Прочитано:

11%

Глава 3

О ВЫСШЕМ ОБЩЕСТВЕ. ВЕЛЬМОЖАХ, БОГАЧАХ

И СВЕТСКИХ ЛЮДЯХ

Жизнь по книгам не узнаешь - об этом уже не раз говорили; умалчивали лишь об одном - о причине этого. Она же такова: знание жизни складывается из множества разрозненных наблюдений, но самолюбие не позволяет нам делиться ими с кем бы то ни было, даже с лучшим другом, - мы боимся, как бы нас не сочли людьми, чье внимание поглощено одними лишь мелочами, хотя мелочи эти очень важны для успеха в больших делах.
     * * * Просматривая мемуары и другие литературные памятники времен Людовика XIV, мы убеждaemся, что в ту пору компании самого дурного тона было присуще нечто такое, чего не хватает лучшему обществу наших дней.

Когда общество не скреплено разумом, не оживлено чувством, когда

в нем нет неподдельной благожелательности и обмена достойными мыслями, что видит в нем большинство его сочленов? То ярмарку, то игорный притон, то постоялый двор, то лес, то разбойничий-вертеп, то публичный дом.
     * * * Мы можем представить себе светское общество в виде здания, состоящего из ниш и каморок б6льших или меньших размеров. Эти ниши и каморки соответствуют разным местам в обществе с их прерогативами, правами и т. д. Места постоянны, а люди, занимающие их, приходят и уходят. Люди то велики ростом, то малы, но никогда или почти никогда не соответствуют своему месту. Вот скорчившийся исполин, сидящий в клетушке на корточках, а вон карлик, затерянный под аркадой; словом, ниши и статуи редко подходят друг к другу. Вокруг здания теснится толпа. Это все люди разного роста, и каждый из них ждет, когда же для него освободится хоть какая-нибудь каморка. В надежде получить ее они наперебой выхваляют свое происхождение и связи: кто попытался бы объяснить свои притязания тем, что место должно соответствовать человеку, как футляр инструменту, того немедленно освистали бы. Даже соперники не решаются попрекнуть друг друга подобным несоответствием.
     * * * Избыв свои страсти, люди уже не в силах жить в обществе: с ним можно мириться лишь в том возрасте, когда источником наслаждения для нас служит желудок, а средством убить время-собственная персона. Чиновники и судейские знают двор и то, чем он живет в данную минуту, примерно так же, как знает свет школьник, который получил отпускной билет и разок пообедал вне стен коллежа.
     * * * Все, что говорится в гостиных, в салонах, на званых ужинах, в собраниях и в книгах, даже в тех, цель которых-рассказать нам об обществен-все это ложь или, в лучшем случае, полуправда. Про такие разговоры уместно сказать по-итальянски оper lа predicaп или по-латыни

'Для красного словцап (итал.) оad populum pllalerasп.(4) оКраснобайство
для публикип (лат.). По-настоящему же правдиво только то, что, не

лукавя, говорит у камелька другу порядочный человек, многое повидавший и многое уразумевший. Такие беседы порою давали мне больше, чем книги и обычная светская болтовня: они быстрей выводили меня на верную дорогу и учили глубже мыслить.
     * * * Все мы не раз замечали, как сильно действует на душу несходство наших представлений о предмете с самим этим предметом; но особенно наглядно убеждаешься в этом, когда такое несходство обнаруживается неожиданно и мгновенно. Представьте себе, что вы гуляете вечером по бульвару и видите прелестный сад, в глубине которого стоит со вкусом освещенная беседка. Вы замечаете группы хорошеньких женщин, боскеты; из глубины аллеи к вам доносится смех. Прелестницы так стройны, что вам кажется-это нимфы, и т. д. Вы осведомляетесь, кто вон та дама; вам отвечают: оГоспожа де Б* хозяйка дома...п. К несчастью, вы с ней знакомы. Чары рассеялись. Вы встречаете барона де Бретейля. Он принимается рассказывать о своих любовных похождениях, невзыскательных интрижках и пр., а в заключение показывает вам портрет королевы в оправе, имеющей вид усыпанной бриллиантами розы.
     * * * Глупец, чванящийся орденской лентой, стоит в моих глазах ниже того чудака, который, предаваясь утехам, заставлял своих любовниц втыкать ему в зад павлиньи перья. Второй, по крайней мере, испытывал наслаждение..Но первый!.. Барон де Бретейль куда ничтожнее Пейсото.
     * * * Пример Бретейля доказывает, что можно таскать в карманах полтора десятка усыпанных бриллиантами монарших портретов и при этом оставаться дураком.
     * * * Глуп, глуп... А не слишком ли вы щедры на это слово? Не слишком ли строги? В чем, собственно, глупость этого человека? Он действительно считает свою должность приложением к своей персоне, а вес и влияние в свете-наградою за свои таланты и добродетели. Но разве остальные чем-нибудь отличаются от него? Из-за чего же тогда весь шум?
     * * * Даже лишившись должности-будь то портфель министра или место старшего письмоводителя, глупец сохраняет всю свою спесь и нелепое чванство.
     * * * Умный человек всегда может привести тысячи примеров глупости и низкой угодливости, очевидцем которых он был и которые то и дело повторяются на наших глазах. Эти пороки столь же древни, как монархия, что убедительно доказывает их неистребимость. Из множества слышанных мною рассказов я заключаю, что если бы обезьяны, как попугаи, умели говорить, их охотно назначали бы министрами.
     * * * Нет ничего труднее, чем вывести из употребления предвзятое суждение или общепринятый оборот речи. Людовик XV несколько раз объявлял частичное банкротство; тем не менее мы продолжaem клясться ословом дворянинап. Не отучит нас от этой привычки и скандал с г-ном де Гемене.
     * * * Стоит светским людям собраться где-нибудь в толпу, как они уже мнят, что находятся в обществе.
     * * * Я видел людей, которые поступались совестью, чтобы угодить человеку в адвокатском мантии или судейской шапочке, Стоит ли после этого возмущаться теми, кто торгует ею ради самой мантии или шапочки? И первые и вторые одинаково подлы, но первые, сверх того, еще и глупы.
     * * * Люди делятся на две части: у одной, меньшей, есть обед, но нет аппетита; у другой, большей,-отличный аппетит, но нет обеда.
     * * * Мы кормим обедами ценою в десять-двадцать луидоров таких людей, ни одному из которых не дадим даже экю, если бы это понадобилось ему, чтобы переварить наши роскошные яства.
     * * * Вот превосходное правило, которым следует руководиться в искусстве насмешки и шутки: осмеивать и вышучивать нужно так, чтобы осмеянный не мог рассердиться; в противном случае считайте, что шутка не удалась.
     * * * М * сказал как-то, что главная моя беда - неумение примириться с засильем глупцов. Он был прав: я убедился, что, вступая в свет, глупец с самого начала обладает существенным преимуществом передо мной - он оказывается там среди себе подобных, совсем как брат Лурди во дворце Глупости:
   И всем он так доволен в зданье том,
   Что мнит себя в монастыре родном.
     * * * Когда мы видим, как плутуют маленькие люди и разбойничают сановные особы, нас так и подмывает сравнить общество с лесом, который кишит грабителями, причем самые опасные из них-это стражники, облеченные правом ловить остальных.
     * * * Светские люди и царедворцы определяют стоимость человека или поступка по некоему ценнику условностей, а потом изумляются, что попали впросак. Они похожи на математиков, которые сначала придали бы переменным величинам задачи произвольные значения, а потом, подставив на их место значения истинные, удивлялись бы, почему в итоге у них получается несуразица.
     * * * Порою мне кажется, что те, из кого состоит светское общество, втайне знают истинную себе цену. Я не раз замечал, что они уважают людей, которые нисколько с этим обществом не считаются. Нередко, чтобы стяжать уважение света, нужно лишь глубоко презирать его, и притом презирать откровенно, искренне, прямодушно, без притворства и бахвальства.
     * * * Свет настолько достоин презрения, что немногие честные люди, которых можно в нем встретить, уважают тех, кто его презирает, и уважают именно за это. Дружба придворных, прямодушие лисиц, общество волков.
     * * * Я советовал бы всякому, кто добивается милостей от министра, обращаться к нему с видом скорее печальным, чем радостным: люди не любят тех, кто счастливее их.
     * * * В обществе, особенно в избранном, все искусственно, все рассчитано и взвешено, даже самые располагающие к себе непритязательность и простота. Это правда-жестокая, но бесспорная. Я знавал людей, у которых непринужденный, казалось бы, порыв оказывался на самом деле лишь ловким ходом, обдуманным, правда, молниеносно, но тем не менее очень тонко. Встречал я и таких, что соединяли самую трезвую расчетливость с напускным простодушием, легкомыслием и беззаботностью - точьв-точь кокетка в неглиже столь искусном, что оно кажется совершенно безыскусным. Все это досадно, но, как правило, необходимо: горе человеку, обнаружившему свои слабости и пристрастия даже перед самыми близкими людьми1 Я не раз наблюдал, как, случайно проникнув в нашу тайну, друзья ранят потом наше самолюбие. Не допускаю даже мысли, что в нынешнем обществе (я имею в виду общество высшее) хотя бы один человек решился раскрыть лучшему другу глубины своей души, свой истинный характер и, в особенности, свои слабости. Повторяю еще раз: в обществе нужно лгать, и притом настолько тонко, чтобы вас не заподозрили во лжи и не начали презирать, как дрянного фигляра, затесавшегося в труппу отличных актеров.
     * * * Человек, обласканный государем и после этого воспылавший любовью к нему, напоминает мне ребенка, который, поглядев на величавую процессию, мечтает сделаться священником, а побывав на параде, решает стать солдатом.
     * * * Фавориты и сановники стремятся подчас окружать себя выдающимися личностями, но предварительно так унижают их, что отталкивают от себя всякого, кто не вовсе лишен стыда. Я знавал людей, которые рады были бы стать угодниками любого министра или фаворита; однако обращение, которому они подвергались, приводило их в такое негодование, что и человек, наделенный самыми совершенными добродетелями, не мог бы возмущаться сильнее. Некто говаривал мне: оВельможам хочется, чтобы мы позволили попирать себя не за благодеяния, а за надежду на них; они пытаются купить нас не за наличные, а за лотерейный билет. Я знаю плутов, которых они по видимости не третируют и которым, несмотря на это, удалось вытянуть из них не больше, чем честнейшим людям на светеп. Какие бы деяния и подвиги ни совершил человек, какие бы подлинные и величайшие услуги он ни оказал стране или даже двору, они остаются лишь облестящими грехамип, как выражаются богословы, если этот человек не пользуется благоволением высших кругов.
     * * * Мы и не представляем себе, сколько нужно ума, чтобы не казаться смешным!
     * * * Люди, проводящие много времени в свете, на мой взгляд, неспособны глубоко чувствовать: я не вижу там почти ничего, что могло бы трогать душу, если не считать зрелища всеобщего равнодушия, легкомыслия и тщеславия, которое лишь ожесточает ее.
     * * * Если монарх и забывает о нелепом этикете, то всегда ради потаскушки или шута, а не человека истинно достойного. Если женщина и обнаруживает свое чувство, то всегда ради какого-нибудь ничтожества, а не человека порядочного. Если уж мы сбрасывaem с себя оковы общественного мнения, то чаще всего не затем, чтобы подняться над ним, а затем, чтобы себя уронить.
     * * * В наши дни люди уже не совершают иных промахов или совершают их гораздо реже. Мы стали настолько утонченны, что даже подлецесли он следует рассудку, а не зову своей натуры и дает себе труд хоть немного поразмыслить-воздерживается от известных низостей, которые в старину могли бы оказаться отнюдь не бесполезны. Я наблюдал, как независимо, пристойно, без всякого раболепства и т. д. держатся подчас при государе или министре весьма бесчестные люди. Этим они вводят в заблуждение юношей и новичков, то ли не знающих, то ли забывающих о том, что человека следует судить по всей совокупности его правил и поступков.
     * * * Когда видишь, как настойчиво ревнители существующего порядка изгоняют достойных людей с любой должности, на которой те могли бы принести пользу обществу, когда присматриваешься к союзу, заключенному глупцами против всех, кто умен, поневоле начинает казаться, что это лакеи вступили в сговор с целью устранить господ.
     * * * Кого встречает молодой человек, вступая в свет? Людей, которые уверяют, что жаждут взять его под свое покровительство, почтить своим вниманием, руководить им, стать его советчиками. (О тех, кто стремится повредить ему, обмануть его. устрмить. погубить, я просто умалчиваю). Если душа у него возвышенная и он ищет покровительства лишь у своей добродетели, не нуждается ни в почестях, ни в чьем бы то ни было внимании, руководится собственными правилами, а советов просит только у своего разума, сообразуясь при этом со своей натурой и положением, ибо знает себя лучше, чем его знают другие, свет объявляет его чудаком, оригиналом, дикарем. Если же это человек недалекого ума, заурядного характера, нетвердых правил, если он не замечает, что им руководят и ему покровительствуют, если он орудие в руках тех, кто им вертит, свет находит его очаровательным и, как говорится, добрым малым.
     * * * Общество, вернее, так назывaemый свет,-это не что иное, как арена борьбы множества мелких и противоречивых интересов, вечной схватки тщеславных притязаний, которые сталкиваются, вступают в бой, ранят и унижают друг друга, расплачиваясь за вчерашнюю победу горечью сегодняшнего поражения. Про того же, кто предпочитает жить уединенно и держаться подальше от этой омерзительной свалки, где человека, только что приковавшего к себе все взоры, через секунду уже топчут ногами, - про того говорят, что он ничтожество, что он не живет, а прозябает. Бедное человечество!
     * * * Глубокое равнодушие, с которым люди относятся к добродетели, кажется мне гораздо более странным и возмутительным, чем порок. Чаще всего таким гнусным равнодушием грешат те, кого людская низость угодливо именует высокими особами,-вельможи, сановники. Не объясняется ли оно у них смутным, утаенным от самих себя сознанием того, что человека добродетельного нельзя превратить в орудие интриги? Вот они и пренебрегают им, считая, что в стране, где без интриг, фальши и хитрости ничего не добьешься, от него нет пользы ни им, ни кому бы то ни было.
     * * * Что повсеместно видим мы в свете? Искреннее и ребячливое преклонение перед нелепыми условностями, перед глупостью (глупцы приветствуют свою царицу1) или вынужденную мягкость по отношению к ней (умные люди боятся своего тирана!).
     * * * Нелепое тщеславие побуждает буржуа делать из своих дочерей навоз для земель знати.
     * * * Предположим, что десятка два людей, притом даже порядочных, знают и уважают человека признанного таланта, например Дориласа. Допустим, они собрались вместе и принялись восхвалять его дарования и добродетели, которых никто из них не ставит под сомнение.
   - Жаль только, - добавляет один из собеседников, - что ему так несладко живется.
   - Да что вы!-возражает ему другой.-Просто он скромен и чуждается роскоши. Разве вам не известно, что у него двадцать пять тысяч ренты?
   - Неужто?
   - Уверяю вас - да. У меня есть тому доказательства. Вот сейчас этому талантливому человеку самое время появиться и сравнить прием, который окажут ему в подобном обществе теперь, с той большей или меньшей холодностью-вполне учтивой, конечно, - с какой его встречали там раньше. Он так и делает; сравнение исторгает у него горестный стон. Однако среди присутствующих нашелся все же человек, который держится с ним по-прежнему. оОдин на двадцать?-восклицает наш философ. - Ну, что же, я вполне доволен!п.
     * * * Что за жизнь у большинства придворных! Они досадуют, из себя выходят, мучатся, раболепствуют - и все ради самых ничтожных целей. Они вечно жаждут смерти своих врагов, соперников, даже тех* кого зовут друзьями. Вот уж тогда они заживут, вот тогда им, наконец, улыбнется счастье! А пока что они сами сохнут, чахнут и умирают, но до последнего своего часа не забывают справиться о здоровье г-на такого-то или г-жи такой-то, которые так еще и не удосужились отправиться на тот свет.
     * * * Современные физиономисты понаписали немало глупостей; однако не подлежит сомнению, что то, о чем постоянно думает человек, накладываст известный отпечаток на его лицо. У многих придворных лживые глаза, и это так же естественно, как кривые ноги у большинства портных.