Прочитано:

62%

8

     В шатре, сверху покрытом косматыми шкурами, а внутри обтянутом азиатскими тканями, на тонкой циновке лежал Тунюш. У входа на коленях стоял Баламбак.
     Когда вождь гуннов раскрыл глаза, старый советник поклонился ему до земли. Но Тунюш снова сомкнул веки, и Баламбек стал покорно ожидать, пока повелитель скажет, зачем он его призвал. Открыв и закрыв глаза раз девять подряд, Тунюш наконец поднял голову, посмотрел на склонившегося Баламбека и произнес:
     - Ты убежден, что старик, который упал со страху с коня, когда увидел меня в дубовой роще, и есть тот самый певец-славин?
     - Пусть я ослепну, пусть я никогда не увижу твоего царственного лика, если я ошибся.
     - Значит, это Исток, сын Сваруна, и певец украли у нас лошадей, когда мы ночевали у Тонзуса?
     - Да, Исток Сварунич и певец Радован.
     - И это они помешали нам напасть на Эпафродита?
     - Именно так, клянусь славой Аттилы.
     Тунюш снова опустил веки и долго молчал.
     - Вернулись лазутчики?
     - Нет.
     - Сегодня они должны быть!
     - Будут. Лодки ждут их на берегу.
     - Приведи их сразу ко мне, пусть расскажут, что слышно в граде Сваруна.
     Баламбак склонил голову до самой земли в знак того, что все будет исполнено по слову повелителя. Однако он не спешил поднимать голову - так и стоял, склонившись до полу в униженной мольбе.
     - Баламбек, ты хочешь что-то сказать? Говори!
     - Твоя покорная раба, королева племени нашего, солнце красоты, цветущая Аланка тоскует по тебе. В слезах утопает ее сердце оттого, что печально лицо ее повелителя.
     Тунюш опустил голову на мех белого горностая и маленькими глазками рассматривал золотой лист аканта на верху шатра.
     - Пусть поплачет возле меня!
     - Доброта твоя подобна морю!
     И старый гунн отправился за младшей женой Тунюша, прекрасной Аланкой.
     Вскоре шатер наполнился волшебным благоуханием, исходившим от одежды королевы гуннов. Тунюш даже не повернулся в ее сторону, небрежно протянул ей плоскую руку. Аланка прильнула к этой руке, осыпав ее поцелуями. Потом подсела к нему, положила мягкую маленькую ладонь на его горячий лоб и прошептала:
     - Кто отравил жизнь моему орлу? Кто капнул в сладкий кубок каплю горечи?
     Тунюш не поднял век. Сладострастная улыбка играла на его широких губах, он наслаждался страданиями Аланки. И она чувствовала, что он издевается над ней, хочет сбросить ее с трона на циновку грязной служанки, отдать из объятий короля в руки дикому воину. Кровь ее закипела, смуглые, мягкие, как бархат, щеки полыхали, грудь вздымалась от волнения. Безумная ревность овладела ею. Она прижалась пылающим лицом к его лицу, и сквозь слезы у нее вырвалось проклятие:
     - Пусть ослепнут те глаза, что своими взглядами отравили сердце моего орла! Пусть они вытекут как гнойные нарывы, оводы пусть искусают лицо, из-за которого окаменело сердце моего господина!
     Гунна одурманил ее аромат; согнув руку, он обнял ее. Приподнял веки, горящие глаза погрузились в глубокий, как ночь, взгляд Аланки.
     Но лишь одно мгновение. В этом взгляде он не увидел ясного неба, как в глазах Любиницы. Дьяволы таились за длинными ресницами. Рука Тунюша больно сжала шею Аланки. Громкий крик раздался в шатре. Тунюш оттолкнул от себя женщину.
     - Вон, вон! Пошла прочь, я ненавижу тебя! - ревел он.
     За спиной Аланки сомкнулись полы шатра. Гунн перевернулся на живот и уткнулся лицом в мех. Длинные пальцы его вонзились в шкуру, выдирая из нее клочья. Его сжигало безумное желание, на лбу выступили капли пота, он почувствовал боль под ногтями, грудь его исторгала полустоны, полурыдания:
     - Она, только она... Любиница... или... смерть...
     - Лазутчики! - возвестил Баламбак.
     Тунюш вскочил. Налитыми кровью глазами посмотрел на старика.
     - Ну?
     - Град пуст. Все ушли на войну. Девушки убирают лен.
     Глаза Тунюша полезли на лоб, из ноздрей с шумом вырывалось дыхание, грудь судорожно вздымалась, наконец он с трудом смог выдавить:
     - Седлать пятнадцать самых резвых коней! Переправить их через Дунай!
     С выражением печали на лице поклонился Баламбак. За шатром зарыдала Аланка.
     Тунюш протянул руку к мечу. Черные пальцы его схватились за рукоять, словно когти хищной птицы. Услыхав рыдания Аланки, он закричал так, что слышно было повсюду:
     - Любиница будет моей!