Новое вещество оказалось капризным, оно не желало вполне отделяться от примесей щавелевой кислоты, кристаллы солей выходили неоформившимися и мелкими, вследствие чего, измерение углов делалось совершенно невозможным. Однако, Соколов не падал духом. Без малого месяц сушил он соли, пока не добился полного постоянства веса. После семнадцати перекристаллизаций получил игольчатые кристаллы, которые хотя бы под микроскопом можно было измерять. Но зато найденный состав кислоты абсолютно точно совпал с расчетным. Только после этого Соколов записал в рабочем журнале: "вещество представляет собой новую органическую кислоту, которую я предлагаю назвать глицериновою кислотою".
     Между тем, продолжал собираться и кружок, правда теперь сходились в доме Корзинкина. Рассуждали, чем можно заменить лопнувшие железные цепи на дверцах песчаных печек, с тем же жарким единодушием переходили к другим цепям, тоже готовым лопнуть - спорили о близком, в том сомнений не было, освобождении крестьян. Потом обсуждали методы преподавания, сообщения в немецких и французских журналах, ругались, не сойдясь во взглядах на последнюю статью Чернышевского, и кончали сходки поздней ночью громким, хотя и не слишком дружным пением студенческих песен, к вящему неудовольствию дворников и смиренных петербургских обывателей.
     На оджин из таких вечеров профессор Горного института Назарий Андреевич Иванов - грозный начальник департаментской лаборатории, порой забредавший на огонек в доме своего младшего лаборанта, принес переведенное с английского и выпущенное торговым домом Струговщикова сочинение некоего Джонсона. Опус сей при несомненной его анекдотичности, сыграл в жизни Соколова роль своеобразного детонатора.
     - Позвольте, господа, представить новое издание, по которому публика будет судить как о нашей работе, так и о всей химии, да и вообще о природе, - с этими словами Иванов бросил на стол два тонких томика в бумажных обложках, а затем, севши на диван, добавил: - Вредная книжонка.
     Первым томом тут же завладел Соколов, второй достался полковнику Лаврову - преподавателю математики Михайловского артиллерийского училища и дальнему родственнику того Лаврова, что испытывал в соколовской лаборатории отечественные угли. Лавров-артиллерист хоть и не работал по химии, но, следуя похвальной привычке русского человека интересоваться всем, кружок посещал усердно.
     Поначалу книга даже понравилась Соколову. Ее переводчик - Алексей Ходнев был известен в Петербурге своими весьма популярными публичными лекциями. Далекая от химии публика находила их поучительными и несложными и потому охотно посещала чтения Ходнева. Николай Соколов, считавший такие лекции делом чрезвычайно полезным, Ходнева уважал и потому, увидав его имя на обложке, глянул на Иванова с неодобрением.
     Но уже на седьмой странице в глаза ему бросилась фраза, заставившая согласиться с Назарием Андреевичем.
     - Черт знает что... - пробормотал Соколов и прочел вслух: - Если бы атмосфера состояла из одного кислорода, то жизнь животных была бы чрезвычайно кратковременна; тело, однажды зажженное, горело бы так быстро, что цель, для которой человек сожигает разные естественные материалы, была бы достигнута весьма несовершенно. В отвращение этого, природа примешала к кислороду большое количество азота, который, будучи сам по себе совершенно бесполезен, служит только для ослабления слишком сильного действия кислорода...
     - Телеология апостольского доктора Фомы в приложении к современной химии, - подал голос Федор Савченков.
     Весь последующий текст шел в том же духе, и многочисленные "для того, чтобы" и "с целью", щедро разбросанные по страницам, действовали на выученников позитивных философов подобно красной тряпице на стоялого, выпущенного по весне на травку и ошалевшего от солнца и ветра быка.
     Однако, дальше читать Соколову нен удалось, потому что в это самое время Лавров захлопнул свою книжку, воскликнув:
     - Черт знает что! - и рассмеялся, сообразив, что минуту назад этой же самой фразой разразился Соколов.
     - Что, брат, и у тебя тоже? - спросил кто-то.
     - Хуже! - Лавров свернутой в трубку книжкой ударил по голенищу сапога. - Никак не могу понять, что проповедует этот англиканец. По-моему, он хочет всех нас загнать в китайские курильни. Он так воспевает наркотические грезы, что торговцы опиумом по-праву должны дать ему премию за отличную агитацию. Вот только, зачем это перевели? Слава богу, в России курение опиума запрещено.
     Лавров бросил скомканную книжку на стол. Несколько человек враз потянулись к ней. Оба тома вмиг разобрали на тетрадки, и пошла потеха:
     - Гляньте, господа, оказывается большая часть растений любит жить на почве плодородной!
     - Творогу химики дали название казеина, потому что из него получается сыр!
     - А это уже вовсе до химии относится - вы только послушайте: Каждое эфирное масло есть определенное химическое соединение, обладающее особенными, ему одному свойственными неизменяемыми качествами... Каково?
     - Вредная чушь! Летучие масла - сложнейшие смеси, к тому же, год на год не приходится, а состав масла меняется и от погоды и от времени сбора. Не знаешь, как и анализировать такой компот.
     - Господа, предлагаю посоревновать, кто больше найдет ошибок!
     - Холера состоит в недостаточном окислении крови действием воздуха!
     - Аммиак есть главная причина зловония гниющих веществ!
     - Совершенно безводный алкоголь получают посредством нескольких последовательных перегонок! Ура!..
     - Спиртные напитки в горных странах вредны для здоровья.
     - Не в зачет, здесь нет ни химии, ни ошибок - одна глупость.
     - Масляная кислота есть начало, придающее свежему коровьему маслу его особый приятный запах!
     - Что?! Виват сэру Джонсону!
     - Золотисто-красные пары окиси азота представляют собой дымящую азотную кислоту. И здесь же: действие сернистого газа на зловония состоит в том, что он пересиливает все другие запахи и делает их через то незаметными.
     - Вследствие многочисленных химических опытов убедились в том, что серная кислота, сильно действуя на различные вещества корня марены, не производит никакого действия на ее красящее вещество.
     - Кто эти опыты производил? И откуда в краппе возьмутся красящие вещества, если не от разложения руберитиновой кислоты купоросным маслом?
     - Господа профессора, не стыдно ли уступать студенту? У Яцуковича уже три очка, а у многих из вас - чистый ноль...
     Веселье былдо в разгаре, когда Александр Энгельгардт, до того вяло листавший доставшуюся ему заключительную тетрадку книги, негромко и, ни к кому в особенности не обращаясь, начал читать:
     - Если бы мы захотели проследить результаты, которые доставляются кругообращением веществ, то мы везде нашли бы благодетельное их назаначение, благое попечение о благополучии живущих животных, или о здоровом прозябании растений. Отсюда химик научается, что неутомимая деятельность должна иметь полезную цель. Но в особенности интересно ясное воззрение на отношение растения к животному, как на отношение слуги к господину. Без существования растения человек был бы совершенно беспомощен и бессилен. Он не может поддерживать своей жизни ни землею, ни воздухом, и однако, же его тело требует беспрерывного возобновления элементов, содержащихся в двух последних стихиях. Растение же выбирает эти элементы из земли и воздуха, соединяет друг с другом и преобразует их в пищу для людей и животных. А последние отдают обратно свооим, трудящимся для них рабам одни потерянные и мертвые вещества, которых не могут употребить в свою пользу, для того, чтобы эти вещества были вновь превращены во вкусную и здоровую пищу. В этом отношении растение является только как раб животного; и однако же, как охотно и несвоекорыстно, как любезно исполняет свои обязанности этот невольник! Он действует и создает беспрерывно до конца своей жизни. Никогда возложенное бремя не становится ему в тягость, как часто бывает с рабами человечества. И отсюда можно почерпнуть недурное для себя наставление.
     - С-скотина! - с чувством произнес Лавров, а затем поинтересовался: - Наставление-то формулировано?
     - И без того понятно, - сказал Энгельгардт. - Здесь и еще есть поучения, но это самое противное.
     Веселье погасло. В этот вечер химики разошлись необычно рано. На столе осталась куча разрозненных печатных листов. Соколов собрал их в две пачки, достал бумаги и начал писать, без особого плана, выхватив наугад первую из попавшихся на глаза неправд:
     "Теин не оказывает на человеческий организм того, более чем странного действия, какое приписывается ему на 129 и 133 страницах первой части. Подобные вещества могут на некоторое время уничтожить чувство голода, могут дать возможность ослабевшему человеку сделать что-нибудь трудное; но это непременно случится за счет его организма. Нельзя представить себе даже, чтобы существовала возможность произвести какую-нибудь работу без соответствующего потребления силы, ее произведшей: это значило бы творить из ничего."
     Постепенно под пером Соколова рождался разбор вредного сочинения. Досталось химической неграмотности автора, его телеологическим воззрениям, и в особенности, возмутительным выводам о пользе и необходимости рабства.
     Почти все члены Соколовского кружка в формулярных списках, в графе об имении, наследованном или благоприобретенном, ставили одну и ту же лаконичную запись: "Не имеет", и потому грядущее освобождение ожидали с восторгом и бескорыстной радостью, справедливо почитая крепостное право позором России. От их имени и говорил сейчас Соколов.
     Следующим вечером разбор сочинения Джонсона был представлен на суд критики. Все сошлись на том, что написанную Соколовым статью надо печатать немедленно и широко. Но где?
     - Попробовать в "Горный журнал", - предложил Иванов. - Там же собирается специальный химический раздел. Говорят, он будет значительно расширен.
     - Что значит, говорят? Уж если вы, Назарий Андреевич, о том положительно не знаете, значит - нет ничего.
     - В газетах бы лучше опубликовать, - посоветовал Федор Бейльштейн. - Журналы публика мало читает.
     - Представляю, как будет выглядеть такая статья на страницах "Северной пчелы"!.. - рассмеялся Энгельгардт.
     - А с "Гороным журналом" мы еще посмотрим, - пообещал Иванов, после чего разговор перешел на другие темы.
     Возобновился же он на следующее утро, когда Соколов встретился с Сашей Энгельгардтом в лаборатории.
     - Вот о чем я подумал, - начал Энгельгардт. Он был явно взволнован и тщательнее обычного подбирал слова, а в паузах нервно проводил костяшками согнутых пальцев по недавно отпущенным усикам. - Если уж судьба уготовила нам быть пионерами, так пойдем по этой дороге до конца. Лабораторию сделали неплохо, у Яцуковича результаты хороши выходят, хоть Либиху посылай, У Лаврова с Короваевым не пусто, ты, так зараз две диссертации настрочил, да и я немножко поработал. Не пора ли химический журнал заводить? Хватит нам у немцев одалживаться. Дело модное и не без выгоды, я считал. Если подписка пойдет по пяти рублей в год - недорого ведь? - и станет расходиться двести экземпляров каждого нумера, то будем с барышом.
     - Не о том речь, - возразил Соколов, - бог с ним, с барышом, совсем. А вот где статьи взять? Одной лабораторией не поднимем журнал.
     - Кликнем клич. В университет обратимся, к академикам нашим, Николаю Николаевичу и Юлию Франциевичу. Да нас всякий поддержит, кому честь России дорога, а слово "химия" не звук пустой. Соглашайся, пока зову, а то я один управлюсь.
     - Хорошо... - неуверенно сказал Соколов.
     - Отлично хорошо! - закричал Энгельгардт. - Ты быстрей заканчивай статьи и собирай материал. Тебе больше доверия будет, ты у нас магистр остепененный. А я пока набросаю проект записки в ценсурное управление...
     Разрешение было получено молниеносно. По всей России шла перестройка, журналы всевозможных направлений плодились как грибы, и так же быстро сгнивали и падали. Цензура направляла свои громы лишь на тех, кто подобно Некрасову "страшно вопиял в пользу коммунизма". На затею двух химиков власти попросту не обратили внимания.
     Соколов бегал по начальству, устраивался с типографией, рассылал письма за границу: Бекетову, Бородину, Бутлерову, упрашивая русских стажеров присылать копии статей для публикации на родном языке. Энгельгардт спешно дописывал собственную статью об амидах неорганических кислот - труд хотя и компилятивный, но позволяющий немного познакомить публику с сущностью проповедуемого Жераром учения.
     Неожиданно ценным сотрудником для нового журнала оказалась молодая жена Энгельгардта - Анна. Дочь известного переводчика, она с легкостью читала на четырех языках и сейчас, чтобы помочь мужу, с головой зарылась в иностранные журналы, делая переводы и составляя рефераты.
     Энгельгардт с Соколовым вдвоем снесли объявление о начале нового издания в Санкт-Петербургские Ведомости", а на следующий день, прежде даже, чем объявление напечатали, их предприятию был нанесен удар, полностью подкосивший финансовую сторону дела.
     Назарий Андреевич в тот день появился в лаборатории позднее обычного. Он вошел праздничный, улыбающийся, довольно потирая руки.
     - Ну-с, Николай Николаевич! - с ходу начал он. - Поздравляю. Снизошли к нам сирым в департаменте. Химический раздел "Горного журнала" увеличивaem вчетверо; разрешение есть. А редактором, полагаю, поставят вас, в ноябре ждите назначения. Сердечно поздравляю.
     - Но ведь химический раздел ведет Конон Иванович, - растерянно сказал Соколов.
     - Инженер-поручик Лисенко просил снять с него эту обязанность, и я рекомендовал вас. Материалов для печати у вас много, так что лучше вас никого не найти.
     Материалов было совсем не так много, и после некоторых раздумий Соколов с Энгельгардтом решили одни и те же статьи пускать и в "Горном" и в "Химическом" журналах. Казенному "Горному журналу" это ничем не грозило, а вот "Химический журнал" будут раскупать меньше. Ни о каком барыше речи уже идти не могло, покрыть бы расходы.
     Подписка на журнал шла лениво, так что редактора тянули время до крайних сроков, и первая книжка увидела свет лишь в июле, через три месяца после выхода "Горного журнала", поместившего все те же статьи. Был там и разбор сочинения Джонсона, и статья Энгельгардта об амидах. Там же начал печатать Соколов свою первую, еще не экспериментальную диссертацию.

     * * *

     Где-то далеко за парком, у дач или, может, на Сампсоньвском проспекте выла собака.
     "Не к добру," - подумал Соколов и тут же презрительно передернул плечами: во что верить стал! Как смеялся он над всякими суевериями в 59-ом году! Но тогда он был молод и совершенно здоров. Сил хватало и на службу, и на лабораторию, и на журнал, и даже на личную жизнь, которой, казалось бы, у человека науки и вовсе быть не должно, за решительной нехваткой времени.
     И все же, несмотря ни на что, он все чаще стал бывать на Моховой в доме генерала Пургольда, и в конце концов, признался в любви одной из его дочерей.
     Но Мари, не дослушав, замахала руками:
     - Нет, нет, нет! Сударь, если у вас действительно честные намерения, то идите к папеньке, а до тех пор я о ваших чувствах слышать не желаю!
     Словно это про него писал недавно в "Искре" Гейне-из-Тамбова: "Он был титулярный советник, она - генеральская дочь..."
     Впрочем, к титулярному советнику Соколову судьба отнеслась благосклонно. Когда он явился с формальным предложением к отцу невесты, Николай Федорович сначала взял неделю на раздумья, во время которой деятельно собирал свдения о будущем зяте, а затем ответил согласием, потребовав, впрочем, чтобы свадьбу отложили на год. Потом она была отложена еще раз, и еще... Теперь-то Соколов знал, что генерал дал окончательное согласие лишь после того, как жених, в ту пору уже доктор наук, был назначен членом ученого совета при министерстве.
     Но если бы он знал об этом и раньше, это ничуть не охладило бы его чувства к милой Мари. Не такой он был человек, чтобы метаться и переменяться. Соколов согласился ждать и лишь больше времени чем прежде стал отдавать науке. Если университет он окончил, получив враз два кандидатских диплома, то теперь у него были готовы одновременно две докторских диссертации. И обе опубликованы в журнале еще прежде защиты.
     "О современном направлении химии" - диссертация в истинном, первоначальном значении слова. Собрать все сделанное другими, осмыслить, выявить пути, по которым наука пойдет дальше, отмести ложное. Такое под силу немногим, и лишь время может окончательно доказать правоту или ошибку автора. Теперь, когда после написания работы прошло без малого двадцать лет, всякий признает, что почти во всем, и в большом, и в малом, Николай Соколов оказался прав. Приложение теории типов к неорганической химии действительно дало ей небывалый импульс. Наука, работавшая прежде с самыми ничтожными результатами, обогатилась целыми классами до того неизвестных или неизученных веществ. То же и в частностях. Строго говоря, заметка о глинии была продиктована дурным расположением духа и собственной неудачей. Но вот прошло двадцать лет, а где они, обещанные алюминиевые дворцы? Нет, и пока не предвидится.
     Первая книжка журнала состояла сплошь из сочинений самих редакторов. Соколов и Энгельгардт ожидали вспышки энтузиазма среди русских химиков, однако, энтузиазм воспламенялся с трудом. Все приветствовали начинание, но поддерживать его делом не спешили. Один Менделеев, узнав о журнале, разволновался, обещал помощь и сотрудничество, и в самом деле вскоре принес статью о сернисто-этанолевой кислоте. Статья редакторам не понравилась, но все же была принята с благодарностью, как первая ласточка и залог будущего успеха. Ее поместили во второй книжке, снабдив редакционным послесловием, может быть, излишнен резким, но справедливым, и к чести Менделеева, надо сказать, что он не обиделся, а впоследствии благодарил Энгельгардта за критику.
     Со второго номера в журнале начали публиковаться и соколовские питомцы из публичной лаборатории, но все же материалов оказалось недостаточно, и Энгельгардту пришлось обратиться к запасу переводов и рефератов. В третьей книжке их было еще больше, а пятая уже нацело состояла из компиляций.
     Помощи не было ниоткуда. Кроме Менделеева (он вскоре уехал за границу, но и там не забывал данного слова и прислал еще два исследования, на этот раз о сцеплении жидкостей) в журнале публиковались лишь соколовцы. Что касается Бекетова, Гарнич-Гариницкого, Бородина, казанского профессора Бутлерова, то их работы появлялись в переводах и извлечениях из либиховских "Анналов" или "Бюллетеня Академии Наук", что неясно для кого издавался в петербурге на французском языке.
     Соколов мрачнел, темнел лицом, Энгельгардт растерял оптимизм и подолгу сидел с задумчивым видом, глядя в стол перед собой. В семье Энгельгардтов ожидалось прибавление, Анна Николаевна носила второго ребенка, и все чаще, когда требовался не просто безвозмездный труд, а свободные деньги, Александр виновато улыбался и разводил руками.
     Журнал поднимали одной лабораторией. Лавров, Короваев, Яцукович, Воронин писали статьи по своим, не всегда еще самостоятельным работам. Тютчев, дождавшийся места младшего лаборанта в Горецком Земледельческом институте, слал отчаянные письма, обещая, как только устроится, начать работу и не отдавать результатов никому, кроме отечественного журнала.