал пущен в дело. Кроме того, она приторговывает кофе и кое-чем из шитья. А лимоны получены даром от сквайра, здешнего судьи, или, как его еще тут называют, алькальда. Их прислали целый мешок как средство от лихорадки.
     Женщина разговорилась. Она начала жаловаться на Джонни, который оказался картежником проклятым, а может, и кем похуже. Шли ему в руки немалые деньги, но он все продувал. Она познакомилась с ним в низовьях Натчеза, откуда в одну ненастную ночь ему пришлось уносить ноги. Боб тоже не лучше, наоборот, - мулатка полоснула рукой по горлу, - от него совсем нет жизни. Вот он напился, сшиб с ног Джонни и вообще набезобразничал. Теперь дрыхнет на дворе, а Джонни спрятался.
     - Но вам бояться нечего, - добавила она.
     - Бояться? А что мне угрожает?
     Она посмотрела на меня, задумалась и пояснила, что если бы я знал то, что знает она, я бы, конечно, понял, чего надо бояться. А с нее довольно, она не собирается торчать здесь вечно, с этим проклятым Джонни, она вот-вот начнет искать себе другого партнера.
     Мулатка спросила, нет ли у меня кого-нибудь не примете? И при этом внимательно посмотрела на меня. В ее взгляде и во всем существе было что-то очень неприятное, просвечивало нутро старой грешницы. Но мне было не до моральных нюансов. Я принялся горячо уверять ее в своей безмерной благодарности за помощь. А это она, действительно, заслужила.
     Она говорила еще что-то, но я уже не слышал ее. Меня снова сморило, и на этот раз дремота перешла в глубокий, крепкий сон.
     Проспал я, должно быть, часов шесть или семь. Меня разбудил Боб. После ночных похождений у него даже как-то исказилось лицо. Это был человек, объятый таким лихорадочным беспокойством, будто он только что совершил страшное злодеяние.
     Я невольно отпрянул.
     - Боже! Что с вами? Вам плохо? Да у вас же лихорадка!
     - Лихорадка! - простонал он, и градины холодного пота выступили у него на лбу. - Лихорадка, да не та, что вы думаете. Не дай вам бог, молодой человек, подхватить такую лихорадку! - Его трясло. - Ну почему ты не отпускаешь меня? Дай хоть передохнуть! Неужто нет никакого средства? Никакого! Разрази тебя бог! Тьфу ты, господи!
     - Не надо так страшно ругаться. Я не святоша, но такое кощунство просто отвратительно.
     - Да, да, верно... Скверная привычка... Но скажите ради бога, что я должен говорить?
     - Вы должны рассказать мне о своей лихорадке.
     - Нет, уж пусть это останется при мне. Не вы ее накликали. Я и до вас был как угорелый, целых восемь дней... Меня носило как неприкаянного, будто я родного брата порешил. Водило вокруг патриарха. Вокруг патриарха... - бормотал он себе под нос. - И ведь что интересно, я не первого порешил, а так скверно никогда не было. Я и вовсе не брал в голову, ни один волос у меня не поседел. А тут навалились будто все разом, всем скопом. Вот меня и закрутило! Хуже всего в открытой прерии. Там он виден в упор! Доконает меня этот призрак! А я не дамся! Не дамся! Черт побери!