Прочитано:

94%

     В это время подвели молодого руса. Он был похож на старика, такой же светлоглазый, бородатый, наверное, сын. И смотрел так же бестрепетно.
     - Мы застали его в хижине-кузне, - объяснил воин, - он держал вот этот меч и что-то говорил над ним, потом кинулся на нас, мы арканом свалили его на землю...
     - Почему ты не убежал вместе с другими? - обратился Урсулларх к молодому русу.
     - Горн его был зажжен. Ему хотелось доковать меч, - ответил старик, взглянув на виновато опустившего голову сына и, переведя взгляд на Урсулларха, пристально посмотрел хазарину в глаза, потом, не отрывая светлого, завораживающе-прозрачного взгляда, неожиданно шагнул к жеребцу Урсулларха, погладил его по шелковистой подрагивающей коже. Жеребец присмирел под чужой рукой. И все хазары, окружившие пленников и предводителя, онемев от изумления, увидели, что Урсулларх покачнулся в седле, могучие плечи его обвисли, он, слепо цепляясь рукой за гриву, вяло сполз с жеребца, расстегнул пряжку шлема, снял его с головы. Шлем упал на траву.
     Хазарин носит в себе готовность повиновения с детства, с того времени, как осознает, что его ведут к неизвестной ему цели великого нескончaemого похода, не имеющего ни начала, ни конца. Поэтому воины, не смея помешать вождю, в недоумении только сдвинулись плотнее, когда Урсулларх, сняв с себя кожаную перевязь, сонно вытащил меч из ножен и подал старику. Что-то не просто тревожное, а пугающее происходило на глазах воинов, но они, не смея ничего предпринять, смотрели во все глаза, как старик принял меч и, держа жеребца на поводу, медленно повел его к молодому русу.
     И в это время из леса позади воинов вырвался одинокий всадник, громко крича и бешено нахлестывая потного коня, влетел в толпу, плеткой расчищая себе путь, пробиваясь к Урсулларху, он кричал:
     - Русы! Русы! В лесу русы!
     - Проклятый колдун! - взревел Зурган, бросаясь к старику. Тот в молодости, видно, был славным богатырем. Легко отбив удар меча Зургана, отбросив плечом преградившую ему путь лошадь вместе с седоком, старик возник перед вялым безоружным Урсуллархом. Два меча взлетели одновременно. Урсулларх отпрянул. Меч Зургана обрушился на седую голову старика. Но и вождь хазар упал, зажимая ладонями рассеченное лицо. Заунывно и протяжно пропел рог, объявляя сбор. В утреннем солнечном свете мелькнула над лугом из сумрачного ельника стрела, еще одна. Потом стрелы полетели гуще. Вскрикнув, упал хазарин. Раскинув руки, медленно завалился на стременах другой. Метались по кругу лошади без седоков. Хазары, едва успев посадить на жеребца раненного предводителя и прихватив с собой молодого руса, сбились в плотную стаю. Проревел команду Зурган, указав на редкое березовое мелколесье. А из ельника высыпали пешие воины-русы. Заблестели в лучах поднявшегося солнца червленые щиты, словно луг расцвел алыми маками. Хазары, завывая, прикрывшись щитами, пустили лошадей вскачь. Русы не успели окружить луг плотным заслоном. Хазары прорубились. Они неслись по березовому редколесью, нахлестывая плетками коней, и огромное утреннее солнце неслось вслед за ними, мелькая меж ветвей. Со свирепым карканьем срывались с вершин сосен громадные вороны и мчались за степняками, мелькая, подобно черным молниям в утренних лучах...
     -...А потом мы пошли на алан в предгорья... - вспоминал темнолицый седой Зурган, протягивая зябнувшие руки к костру.
     - Мы пробились через племена алан, как меч проходит сквозь живое тело! - шумно дышал Урсулларх, и огромный шрам на лице его багровел. - А мой меч с того времени рубит раньше, чем взгляд противника коснется моего лица! Хар-ра! С того времени я понял, что лучше опередить врага!..
     - Да, да! О, ты - гордость Хазарии! - говорил Зурган. - Но и Суграй - гордость Хазарии!

30. ДИКИЙ ЧЕЛОВЕК

     Пастухи, пасущие свои отары на отделенных горных лугах, часто, особенно в предзимние дни, слышали крики, напоминающие зов: "Уе-ху-у-у...", а иногда видели и самого дикого человека, с ловкостью снежного барса карабкающегося по обрывистым кручам. Иногда пастухи замечали, что уеху украдкой следит за ними с вершины утеса. Встреча с диким человеком, по поверью, приносила несчастье.
     Похожие на людей, но покрытые бурой или рыжеватой шерстью, очень сутулые, с длинными, свисающими ниже колен мускулистыми руками, мрачно сверкающими исподлобья глазами на волосатых угрюмых лицах, уеху казались демонами - порождениями ночи. Никто не знал, где они прячутся, где пережидают зимние холода. Иногда они сбрасывали на людей большие камни и тотчас исчезали. Воровали из отар овец и поедали их, разрывая руками. Однажды пастух-лег, отправившись на поиски овцы, обнаружил ее жалкие останки в глухом ущелье, а неподалеку спящего в расселине скалы дикого человека. Пастух выпустил в него несколько стрел, пока разъяренное чудовище в страхе металось в глубоком каменном мешке. Спешившие на помощь сородичу леги видели, как ревущий уеху, утыканный стрелами, вскочил на спину пастуху и сломал его позвоночник, а потом под градом стрел сумев вскарабкаться на почти отвесную скалу и исчез.
     Марион рассказывал сыну, что давным-давно, когда не было еще даже селения Чора, уеху жили в здешних лесах и у них были свои вожди. Но угрюмые уеху любили уединяться. Они не пели, собравшись вместе, песен, не рассказывали преданий. Они жили только сегодняшним днем, не размышляя о завтрашнем, забыв о вчерашнем. Они были горды и неуступчивы, не прощали обид, а потому так и не смогли завести собственных обычаев. Каждый уеху считал себя самым умным, самым смелым, самым сильным, а потому вождей свергали так часто, что те не успевали дать своим сородичам законы, по которым они могли бы жить в мире. Уеху презирали чужеплеменников, а потому любили нападать, но не умели защищаться. Они привыкли брать женщин силой, а потому не знали родства. Окружающие их племена были малочисленны, и добыча для уеху всегда была легка и изобильна. Они любили жить чужим трудом и не научились изготовлять одежду, добывать себе пропитание, а от холодов спасались в жилищах, построенных рабами.
     И однажды напало на них чужое, более сильное племя и победило их. Оставшиеся в живых уеху убежали в леса и горы, обвиняя друг друга в трусости. И так как у них не было ни обычаев, ни преданий, а память оказалась коротка, не далее вчерашнего дня, они быстро забыли свой язык и кто они такие.
     С тех пор, как их победили, и большая часть племени погибла, они бояться людей, прячутся, убегают от них. Но иногда, особенно в ненастные осенние дни, пробуждаются в душе уеху смутные воспоминания, им овладевает тоска и страх перед одинокими холодными зимними вечерами, тогда он поднимается на вершину какого-либо утеса и плачет, и кричит, и зовет протяжно: "Уе-ху-у..."
     Геро повис над бездной. Огромное черное чудовище стояло возле куста тамариска в двух шагах от обрыва и, напряженно согнувшись, держало в руках камень. В бледном предутреннем свете ошеломленный Геро видел, как уеху, вздыбив на широких плечах шерсть, медленно оскаливается, словно собака, морща и приподнимая верхнюю губу, обнажая два белых влажных клыка. Из-под низкого, убегающего назад лба сверкали по-звериному жестокие глаза. На круглой голове отчетливо виднелся седой и тоже вздыбленный гребень из пучков жестких волос. Широкие ноздри яростно раздувались. Уеху, видимо, был голоден и, заслышав на крутом склоне шум, ждал, когда жертва поднимется на вершину.
     Нож висел за спиной, прикрепленный к набедренной повязке. Геро медленно опустился на напряженных руках.
     Если даже Геро сумеет быстро взобраться на площадку вершины, уеху размозжит ему голову камнем или переломит пополам. Спрыгнуть вниз, на уступ, на котором едва можно стоять, означало - неминуемо сорваться в пропасть. Но лучше уж погибнуть, чем быть съеденным чудовищем. Геро с тоской глянул на далекие тускнеющие звезды, ощутив за спиной жуткую, холодящую пустоту.
     Звезды закрыла черная лохматая фигура. Глухо ворча и скаля клыки, над обрывом склонился уеху, пристально всматриваясь в измученное юное лицо. Глаза их встретились. Нечто похожее на любопытство и в то же время на жалость, и одновременно искра смутной мысли промелькнули в сверкающем взгляде дикого человека. Раздался глухой стук отброшенного камня. Черная, покрытая шерсть длинная рука потянулась к повисшему над бездной мальчику. Резко пахнуло смрадом мокрой шерсти. Геро разжал пальцы. Но огромная мускулистая лапа успела схватить его за плечо и одним рывком выбросила на площадку.
     Геро упал на мелкие камни, перекатившись, мгновенно вскочил и выхватил нож. Он даже не почувствовал боли от крепкой хватки чудовищной лапы, от удара о камни. Теперь будет равный бой! Геро готов принять его и дорого продаст свою жизнь!
     Но, странно, уеху не проявлял враждебных намерений. Сидя на корточках и свесив с острых коленей руки, он посматривал на мальчика, миролюбиво ворча и часто помаргивая; возможно, помаргиванием стараясь смягчить жесткий взгляд. Потом он нехотя поднялся и неуклюже, вперевалку, сильно сутулясь, почти касаясь земли согнутыми пальцами рук, медленно побрел прочь. Отойдя на несколько шагов, уеху оглянулся через плечо, словно приглашая Геро следовать за ним, и, видя, что тот стоит неподвижно, остановился. На крепкой голове его колыхался седой гребень волос. Может быть, уеху был стар и его тяготило одиночество?
     Отсюда, с высоты склона горы, в сереющем рассвете смутно различались стены города, а за городом на темной равнине горели костры, похожие на видимые сквозь туман мигающие красноватые звездочки, доносился отдаленный слитный гул, будто там неумолчно шумела горная река.
     Геро понял, что уеху спас его не для того, чтобы съесть, у него появилось чувство благодарности к этому одинокому угрюмому чудовищу и, не зная, как выразить это чувство, он решил подойти к нему и погладить. Но вдруг возле головы дикого человека, шумно хлопая крыльями, пронеслась большая серая птица. И в уеху, мирно присевшем на корточки, мгновенно проснулся зверь. Оскалившись и зарычав, он подпрыгнул, молниеносным взмахом лапы сшиб на лету грузно летящую птицу, наверное, это был заблудившийся или раненный гусь, оторвал ей шею и принялся с хрустом пожирать птицу вместе с перьями. Теперь его взгляд, случайно брошенный на юношу, был опять злобен. А ведь предки этого одичавшего человека были людьми, пусть гордыми, нетерпимыми друг к другу, но все-таки людьми.
     Геро осторожно попятился. С восточной стороны склон Южной горы был пологим, постепенно переходил в плато, которое обрывалось возле родника, где Геро убил волка. Там, на площадке уступа, в расселине спрятаны камышинки. Вот когда могла пригодиться камышовая трубка. Когда уже Геро нельзя было заметить с вершины, он повернулся и что было сил понесся к роднику. Раза два на бегу оглянулся... Чудовище его не преследовало. Самое трудное осталось позади. Геро стремительно сбежал по склону, шурша мокрой травой, пересек плато. На уступе он на ощупь разыскал трубочку между камней, сунул ее за набедренную повязку, спрыгнув с площадки, напился родниковой воды и побежал к берегу моря.
     Зачернели виноградники густой листвой, высоко подвязанные к таркалам лозы скрывали беглеца с головой. Он незамеченным перебежал дорогу. Дальше, за виноградником, начиналось поле льна, а за ним - берег моря. Быстро тускнели звезды.
     Слева темной сплошной громадой тянулись Южная стена. Теперь наверняка и охрана Южной стены усилила бдительность, ведь хазары могли прокрасться по ущелью. Двое караульных прохаживались наверху башни, до пояса скрытые забралами бойниц. Геро вспомнил разговор воинов-персов, подслушанный им, когда он сидел на веревке, - они говорили, что филаншах завтра поедет осматривать городские стены. А единственная дорога, по которой он мог поехать к Северной стене, проходила неподалеку от дома Мариона. Лук Геро и кинжал, а также колчан со стрелами висят на ветке развилки платана, скрытой в густой листве. Об этом тайнике знали только Витилия и он. Там же меч, а возле него щит. Когда отец крикнул: "Беги, сынок, к Южным воротам!", Геро, чтобы оружие не мешало ему, успел положить его в тайник, обнаружить который можно только вскарабкавшись по стволу платана в таинственную глубину кроны.
     Вдруг с вершины Южной горы донесся протяжный, полный тоски одиночества, крик:
     - Уех-у! Уе-ху-у!
     Это насытившийся дикий человек звал юношу вернуться. На ближней башне тревожно засуетились дозорные, всматриваясь туда, откуда раздался крик. Геро стремительно пересек дорогу и скрылся в винограднике. Спасибо тебе, уеху, спасибо, странное чудовище, выручившее сына Мариона!
     Море неподвижно лежало у песчаного берега, прикрытое ночной мглой. На берегу было прохладно, свежо пахло водорослями.
     Теперь оставалось проплыть вдоль Южной стены, на целую стадию уходящую в море, до того места, где она почти смыкается с Северной, оставляя проход не более ста локтей, закрытый толстой железной цепью. Если вход в гавань охраняется, у Геро есть камышинка. Надо торопиться: скоро начнет светать.
     Геро вошел в теплую белую воду, с наслаждением окунулся, в теле, стосковавшемся по воде, возродилась бодрость. Он поплыл, как можно осторожнее взмахивая руками, чтобы не плеснуть. Дозорным на стене скучно. Вдруг кто-нибудь из них, заслышав плеск воды, насторожится и пошлет на звук стрелу. Конечно, от одиночной стрелы легко увернуться, нырнув, но разве в темноте узнаешь, когда она прилетит? А если сразу несколько дозорных пожелают развлечься? Сделав несколько осторожных гребков, Геро почувствовал боль в левом плече, за которое ухватился уеху. Раньше он плавал легко, силой рук почти выбрасывая тело из воды, и мог держаться на воде бесконечно долго, но сейчас левая рука работала плохо и сказывалась бессонная ночь. Где же ты, зеленоволосый морской пастух, примчись сюда на своей рыбе-коне, помоги своему земному другу. Но пустынен мрак морской глубины, спит в своей сумеречной хижине зеленоволосый друг, наверное, видит яркие цветные сны.
     Южная стена, подобно непроницaemой черной туче, закрывающей полнеба, нависала над Геро, на всем протяжении ее редкими далекими звездами горели факелы. Но вот стена круто свернула влево, и усталый Геро увидел смотровую башню у входа в гавань, как будто обрывающийся в море скалистый утес. На смотровой башне, разгоняя мрак, горел целый пук факелов. Чернели фигуры воинов с луками. Толстая цепь, провисая над водой, тянулась к смотровой площадке Северной стены, где тоже ярко горели факелы и толпились караульные воины. Но свет от факелов не достигал середины входа, и там было темно. Обрадованный Геро поплыл туда, решив, что все оказалось проще, чем он предполагал, и камышинка может не понадобиться... и чуть было не попался. Что-то негромко звякнуло о цепь, раздалось приглушенное ругательство. Геро замер, всмотрелся и увидел за цепью в двух десятках локтей от себя смутно чернеющий нос лодки. Хорошо, что он плыл тихо, предусмотрительно оставаясь за границей света. Он осторожно удалился от лодки с дозорными, лег на спину, широко раскинув руки. Отдохнув, Геро опять поплыл вдоль цепи, лишний раз убедившись во вреде поспешности, и чуть было не столкнулся с неслышно появившимся из темноты каким-то предметом. Геро едва успел отодвинуться в сторону, как мимо него, всего в двух локтях, осторожно проплыл человек, одной рукой держась за наполненный воздухом кожаный бурдюк, а другой тихо подгребая. О отец, как много узнал от тебя Геро! "Через реки хазары чаще всего переправляются на конях, но, запомни, если они хотят остаться незамеченными, они надувают бурдюк, складывают на него оружие и проплывают, держась за бурдюк, большие расстояния..." Об этом же способе переправы рассказывал и Рогай, добавляя, что особенно хорошо использовать бурдюк в разведке, когда надо переплыть водоем и пробраться в тыл.
     Хазарин-разведчик не заметил Геро, потому что глядел не в темноту моря, а рассматривал вход в гавань. Видимо, он был послан проверить, как охраняется вход.
     Геро с трудом вынул из разбухших в воде ножен нож, зажал его в зубах, и дождавшись, когда хазарин как можно дальше удалится от лодки, легко догнал его сзади. Нож вошел в обнаженную мокрую спину, как раз под левой лопаткой. Геро всей тяжестью тела налег на рукоять ножа, увлекая врага под воду. Хазарин, наверное, так и не успел понять, что произошло, он даже не вскрикнул, только вода булькнула, проглатывая тело убитого.
     Дозорные в лодке зашевелились, схватились за луки, когда справа от них на освещенную воду, покачиваясь, выплыл бурдюк. Хорошо были видны привязанные сверху меч в ножнах, небольшой щит и тючок с одеждой. Один наложил стрелу, приподнялся, но второй схватил его за руку, торопливо шепнул:
     - Остановись! Утонет... Меч мой!
     Второй тоже шепотом возмутился:
     - Почему твой?
     - Я первый увидел...
     - Ага! Если есть деньги - мои! Все остальное тоже мое!
     Бурдюк остановился, чернея на блестящей глади. Дозорные шепотом переругивались, вцепившись в него взглядами, первый протянул весло, попытался достать - не смог. Второй выхватил у него весло, гребанул. Увлеченные, они не заметили, как неподалеку от лодки медленно проплыла торчащая из воды камышинка.
     Западная часть неба уже стала малиновой, когда Геро выбрался на берег. Ему пришлось некоторое время полежать на песке, чтобы отдышаться. Вокруг быстро светлело. Начали проступать из темноты заросли тамариска, оплетенные ежевикой. Геро поднялся и, шатаясь, побрел в город.
     Вот могучий платан, вот калитка. А вот в дверях дома видна фигурка сидящей на порожке матери, ждущей сына. Во дворе пусто и тихо, разбросаны скамейки, валяются черепки горшков, сизым пеплом подернут очаг. Мама! Она сидит в черном платке, ветер шевелит выбившиеся из-под платка седые волосы. Мама, мама, неужели ты так быстро поседела? Но она спит, она не слышит его торопливых шагов.
     - Мама! - Геро бросился к спящей. - Мама! Проснись! Это я пришел!
     Он упал перед ней на колени, он осторожно тронул ее за плечо, чтобы не напугать. Но мать не пошевелилась. И почему-то на лбу ее ползала большая зеленая муха.
     - Мама! Мама! Мама! - отчаянно закричал Геро, забыв, что его могут услышать стражи порядка. - Почему ты спишь?!
     Муха взлетела, закружилась, жужжа. Мальчик попытался приподнять мать, голова ее бессильно упала на плечо сыну.
     - Встань, мама, встань! - догадываясь и не веря, прошептал Геро и закричал исступленно: - Встань же, мама! - И прижался к коленям мертвой матери, и зарыдал.
     Кто-то осторожно коснулся его плеча, потом настойчиво потрепал. Геро очнулся, поднял залитое слезами лицо.
     Перед ним стоял славянин Микаэль.