Прочитано:

33%

     Сэр Генри с большим интересом рассматривал это произведение искусства глубокой древности.
     - Конечно, - заметил он, - можно называть этот путь Великой Дорогой царя Соломона, но все же я осмеливаюсь выразить свое скромное мнение и скажу, что безусловно египтяне успели побывать здесь раньше, чем народы царя Соломона. Уж очень эта работа похожа на древнеегипетскую.
     К полудню мы значительно продвинулись вниз и очутились в той части горного склона, где начинался лес. Сначала нам изредка попадался мелкий кустарник, но чем дальше мы шли, тем он становился чаще и гуще. Наконец мы дошли до обширной рощи, через которую извивалась наша дорога, и увидели, что там растут деревья с серебряной листвой, очень похожие на те, которые встречаются на склоне Столовой горы у Кейптауна. Это меня очень удивило, так как за все время своих странствий я, кроме как в Капе, нигде их не видел.
     - О! - воскликнул Гуд, с явным восхищением глядя на их блестящие листья. - Здесь же масса дров! Давайте сделaem привал и состряпaem обед. Мой желудок уже почти переварил сырое мясо.
     Никто не возразил против этого предложения. Мы отошли немного в сторону от дороги и направились к ручью, журчавшему поблизости, наломали сухих веток, и через несколько минут запылал прекрасный костер. Отрезав из принесенного с собой мяса несколько больших толстых кусков, мы поджарили их на конце заостренных палочек, как это делают кафры, и съели с огромным наслаждением. Наевшись досыта, мы зажгли трубки и впали в блаженное состояние, которое после наших мытарств и злоключений казалось нам почти божественным. Берега ручья, у которого мы отдыхали, были покрыты густой зарослью гигантских папоротников, среди которых виднелись прозрачные, как кружево, пучки дикой спаржи. Ручеек весело журчал; нежный ветерок шелестел в серебряной листве деревьев; вокруг ворковали голуби, и птицы с ярким опереньем, порхая с ветки на ветку, сверкали, как живые драгоценные камни. Это был рай.
     Сознание того, что бесконечные опасности и бедствия, пережитые нами в пути, миновали, что мы достигли земли обетованной, и, наконец, волшебная красота природы - все это так очаровало нас, что мы невольно приумолкли. Сэр Генри и Амбопа, сидя рядом, тихо разговаривали на ломаном английском и не менее ломаном зулусском языке. Я лежал на ароматном ложе из папоротника и, полузакрыв глаза, наблюдал за ними. Вдруг, заметив, что Гуд куда-то исчез, я начал искать его глазами и увидел, что он сидит в одной фланелевой рубашке у ручья, в котором уже успел выкупаться. Привычка к исключительной чистоплотности была настолько сильна, что, вместо того, чтобы отдыхать, капитан с увлечением занимался своим туалетом.
     Он уже успел выстирать свой гуттаперчевый воротничок, тщательно вытряхнуть и почистить пиджак, жилет, брюки, порванные во время нашего путешествия, и грустно качал головой, рассматривая многочисленные прорехи и дыры. Затем, аккуратно сложив свою одежду, он положил ее на берегу, взял ботинки и пучком папоротника счистил с них грязь. Смазав их куском жира, который благоразумно припрятал, срезав с мяса инко, Гуд начал их натирать, пока они не приобрели более или менее пристойный вид. Затем, внимательно осмотрев ботинки через монокль, он их надел и стал продолжать свой туалет. Вынув из маленького дорожного мешка, с которым он никогда не расставался, гребешок со вставленным в него крошечным зеркальцем, капитан стал тщательно рассматривать свое лицо. По-видимому, он остался недоволен своим видом, потому что начал аккуратно расчесывать и приглаживать свои волосы. Посмотревшись снова в зеркало, он, очевидно, опять себе не понравился и начал щупать подбородок, на котором красовалась изрядная щетина, так как он не брился уже десять дней.
     "Нет, - подумал я, - не может быть! Неужели он собирается бриться?"
     Но я не ошибся. Взяв кусок жира, которым он только что смазывал ботинки, Гуд тщательно прополоскал его в ручье. Затем, снова порывшись в своем мешке, он вынул маленькую безопасную бритву, которыми обычно пользуются люди при путешествии по морю. Старательно натерев жиром подбородок и щеки, Гуд начал бриться. Очевидно, этот процесс был весьма болезненный, так как время от времени он охал и стонал, а я, наблюдая за ним, буквально корчился от смеха, видя, как он старается привести в порядок торчащую во все стороны густую щетину.
     Наконец, когда ему удалось кое-как побрить правую часть лица и подбородка, я вдруг увидел, что какой-то луч, как молния, мелькнул над его головой.
     Со страшным проклятьем Гуд вскочил на ноги (я уверен, что будь у него обычная бритва, он, наверно, перерезал бы себе горло). Я тоже вскочил, но без проклятий, и вот что я увидел. Шагах в двадцати от меня и десяти от Гуда стояла группа людей. Они были очень высокого роста, с медно-красным цветом кожи. У некоторых на голове развевались пышные султаны из черных перьев, а на плечи были наброшены плащи из шкур леопарда - это все, что я заметил в ту минуту.
     Впереди стоял юноша лет семнадцати с поднятой еще вверх рукой, в позе античной статуи дискобола. Очевидно, это он бросил нож, который, подобно молнии, сверкнул над головой капитана.
     Пока я их разглядывал, из группы туземцев вышел старик с гордой осанкой воина и, схватив юношу за руку, что-то ему сказал. После этого все они направились к нам. Сэр Генри, Гуд и Амбопа схватили ружья и угрожающе подняли их вверх, но туземцы не обратили на это решительно никакого внимания и продолжали приближаться к нам. Я сразу сообразил, что они не понимают, что такое огнестрельное оружие, иначе они не отнеслись бы к нему с таким пренебрежением.
     - Бросьте ваши ружья! - крикнул я своим спутникам.
     Я сразу понял, что нам нужно убедить туземцев в том, что мы пришли с мирными намерениями, и таким образом расположить их к себе. Это была единственная возможность сохранить жизнь. Они тотчас же повиновались; я же выступил вперед и обратился к пожилому воину, только что удержавшему юношу от дальнейшего нападения.
     - Привет вам! - сказал я по-зулусски, хотя не знал, на каком языке мне следует к нему обращаться.
     Я был удивлен, что он меня понял.
     - Привет! - ответил он, правда не на чисто зулусском языке, но на наречии, столь схожем с ним, что мы с Амбопой сразу его поняли.
     Впоследствии мы узнали, что эти люди говорили на старом зулусском языке. Между старым и современным зулусским была примерно та же разница, что существует у нас между языком Чосера [Чосер (1340-1400) - знаменитый английский поэт, создатель литературного английского языка] и английским языком XIX века.
     - Откуда вы пришли? - обратился к нам старый воин. - Кто вы? И почему у троих из вас лица белые, а лицо четвертого такое же, как у сыновей наших матерей? - добавил он, указывая на Амбопу.
     Я взглянул на нашего зулуса, и у меня мелькнула мысль, что старик прав. Лицо Амбопы, как и его огромный рост и сложение, было такое же, как у этих туземцев. Но в то время мне некогда было об этом задумываться.
     - Мы чужеземцы и пришли сюда с миром, - отвечал я, стараясь говорить как можно медленнее, чтобы он меня понял. - А этот человек, - добавил я, указывая а Амбопу, - наш слуга.
     - Ты лжешь, - возразил старый воин, - ни один человек не может перейти горы, где все живое погибает. Впрочем, ложь твоя ни к чему. Чужеземцы не имеют права вступать на Землю Кукуанов. Вы все должны умереть. Таков закон короля. Готовьтесь к смерти, о чужеземцы!
     Признаюсь, эти слова меня несколько ошеломили, особенно когда я увидел, что каждый туземец поднес руку к поясу, на котором у него висело что-то весьма похожее на тяжелый, большой нож.
     - Что говорит эта старая обезьяна? - спросил меня Гуд.
     - Он говорит, что они собираются нас убить, - мрачно отвечал я.
     - О господи! - простонал Гуд и, как всегда, когда он был сильно взволнован, поднес руку ко рту и вынул свою искусственную верхнюю челюсть.
     Затем он быстро вставил ее обратно и, присасывая челюсть к нёбу, звонко прищелкнул языком.
     Со стороны Гуда это было необычайно удачным движением, так как при виде его у гордых кукуанов вырвался крик ужаса, и все они отпрянули на несколько ярдов назад.
     - Что случилось? В чем дело? - с недоумением спросил я сэра Генри.
     - Это зубы Гуда привели их в такое смятение, - взволнованно прошептал сэр Генри. - Он их вынул, и они испугались. Выньте их, Гуд, выньте их совсем!
     Капитан тотчас же повиновался и преловко ухитрился всунуть обе челюсти в рукав своей фланелевой рубашки.
     В следующую минуту любопытство преодолело страх, и туземцы медленно, с опаской вновь приблизились к нам. Очевидно, они уже забыли о своем милом намерении перерезать нам глотки.
     - Скажите нам, о чужеземцы! - торжественно воскликнул старик, указывая на Гуда, стоявшего в одной фланелевой рубашке, с наполовину бритым лицом. - Как это может быть, что этот толстый человек, тело которого покрыто одеждой, а ноги голые, у которого волосы растут лишь на одной половине бледного лица и совсем не растут на другой, у которого в одном глазу есть еще один глаз - прозрачный и блестящий, - как это может быть, что его зубы сами выходят изо рта и сами возвращаются на прежнее место?
     - Откройте рот! - шепнул я Гуду.
     Капитан тотчас же скривил рот и, глядя на старого джентльмена, оскалился на него, как рассерженный пес, обнажив две красные десны без малейшего признака зубов, как у только что родившегося слоненка.
     У зрителей вырвался вздох изумления.
     - Где его зубы? - в страхе закричали они. - Мы их только что видели своими собственными глазами!
     Отвернувшись от дикарей с видом невыразимого презрения, Гуд провел рукой по своему рту и, вновь повернувшись, оскалился на них, и - о чудо! - туземцы увидели два ряда прекраснейших зубов.
     Тогда юноша, пустивший в него нож, бросился на землю и издал громкий, протяжный вопль ужаса. Что касается старого джентльмена, у него от страха заметно задрожали колени.
     - Я вижу, что вы духи, - пробормотал он, запинаясь, - ибо ни один человек, рожденный женщиной, не имеет волос только на одной стороне лица и такого круглого, прозрачного глаза, и зубов, которые двигаются сами! Простите нас, о мои повелители!
     Нечего говорить, как я обрадовался, услышав эти слова, и, конечно, тут же воспользовался этим неожиданно счастливым поворотом дела. Снисходительно улыбнувшись, я надменно провозгласил:
     - Мы согласны даровать вам прощение. Теперь вы должны узнать правду: мы прибыли из другого мира, спустившись с самой большой звезды, которая светит ночью над вашей землей, хоть мы такие же люди, как и вы.
     - О! О! - простонал в ответ хор изумленных туземцев.
     - Да, мы прибыли со звезд, - продолжал я с милостивой улыбкой, сам удивляясь своей лжи. - Мы сошли на землю, чтобы погостить у вас и осчастливить ваш народ своим пребыванием в вашей стране. Вы видите, о друзья мои, что, готовясь посетить вас, я даже выучил ваш язык.
     - Да, это так! Это так! - ответили хором все туземцы.
     - О повелитель мой! - прервал меня старый джентльмен. - Только выучил ты его очень плохо!
     Я взглянул на него с таким негодованием, что он испугался и тотчас же замолк.
     - Теперь, друзья мои, - продолжал я, - вы можете подумать, что, после столь долгого странствия, мы, встретив столь недружелюбный прием, пожелaem отомстить вам и поразить смертью того, чья святотатственная рука осмелилась бросить нож в голову человека с движущимися зубами...
     - Пощадите его, мои повелители! - умоляющим голосом прервал меня старик. - Он сын нашего короля, а я его дядя. Если что-нибудь с ним случится, кровь его падет на мою голову, ибо отвечаю за него я.
     - Можешь в этом не сомневаться, - отчетливо и злобно промолвил юноша.
     - Вы, может быть, думаете, что мы не в состоянии вам отомстить? - продолжал я, не обращая никакого внимания на его слова. - Погодите, вы сейчас убедитесь. Эй ты, раб и собака, - обратился я к Амбопе самым свирепым тоном, на какой был способен, - подай мне заколдованную трубку, которая умеет говорить! - И я незаметно подмигнул ему, указывая на свой "экспресс".
     Амбопа тотчас же понял мою мысль и подал мне винтовку. Впервые в жизни я увидел на его гордом лице нечто похожее на улыбку.
     - Вот она, о повелитель повелителей! - сказал он с глубочайшим поклоном.
     Перед этим я заметил маленькую антилопу, стоявшую на скале на расстоянии ярдов семидесяти от нас, и решил ее застрелить.
     - Вы видите это животное? - обратился я к туземцам, указывая на антилопу. - Может ли человек, рожденный женщиной, убить ее одним шумом?
     - Это невозможно, мой повелитель, - ответил старик.
     - Однако я это сделаю, - возразил я спокойным тоном.
     Старый воин улыбнулся.
     - Даже ты, повелитель, не сможешь этого сделать, - сказал он.
     Я поднял винтовку и прицелился. Антилопа была очень маленькая и промахнуться на таком расстоянии было легко, но я знал, что должен в нее попасть во что бы то ни стало. Животное стояло совершенно неподвижно. Глубоко вздохнув, я спустил курок.
     Бум! Бум! - раздался громкий выстрел, и антилопа, подскочив в воздух, замертво упала на месте. У туземцев вырвался крик ужаса.
     - Если вы желаете иметь мясо, - сказал я равнодушно, - пойдите и принесите ее сюда.
     По знаку старика один из туземцев побежал к скале и вскоре вернулся, неся убитое животное. С большим удовлетворением я увидел, что пуля попала как раз в то место, куда я целился, то есть чуть выше лопатки. Туземцы обступили тушу бедного животного и рассматривали дыру, пробитую пулей, с выражением суеверного страха и смятения.
     - Вы видите, - сказал я, обращаясь к ним, - я не говорю пустых слов.
     Ответа на это не последовало.
     - Однако, если вы все еще сомневаетесь в нашем могуществе, - продолжал я, - пусть кто-нибудь из вас станет на ту же скалу, и я с ним сделаю то же самое, что с антилопой.
     Но желающих не нашлось. Наступило небольшое молчание, которое прервал сын короля.
     - Послушай, дядя, - сказал он, - прошу тебя, пойди и стань на скалу. Колдовство может убить лишь животное, но не человека.
     Однако старому джентльмену предложение племянника совсем не понравилось, и он даже обиделся.
     - Нет, нет! - воскликнул он с живостью. - Мои старые глаза видели достаточно. - И, обращаясь к своей свите, он сказал: - Эти люди - колдуны, и их надо отвести к королю. А если кто из вас захочет испытать чары чужеземцев на себе, тот может пойти и стать на скалу, чтобы с ним могла поговорить волшебная трубка.
     Но среди кукуанов не нашлось желающих слушать заколдованную трубку.
     - Не трать напрасно свою волшебную силу на наши презренные тела, - сказал один из туземцев, - нам достаточно того, что мы видели. Все наши колдуны не могут показать ничего подобного.
     - Ты говоришь истину, - заметил старый джентльмен с чувством огромного облегчения, - это действительно так! Слушайте вы, дети звезд, дети блестящего глаза и движущихся зубов, вы, которые управляете громом и убиваете издали! Я - Инфадус, сын Кафы, бывшего короля кукуанов. А этот юноша - Скрагга.
     - Этот Скрагга чуть не отправил меня на тот свет, - прошептал Гуд [непереводимая игра слов: Scrag - в переводе значит "свернуть шею", то есть иными словами - убить; сына короля зовут Scragga].
     - Скраага, - продолжал торжественно Инфадус, - сын Твалы. Великий король Твала - супруг тысячи жен, глава и владыка кукуанского народа, хранитель Великой Дороги, страх своих врагов, мудрец, которому известны все тайны волшебства, вождь ста тысяч воинов, Твала Одноглазый, Твала Черный, Твала Грозный!
     - В таком случае, - отвечал я надменно, - веди нас к Твале. Мы не желaem разговаривать с подчиненными и слугами.
     - Желание ваше будет исполнено, мои повелители! Мы проводим вас к королю, но путь наш долог. Мы пришли сюда охотиться и находимся в трех днях пути от жилища короля. Будьте терпеливы, повелители, через три дня вы увидите великого Твалу.
     - Хорошо, сказал я небрежно. - Мы с временем не считaemся и никогда не торопимся, ибо мы бессмертны. Мы готовы. Веди нас. Но слушай, Инфадус, и ты, Скрагга! Берегитесь нас обманывать! Не расставляйте нам ловушек! Прежде чем ваши жалкие мозги подумают сделать что-нибудь недоброе, мы это узнaem и отомстим вам, ибо обладaem чудодейственной силой читать мысли людей. Свет, исходящий из прозрачного глаза того, чьи ноги голые, а лицо обросло волосами лишь с одной стороны, убьет вас на месте и принесет бедствия вашей стране. Его движущиеся зубы выскочат и вопьются в ваше тело и пожрут не только вас, но и ваших жен и ваших детей, а волшебные трубки продырявят насквозь ваши тела так, что они станут похожи на сито.
     Эта блестящая речь произвела огромное впечатление, хотя вряд ли была нужна, так как наши новые друзья и без того были уже потрясены нашими магическими талантами.
     Старый воин раболепно склонился перед нами и пролепетал: "Куум, куум". Впоследствии я узнал, что это слово является приветствием, соответствующим зулусскому "байэте", с которым кукуаны обращаются только к королю и членам королевского рода. Затем он что-то сказал своим людям. Они тотчас же схватили наше имущество, кроме оружия, к которому боялись прикоснуться и даже одежду Гуда, которая, если помнит читатель, была так аккуратно сложена на берегу ручья. Увидев это, капитан хотел ее отнять, в результате чего поднялся ожесточенный спор между туземцами и Гудом.
     - Пусть мой повелитель и властелин прозрачного глаза не трогает свои вещи. Нести их - дело его рабов.
     - Но я хочу надеть свои брюки! - ревел Гуд по-английски.
     Амбопа перевел его слова.
     - О повелитель мой! - воскликнул Инфадус. - Неужели ты хочешь скрыть свои прекрасные белые ноги от взора своих покорных слуг? (Гуд брюнет, но кожа у него необычайно белая). Чем мы прогневили тебя, о повелитель, что ты хочешь это сделать?
     Глядя на Гуда, я буквально разрывался от смеха. За это время один из туземцев уже успел схватить одежду капитана и убежать с нею.
     - Проклятье! - рычал Гуд. - Этот черный негодяй удрал с моими брюками!
     - Послушайте, Гуд, - сказал сэр Генри, - вы появились в этой стране в известной роли и должны играть ее до конца. Пока вы здесь, брюк вы надевать уже не сможете. Отныне вам предстоит щеголять только в фланелевой рубашке, ботинках и монокле.
     - Да, - подтвердил я, - и с одной бакенбардой. Если вы появитесь перед кукуанами в другом виде, они примут нас за обманщиков. Мне очень жаль, что вам придется ходить в таком виде, но я говорю совершенно серьезно, Гуд. У вас нет другого выхода. Если у них возникнет малейшее подозрение, наша жизнь не будет стоить и фартинга [фартинг - самая мелкая английская монета].
     - Вы действительно так думаете? - угрюмо спросил Гуд.
     - Ну конечно! Ваши "прекрасные белые ноги" и монокль - наше спасенье. Сэр Генри совершенно прав, говоря, что вы должны играть свою роль до конца. Благодарите бога, что вы успели хоть обуться и что здесь тепло.