Прочитано:

43%

25

     Драгоценные занавеси бесшумно и легко сомкнулись над входом в сказочную комнату, где лежала Ирина. Ее тоскливые взгляды были прикованы к занавесям, ее думы летели вслед за Истоком в Большой дворец. Она чувствовала себя утомленной; впечатления минувшей ночи и дня были настолько сильны, настолько полны смертельного ужаса и благословенной радости, страха и упований, что скоро ее утомленная голова опустилась на шелковые подушки. Тяжелые веки сомкнулись, фиолетовый огонек драгоценного светильника усыпил девушку, над нею распростерся свод тихой, ясной ночи, рука скользнула вдоль тела. На губах ее заиграла улыбка: ей снилось грядущее счастье.
     Тяжело было на душу у Эпафродита. Его маленькие глаза горели, со лба ни на секунду не исчезли острые глубокие морщины, сходившиеся над седыми бровями, словно раскрытые крылья сторожевого орла.
     Провожая до ворот Истока, он снова и снова озабоченно твердил:
     - Берегись подозрительных теней! Держи руку все время на рукояти меча. Феодора в союзе с самим сатаной. Поверь мне, Исток! Весь город толкует об этом!
     Когда раб запер ворота, Эпафродит удалился в дом, обмотал голову теплым шерстяным платком, укутался в серый плащ из верблюжьей шерсти, кликнул шестерых рабов; ровно в полночь он вышел в сад и направился к оливковой роще. Бесшумно, без плеска опустились весла на воду, лодка молнией скользнула по водной глади. На руле сидел сам Эпафродит. Нос челна, украшенный Посейдоном с трезубцем, смотрел в глубь Пропонтиды, туда, где огромным черным пятном выделялся парусник.
     - Стоп! - отрывистым шепотом приказал Эпафродит. Шесть весел зарылось в воду, лодка вздрогнула и почти мгновенно замерла на месте. Вскоре она стукнулась о борт большого корабля. С ловкостью опытного морехода взобрался старый купец по спущенной к самой воде лестнице. Наверху его поджидал Мельхиор. Протянув руку хозяину, он помог ему взобраться на палубу.
     - Готово?
     - Да, господин!
     - Никаких несчастий?
     - Один из рабов вывихнул ногу!
     - Пустяки. Гребцы на веслах?
     - Ждут сигнала опустить их на воду.
     - Паруса не поднимали?
     - Еще нет, господин!
     - Хорошо. Вот письмо к купцу Тимофею на Хиосе. Продай шелк по любой цене, продай корабль и рабов. Парусника не ожидай, как я тебе сказал. Покончишь с делами, садись на корабль и отправляйся в Афины. Где мой дом, ты знаешь. Там жди меня. Береги деньги! Можешь оставить восьмерых самых крепких и самых надежных рабов, чтоб доставить деньги в Афины. Понял?
     - Да, господин! - преданно подтвердил Мельхиор и низко поклонился. Одного, правда, он не мог понять: что случилось с Эпафродитом. "Продай по любой цене", - сказал он. Чтобы он, Эпафродит, продавал по любой цене? Нет, это не умещалось в голове Мельхиора. Если бы он не видел в глазах хозяина холодной, трезвой решимости, если б на лице его не было спокойствия и уверенности, Мельхиор подумал бы, что тот сошел с ума.
     - Счастливого вам и благополучного пути! Дует мягкий восточный ветер. Можете сразу ставить паруса! Пусть благословение Христа усмирит бури!
     Эпафродит поднял руку, как бы благословляя корабль и скрытое в его темном чреве богатство. Лишь на одно мгновенье его будто пронзила молния, словно он отрывал от своего сердца самое дорогое в жизни. Но лишь на одно мгновенье. Пламя ненависти к Феодоре, пылкое желание победить ее, вырвать у нее из рук добычу победили страсть, которую он питал к каждому статеру столь заботливо созданного богатства. Он проворно перелез через борт, тень скользнула по лестнице, и в один миг в морской ночи исчезли очертания лодки Эпафродита.
     Вскоре до него донесся глухой удар молотка, давшего сигнал гребцам: весла на воду! Темная громада ожила, и корабль двинулся. С берега в последний раз проводил его взглядом Эпафродит, в последний раз защемило сердце и... большая часть его богатства скрылась в морской дали. Возвратившись домой, он и не подумал об отдыхе. Он хорошо знал, что промедление для него смерти подобно. Он написал письмо еврею Абиатару, известному молодому купцу, прося его немедленно прийти к нему. Письмо это он отправил с Нумидой, послав одновременно носилки с тяжелыми темными занавесками.
     В ожидании Абиатара грек прилег на воздушные шелковые подушки, и его тщедушное тело утонуло в мягком ложе. Мерцал светильник. Языки пламени, рожденные чистейшим маслом, тянулись высоко вверх и перегибались через края позолоченных чаш в форме граната. Хмуро и тревожно глядел Эпафродит на потолок. Сухими пальцами он барабанил себя по лбу, хладнокровно вынашивая планы отмщения. Когда он сталкивался с запутанным узлом и остроумным решением рассекал его, подобно тому как меч Александра рассекал узел фригийского царя Гордия, на губах его мелькала довольная улыбка.
     Услышав тихие шаги и узнав Абиатара, Эпафродит не встал, чтобы встретить его.
     - Мир тебе, Эпафродит! - приветствовал его удивленный Абиатар.
     - Мир Христов да пребудет и с тобой, Абиатар!
     - Ты призываешь меня в полночь, сам же лежишь, словно всласть поел и ждешь друга, чтоб перекинуться в кости!
     Если мы бросим кости, Абиатар, я предсказываю, что в выигрыше будешь ты!
     Эпафродит поднялся.
     - Присаживайся и сразу начнем!
     - Клянусь Моисеем, я не понимаю тебя!
     - Скоро поймешь и без Моисея и без талмуда, если только ты не оставил свой разум у прекрасной Сарры!
     - Ты в хорошем настроении, Эпафродит! Я не обижаюсь!
     - Послушай! Время идет!
     Он повернул песочные часы.
     - Заступает вторая полуночная стража. Я спешу! Ты молод, Абиатар, решителен, и я часто удивлялся таланту, с которым ты совершаешь сделки. Поэтому я уважаю тебя, поэтому-то и призвал тебя. Согласен ли ты купить у меня дом, пристань, сад, - короче, все, кроме меня самого. Я слишком старый товар, и тебе ни к чему!
     Абиатар меньше бы изумился, услышь он, что Феодора уходит спасаться в пустынь. Желание Эпафродита продать лучший торговый дом в Константинополе было непостижимо.
     - Не шути со мной, Эпафродит! Я работал до полуночи, устал, и мне жаль ночи и отдыха.
     - Не трать попусту слова! Отвечай!
     - Согласен!
     - Вот купчая с ценами до мельчайших деталей. Прочти и подпиши, если ты согласен. Если нет, скажи сразу, я продам другому!
     Бледное лицо гостя вспыхнуло, когда грек развернул перед ним большой свиток. Он углубился в цифры, глаза его взволнованно перебегали со строки на строку. Эпафродит не обращал на него внимания. Он погрузился в созерцание тонкой песчаной струйки в часах.
     - Подписываю! - оживился Абиатар, прочитав свиток. - Но что с шелком? У тебя его немало, а в купчей ничего не указано.
     - Под моей крышей нет ни клочка. Все продано.
     - О-о-о! - поразился Абиатар.
     - Ну, хорошо, подписывай. Но прежде поклянись мне предками, иерусалимскими храмами, могилой и прахом Авраамовым, что не обмолвишься ни словечком, пока я не исчезну.
     - Говоришь загадками, Эпафродит.
     - Клянись!
     - Клянусь!
     - Теперь подписывай! Но дату купчей, которую я не поставил, отодвинем на год назад!
     Снова удивился Абиатар.
     - Торопись, или я продам другому!
     Абиатар расписался и поставил дату, которую просил Эпафродит. Тот, в свою очередь, поставил подпись, свернул свиток и отложил его в сторону. Потом вынул чистый папирус, положил его перед евреем и стал диктовать:
     "Эпафродиту, пресветлому господину. Поскольку я намерен занять дом, который купил у тебя год назад, пожалуйста, прими меры, чтоб я мог через месяц поселиться в нем. Абиатар".
     - Готово. Твое письмо я спячу вместе с купчей. Когда ты получишь ее, отсчитывай деньги - и на следующее утро дом будет пуст. Но помни, ты поклялся молчать! Иди!
     Абиатар оторопело стоял, ему хотелось еще что-то сказать, но грек махнул рукой, и он распрощался.
     Сев в носилки, Абиатар потирал руки от радости, что отныне будет первым купцом в Константинополе. Но тут же он, правда, задумывался и с опаской бормотал про себя:
     - Тайны, какие-то тайны!
     Эпафродит тоже радовался. Повернувшись в сторону дворца, он поднял сухую руку и произнес:
     - Приходи, августа, приходи за шелком! Возбуди против меня иск, чтоб забрать дом и мое золото! Понравились тебе мои сады, порезвиться в них захотелось. Ха, вероломная! Ты думала, что вы, самодержцы, забрали у нас, греков, и мудрость нашу! Есть еще кое-что в наших седых головах, хватит, чтоб разорвать твои сети, как паутину, проклятая!
     Эпафродит разгорячился, его глаза полыхали огнем, он быстро скользил по гладкой мозаике.
     "Я многим пожертвовал, - думал он, - тысячи золотых монет канули в море, я выбросил их, как гнилые плоды. Но у меня достаточно денег, чтобы прожить спокойно и без забот до самой старости, чтобы возлежать на коврах более прекрасных, чем у августы, чтобы услаждать взгляд более драгоценными произведениями искусства, чем те, что есть в Большом дворце. Да я пожертвовал бы и этим, я спал бы на голых досках, только бы умереть с уверенностью, что злобная змея побеждена. Я спас от нее шелка, сохранил дом, теперь речь идет об Ирине и Истоке, и, конечно, обо мне самом. Для побега нужны хорошие кони, славинам понадобится оружие. За одну ночь мне этого не достать. Восемь дней, лишь восемь дней надо мне от судьбы, а потом я лягу и скажу: "Конец! Пусть приходит великий день, и вечная осень накроет меня. Теперь приходи! Эпафродит с радостью приветствует тебя!"
     Пока он обдумывал детали побега, на море засверкали первые лучи зари. Вдруг он услыхал во дворе какой-то шум.
     - Исток вернулся!
     Грек вышел навстречу юноше в перистиль, думая переговорить с ним о лошадях и оружии, которыми следует снабдить всех, кто вместе с ним пойдет через Гем.
     Ступив на мраморный пол под тонкими коринфскими колоннами, он услыхал посреди двора громкий смех. Толпа рабов сгрудилась вокруг кого-то и весело хохотала. Сквозь смех слышались струны, хриплый голос пел озорную песнь.
     Эпафродит разгневался. В такие минуты, когда решается его участь, рабы орут и веселятся. Быстрыми шагами он подошел к ним.
     - Псы! - раздался его крик.
     Люди склонились в ужасе, колени у всех подогнулись.
     - Прости, господин, прости, смилуйся над нами! - в один голос умоляли они.
     Над коленопреклоненной толпой в сером сумраке утра поднялась расплывчатая фигура в длинной одежде.
     - Эпафродит, светлый господин, Радован приветствует тебя!
     Мрачное лицо купца прояснилось, когда он увидал пошатывающегося Радована. Он ласково поздоровался с ним.
     - Откуда ты, старик? Ни свет ни заря уже во дворе?
     - Не понять тебе певца, ты почиваешь на своей постели и ужинать за своим столом; не понять тебе его. Осколком звезды падает он на землю. То на севере, то на юге. Вот что такое певец, господин!
     - Почему ты не пришел вечером? Ведь сейчас стража не должна была отпирать ворота?
     - Я пришел бы вечером, господин, наверняка бы пришел. Но изнемог от ужасной жажды. И тогда нашлись добрые люди и сказали мне: садись и пей с нами, сыграй и спой. И я сел и пил, играл и пел, так что у меня пальцы заболели, и струны расстроились, и горло мое потрескалось, как подошва на утомленной ноге. И тогда я сказал: хватит с тебя, Радован! Поднялся я от стола, ушел и прислонился к твоим воротам. Не стучал я в них, не барабанил, клянусь богами, я не делал этого. Но пришли твои люди, с носилками пришли, и Нумида узнал меня, окликнул, открыл ворота и привел меня во двор. Хорошие у тебя слуги, господин, прости их!
     Грек махнул рукой, испуганные рабы встали.
     - А сейчас я иду прямо к своему сыну Истоку. Важные у меня вести для него.
     - Истока нет дома. Он в карауле.
     - Его нет дома! Нечего сказать, хороший сын, отец приходит, а его нет дома! - устало проговорил Радован.
     - Ты утомлен, Радован, тебе не грех отдохнуть. Нумида, проводи господина в его комнату. Когда ты проснешься, твой сын будет сидеть возле тебя.
     - Быть по сему. Мудры твои слова. Отдых сейчас мне кстати. Пока я ездил на твоих золотых - хорошо ездилось, лучше быть не может. Да назад идти тяжеленько пришлось!
     Радован оперся на Нумиду и пошатнулся.
     - Крепче держи меня! Глаза у меня слабые! Погоди! Еще кое-что надо. Эпафродит, господин мой, ясный господин! - вопил Радован вслед Эпафродиту, исчезнувшему под аркой.
     - Чего ты хочешь, отец?
     - Прикажи дать мне глоток вина! В кабаке было очень скверное. Твое лучше. Я хвалил его повсюду.
     - Только скажи Нумиде, он твой раб!
     - Спасибо, господин, спасибо!
     Тяжело опираясь на раба, Радован заковылял по двору.