Прочитано:

19%

Поволжьем мира чудеса Взялись, бушуют и не спят.

И где привык сдаваться глаз На милость засухи степной, Она, туманная, взвилась Революционною копной.

По элеваторам, вдали, В пакгаузах, очумив крысят, Пылают балки и кули, И кровли гаснут и росят.


     - 53 -

У звезд немой и жаркий спор: Куда девался балашов? B скольких верстах? И где хопер? И воздух степи всполошен: Он чует, он впивает дух Солдатских бунтов и зарниц, Он замер, обращаясь в слух. Ложится - слышит: обернись! Там - гул. Ни лечь, ни прикорнуть. По площадям летает трут. Там ночь, шатаясь на корню, Целует уголь поутру.

Р о м а н о в к а

Степь

Как были те выходы в тишь хороши! Безбрежная степь, как марина. Вздыхает ковыль, шуршат мураши, И плавает плач комариный. Стога с облаками построились в цепь И гаснут, вулкан на вулкане. Примолкла и взмокла безбрежная степь, Колеблет, относит, толкает. Туман отовсюду нас морем обстиг, В волчцах волочась за чулками, И чудно нам степью, как взморьем, брести - Колеблет, относит, толкает. Не стог ли в тумане? Кто поймет? Не наш ли омет? Доходим. - Он. - Нашли! Он самый и есть. - Омет. Туман и степь с четырех сторон. И млечный путь стороной ведет На керчь, как шлях, скотом пропылен. Зайти за хаты, и дух займет: Открыт, открыт с четырех сторон. Туман снотворен, ковыль, как мед. Ковыль всем млечным путем рассорен. Туман разойдется, и ночь обоймет Омет и степь с четырех сторон. Тенистая полночь стоит у пути, На шлях навалилась звездами, И через дорогу за тын перейти Нельзя, не топча мирозданья. 
     - 54 -

Когда еще звезды так низко росли, И полночь в бурьян окунало, Пылал и пугался намокший муслин, Льнул, жался и жаждал финала? Пусть степь нас рассудит и ночь разрешит, Когда,когда не: - в начале Плыл плач комариный, ползли мураши, Волчцы по чулкам торчали?

Закрой их, любимая! Запорошит! Вся степь - как до грехопаденья: Вся - миром обьята, вся - как парашют, Вся - дыбящееся виденье!

Душная ночь

Накрапывало, - но не гнулись И травы в грозовом мешке, Лишь пыль глотала дождь в пилюлях, Железо в тихом порошке.

Селенье не ждало целенья, Был мак, как обморок, глубок, И рожь горела в воспаленье, И в лихорадке бредил бог.

В осиротелой и бессонной, Сырой, всемирной широте С постов спасались бегством стоны, Но вихрь, зарывшись, коротел.

За ними в бегстве слепли следом Косые капли. У плетня Меж мокрых веток с ветром бледным Шел спор. Я замер. Про меня!

Я чувствовал, он будет вечен, Ужасный, говорящий сад. Еще я с улицы за речью Кустов и ставней - не замечен,

Заметят - некуда назад: Навек, навек заговорят. 
     - 55 -

Еще более душный рассвет

Bсе утро голубь ворковал На желобах, Как рукава сырых рубах, Мертвели ветки. Накрапывало. Налегке Шли пыльным рынком тучи, Тоску на рыночном лотке, Боюсь, мою Баюча. Я умолял их перестать. Казалось - перестанут Рассвет был сер, как спор в кустах, Как говор арестантов. Я умолял приблизить час, Когда за окнами у вас Нагорным ледником Бушует умывальный таз И песни колотой куски, Жар наспанной щеки и лоб В стекло горячее, как лед, На подзеркальник льет. Но высь за говором под стяг Идущих туч Не слышала мольбы В запорошенной тишине, Намокшей, как шинель, Как пыльный отзвук молотьбы, Как громкий спор в кустах. Я их просил - Не мучьте! Не спится. Но - моросило, и, топчась, Шли пыльным рынком тучи, Как рекруты, за хутор, поутру, Брели не час, не век, Как пленные австрийцы, Как тихий хрип, Как хрип:
 "Испить, Сестрица". 
     - 56 -

П о п ы т к а д у ш у р а з л у ч и т ь

Мучкап

Душа - душна, и даль табачного Какого-то, как мысли, цвета. У мельниц - вид села рыбачьего: Седые сети и корветы.

Крылатою стоянкой парусной Застыли мельницы в селеньи, И все полно тоскою яростной Отчаянья и нетерпенья.

Ах, там и час скользит, как камешек Заливом, мелью рикошета! Увы, не тонет, нет, он там еще, Табачного, как мысли, цвета.

Увижу нынче ли опять ее? До поезда ведь час. Конечно! Но этот час обьят апатией Морской, предгромовой, кромешной.

Мухи мучканской чайной

Если бровь резьбою Потный лоб украсила, Значит, и разбойник? Значит, за дверь засветло?

Но в чайной, где черные вишни Глядят из глазниц и из мисок На веток кудрявый девичник, Есть, есть чему изумиться!

Солнце, словно кровь с ножа, Смыл - и стал необычаен. Словно преступленья жар Заливает черным чaem.

Пыльный мак паршивым пащенком Никнет в жажде берегущей К дню, в душе его кипящему, К дикой, терпкой божьей гуще.

Ты завешь меня святым, Я тебе и дик и чуден, - А глыбастые цветы На часах и на посуде? 
     - 57 -

Неизвестно, на какой Из страниц земного шара Отпечатаны рекой Зной и тявканье овчарок, Дуб и вывески финифть. Не стерпевшая и плашмя Кинувшаяся от ив К прудовой курчавой яшме. Но текут и по ночам Мухи с дюжин, пар и порций, С крученого паныча, С мутной книжки стихотворца. Будто это бред с пера, Не владеючи собою, Брызнул окна запирать Саранчою по обоям. Будто в этот час пора Разлететься всем пружинам, И жужжа, трясясь, спираль Тополь бурей окружила. Где? B каких местах? B каком Дико мыслящемся крае? Знаю только: в сушь и в гром, Пред грозой, в июле, - знаю.