Прочитано:

59%

МАТВЕЙ, КНЯЗЬ ВЕЛИКОИМПЕРСКИЙ

     К ночи поднялся сильный ветер.
     Ивашка остановил коня под высокой сосной, слез, снял седло, стреножил коня сыромятным ремнем и отпустил пастись, а сам тут же, под сосной, сел ужинать.
     Ел он Татьянину стряпню и думал о Майте. Украсть бы девку! А куда с ней денешься! Не сума ведь, к седлу не приторочишь.
     Он долго не мог уснуть. Жеребец ходил рядом, фыркал, видно, сердился на жухлую траву. Сон навалился, как домовой, придавил парня, отнял силу. Засыпая, Ивашка увидел вспыхнувшую звезду, белую...
     Проснулся он от холода, встал, огляделся. Ветер гулял по лугу. Скрипела старая сосна. Шумел лес, качался. У речки горел большой костер.
     Ивашка пристегнул к поясу меч и пошел к костру, но сажени две не дошел, лег, затаился, прижавшись к холодной траве.
     У костра сидел ултырский мужик. Придавить бы его, подумал Ивашка. Но уж больно велик, и с мечом, натьто. А как не сдюжу?
     Большой мужик навалил на костер сушину, лег, закрылся шкурой.
     Ивашка подполз поближе к костру, выдернул нож, прыгнул на спину мужику, но всадить нож не успел. Мужик схватил его за руку, пониже локтя, и подмял под себя. Крепкие, как железо, пальцы сдавили горло. "Конец", - подумал Ивашка, но пальцы разжались, и он увидел над собой соседа-ултырянина. Пера сидел на нем, улыбался, вытирал о траву руки.
     - Дай встать-то, медведь! - заругался Ивашка. - Ишь, навалился!
     - Убить меня хотел? - спросил его Пера, вставая.
     - Дурень ты! Разве я знал! Ночь ведь. Думал, чужой мужик сидит. Может, разбойник!
     Ивашка сходил к сосне, захватил в беремя лук с налучником, седло с переметными сумами и приволок к костру.
     - Я теперя воин! К вашему князю еду служить. А ты сразу давить! Все вы, ултыряне, без понятия, не зря вас пармеками зовут, лесными людьми.
     Пера слушал его, молчал, ворошил палкой костер. Светлые легкие искры поднимались к темному глухому небу.
     - Подожди! - спохватился Ивашка. - Я к князю еду, а ты куда собрался?
     Пера вздохнул и сказал, что и ему туда же дорога.
     - Прогнал меня из ултыра старый Сюзь!
     - А коня дал? Без коня ты мне не попутчик!
     Пера ушел от костра и лег в яму, закрывшись медвежьей шкурой.
     - Спать наладился? - спросил Ивашка.
     Пера не ответил ему.
     Обругав его нехристем, Ивашка тоже лег, но у костра и с наветренной стороны.
     Черное небо медленно опускалось. Огонь слабел, ложился на землю и кусал траву.
     Тьма давила костер.
     Утром Ивашка бросился искать жеребца, нашел его в логу и повел к костру.
     - Иди, ешь со мной, сын Руса, - позвал Пера.
     Ивашка привязал коня за куст и сел хлебать ултырскую уху.
     Пера ел и рассказывал. Жил он в юрте князя Юргана три дня, а потом князь сказал ему: "Выбирай, друг Пера, любую лошадь в моем табуне..." Не хотел князь Юрган ссориться с хозяином большого ултыра, дал гостю меч, новые камусы, теплую медвежью шкуру и проводил до Нюрмы-речки.
     - Ишь, хитрый Юрган! Я, Пера, хотел его юрты спалить.
     - Князь друг мне.
     - Буде врать-то! Какой он друг! Коли прогнал.
     - Князь Юрган чтит обычаи соседей.
     - Дикие вы все.
     Они ехали по лугам. Рядом шумела веселая Нюрма-речка, осыпанная желтым листом. На каменистых перекатах она кипела и пенилась, смывая с себя палые осенние листья.
     Бойкая Нюрма-речка уводила их все дальше и дальше от родных мест. Она бежала на восток, к большой широкой реке, на поворотах оставляла песчаные отмели. На отмелях табунились перелетные птицы. Они взлетали стайками к синему небу. "Эх, купался бобер в речке-заводи", - запел Ивашка.

Эх, купался, купался, не выкупался,
На горе бобер отряхивался,
Отряхивался да ошарашивался...

     Холодный порывистый ветер студил спину. Бежали по траве белесые волны.

Ищут, свищут черна бобра
По озерам, ручьям охотнички,
Эх, молодые ребята, разбойнички...

     Кони шли ходко. Пера сидел истуканом в высоком оштяцком седле - не то спал, не то думал. Ивашка из рук повода не выпускал, горячил жеребца.
     Луга кончились сразу. Кони зашли в осинник и остановились. Ивашка выдернул меч, хотел порубать дорогу.
     - Оштяцкая тропа выше идет, - сказал Пера.
     Они поднялись на старую тропу, заросшую елушками и мелким осинником.
     Кони брели по густому подлеску, как по воде, и опасливо фыркали, ступая в зеленые омуты. Ивашка махался плетью, торопил жеребца.
     - Зря коня обижаешь, сын Руса, - сказал ему Пера. - Конь не видит земли.
     - А ну тя к лешему! - отругивался Ивашка. - Не шелести! Конь тварь бессловесная, а я християнин!
     Они выехали из осинника и стали подниматься по крутой каменистой горе. Потные кони дрожали от усталости, пришлось слезть и вести их в поводу.
     Ивашка вылез на гору и заорал:
     - О-го-гоо!
     Пера понял: сын Руса увидел большую реку. С горы она кажется серебряным поясом богатыря.
     Пера и сам увидел широкую. Горб ее блестел на солнце, как рыбья чешуя.
     - Баско? - спросил он Ивашку.
     - Аха! А пошто ее рекой Камой зовут?
     - Давно зовут.
     - А ты расскажи.
     Коней застудим, уходить надо с Челпан-горы.
     Они спустились к большой реке, нашли старую тропу и неподалеку от нее, отпустив расседланных коней пастись, разожгли костер.
     Лес помаленьку тускнел, меркла трава. День таял. Они глядели на красную догорающую зарю и оба хмурились. Такая заря к непогоди.
     Река угрюмо шумела. Гулял по ней ветер, дыбил волны.
     Они поели у костра. Пера умял траву, положил в изголовье седло и лег.
     - Про большую реку расскажи, - попросил его Ивашка. - Ночь долгая, выспишься.
     - Я не так знаю.
     - Как знаешь, так и рассказывай! По-нашему говоришь, по-оштяцки говоришь. Выходит, ты толмач мой.
     Пера засмеялся.
     - Чего гогочешь! Ваш князь, поди, христианского языка не понимает. Будешь ему мои слова пересказывать. Толмачом будешь моим, пересказчиком, значит. А мне, Пера, обидно. Пошто большая река по-вашему зовется?
     - Давно это было, сын Руса. Давным-давно! Но старики помнят, молодым рассказывают. На нашей земле разные люди жили, но мы знaem Кама, великого охотника. Он был сыном доброго бога Ена. Он научил нас делать вересковые луки, ставить на путиках ловушки на зверя и варить в корчагах сюр. В ту осень сын бога-неба Кам убил много лосей и медведей. Грозная Йома просила у него десятого зверя, но он прогнал ее. Йома рассердилась и послала Войпеля, так мы зовем северный ветер. Войпель налетел на него с шумом-воем, как дикая свора собак. Великий охотник поймал северный ветер в шубный рукав и стал смеяться над грозной старухой. Тогда Йома рассекла землю и выпустила воду. Слепая вода искала охотника, смывая леса и горы. Никто больше не видел Кама... Люди говорят, что великий охотник увел воду к теплому морю, чтобы спасти свой народ.
     - Врать ты, Пера, мастак! А я быль знаю. Мне мамка пела. Ну, слушай:

Случилось быть посреди земли,
Посреди земли, наокруг полей,
Наокруг полей, на полянушке.
Прибежали туды девки за полночь -
Встречать солнышко пресветлое,
Величать Ярилу божьим именем...

     Замолчал Ивашка, запрокинул голову и долго глядел в густое черное небо.
     - Как дале поется, запамятовал я. Забыл, и все тут! Одно знаю, про Егория-воителя быль. Проклял их будто Егорий: как плясали девки поперек поля, так на поле том и осталися, в серы камни превратилися. Выходит, бог наказал девок. А у тя за охотником вода бегает. Зверь она или оборотень?
     - Люди сказывают.
     - Люди! А вода в Каме вашей синяя.
     - От слез бога-неба она такая. Добрый бог Ен жалел сына.
     - Не шелести! Один бог на земле Исус Христос, а ваши боги болванами зовутся.
     Пера встал, взял седло и ушел к лошадям. Он привел заседланного коня, скатал медвежью шкуру, стал ее привязывать к седлу.
     - Ты чего? - удивился Ивашка. - Ночь темная! Куда собрался?
     - Поеду один. Ты не сын Кондратия Руса! Сын куля ты, пон, собака!
     Ивашка схватился за нож, но тяжелый кулак ултырянина сшиб его с ног.
     Простучали копыта. Пера уехал.
     Ивашка лежал в траве, раскинув руки. С качающегося вязовника сыпался на лицо ему мелкий гнус и лез в ноздри, в рот, под рубаху.
     Ветер вдруг стих, пошел крупный холодный дождь. Ивашка застонал, приподнялся и долго глядел на желтый гаснувший костер. Шумел дождь. Плясали на листьях тяжелые капли.
     Ивашка долго сидел под дождем, обессиленный и мокрый, как мышь, потом кое-как дополз по мокрой траве до костра и лег.
     Дождь скоро кончился, опять зашумела река, заскрипели старые елки.
     Он лежал до утра, а когда рассвело и лес отодвинулся, пошел искать шапку и нож.

     Мокрая трава оплетала ноги жеребцу. Жеребец спотыкался. Ивашка хлестал его, сердился на непогодь, ждал тепла, солнышка, да так и не дождался. Туман уполз к воде, а теплее не стало. Небо, затянутое тучами, было сырым и холодным.
     Тропа вертелась, обегая болота осочные и овражки, но далеко от большой реки не уходила.
     В полдень Ивашка съел краюху хлеба, напился в ручье, напоил жеребца и погнал его в гору. Он торопил жеребца, хотел засветло догнать ултырянина. Хоть и нехристь Пера, варнак, но ехать вдвоем веселее. И с чего взъярился ултырянин? Одно Христос, а другое - идол басурманский. Сам видел, как ултыряне богов мастерят: срубят лесину в три вершка толщиной, проковыряют ножом рот да глаза и молятся чурке, шкуры на нее вешают, рыло ей кровью мажут.
     День начал меркнуть. Бусый туман лег на тропу, меж темных стен леса. Жеребец стал бояться кустов и ям.
     Костер вырос как из-под земли, жеребец шарахнулся от огня. Ивашка еле усидел в седле. А Пера даже не оглянулся.
     Отпустив расседланного коня, Ивашка подошел к нему.
     - Здорово ты меня кулаком мякнул! Думал, помру. Не допустил господь, отлежался.
     Пера промолчал, отодвинул палкой огонь, достал из долы тетерку, покатил ее по траве, разрезал на две половины, одну отдал Ивашке.
     Наевшись, Ивашка сходил за дровами. Пера напоил лошадей и лег спать, завернувшись в медвежью шкуру.
     Начал накрапывать дождь. Ивашка придавил костер сушиной и тоже лег, укрывшись с головой зипуном.
     Дождь стучал звонко по кожаному зипуну, будто песню выстукивал:

Бережочек зыблется, зыблется,
А песочек сыплется, сыплется...

     Утро было холодным.
     Кони шли вяло: и им надоела непогодь.
     Ивашка ругался, грозил кулаком сырому небу, а дождь лил. Днем и ночью лил. Они спали под дождем, утром садились мокрые на мокрых лошадей.
     Дороге не было конца.
     В лесу оштяцкая тропа металась из стороны в сторону, на лугах вытягивалась, ровная и прямая, как разостланный бабами неотбеленный холст.
     На шестой день тропа спустилась к реке.
     - Плыть будем, - сказал Пера, слезая с коня. - Большая река тут на закат поворачивает, а нам прямо.
     Пера снял шабур, завернул в него лук с налучником, снял поршни с ног, отстегнул меч, привязал все к седлу. Ивашке тоже пришлось снимать меч с пояса, бахилы с ног и привязывать к седлу.
     Завел он жеребца в воду, помолился Миколе-заступнику и поплыл.
     Жеребец вытягивал шею, как гусь, плыл ходко. Ивашка держался одной рукой за стремя, другой - по воде бил.
     На середине река развернула их и понесла.
     - Наперед коня заплывай! Наперед! - кричал ему Пера. Ивашка и сам понимал, что заплывать надо, отпускать стремя, да рука не разжималась. Спасла его песчаная коса. Увидев ее, Ивашка рванулся вперед и помог жеребцу развернуться. Стремнина осталась позади. Большая река смирилась, не крутила их, как осенние листья. По спокойной воде жеребец легко плыл к берегу.
     Пера ждала их на косе. Он поймал выскочившего из воды жеребца.
     Ивашка оделся, опоясался мечом и вскочил в седло.
     Они погнали коней в гору.
     Ивашка выехал первый и увидел в лесу две большие ултырские избы, отгороженные высоким заплотом.
     Ултыряне стояли кучей за воротами и глядели в небо. Перед ними топтался поп в черной рясе, с мечом на поясе и с золотым крестом в руках.
     Они остановили коней в саженях трех и стали слушать. Поп говорил по-ултырски. Ивашка не все слова понимал и тормошил Перу:
     - Куда он зовет их? Ну, пересказывай!
     - На небо. Наших богов ругает, а своего хвалит. Милостивый, говорит, ваш бог. Всех любит.
     - Знаю. Гляди, еще люди, в кольчугах!
     К ним подошел воин и спросил по-ултырски: кто такие и откуда?
     Пера сказал ему, что люди они вольные, охотники, едут князю служить.
     Поп замахал крестом и погнал ултырян к реке. За попом шли воины.
     - Кому они служат? - спросил Ивашка.
     - Князя Михаила слуги, - ответил Пера. - Князь Михаил чужим богам кланяется!
     - Небось, поклонишься! Христос-то не болван деревянный. Поразит огненной стрелой, и все тут!
     - Ехать нам пора, сын Руса.
     - К Михаилу поедем?
     - К нему. - Пера вздохнул. - Больше некуда...
     Ивашка расспрашивал: какая у князя дружина, молодой князь Михаил или старик? Но Пера молчал, видно, не любо ему показалось, что князь его от ултырской веры отошел, болванам не молится.
     Стемнело. Они остановились в логу, отпустили стреноженных коней пастись и легли спать у костра.
     Ночью кто-то придавил Ивашку.
     - Не дури! - закричал он. - Сосед я тебе, другодеревенец!
     Он думал, Пера его вяжет, но, приглядевшись, понял: чужие навалились. Пера один, а тут трое... Пера сам связанный лежал, на нем кучей мужики сидели.
     Утром их развязали, вывели из лога на широкую лесную поляну.
     На поляне кишела не одна сотня ратников в длинных кожаных рубахах. Ратники расступились, и к ним подошел молодой воин, не старше Ивашки. Все блестело на нем: и кольчуга, и пояс, и короткий меч в серебряных ножнах. На голове у молодого воина шапка из зимних соболей, на ногах поршни из красной кожи.
     - Мы не воры, - сказал ему Ивашка. - Князю едем служить.
     - Какому князю? - спросил по-русски молодой воин, прищурясь.
     Пока Ивашка думал, как лучше сказать, Пера ответил:
     - Нашему, Михаилу.
     Молодой воин что-то сказал по-ултырски ратникам и ушел. Им отдали луки и мечи, подвели заседланных коней.
     Пера шепнул Ивашке:
     - Матвей с тобой говорил, сын князя Михаила.
     Воины молодого князя сели на лошадей и стали выезжать на тропу.
     Ивашка хлестнул жеребца, но Пера остановил его:
     - Нам впереди ехать не велено!
     Весь день они ехали за дружиной, а вечером князь позвал их к своему костру. Он накормил их, напоил сюром и опять начал расспрашивать: кто такие и куда едут?
     Ивашка сердился, кричал на него:
     - Крест надел, а християнину не веришь!
     Князь посмеивался.
     Пера снял с пояса меч, положил его к ногам князя и стал рассказывать, как жил в ултыре Сюзя, как охотился, ловил рыбу в Шабирь-озере вместе с оштяками Юргана.
     - Но большой отец прогнал меня из ултыра.
     - Ты нарушил обычай отцов?
     - Я хотел взять в жены Вету. Она внучка старого Сюзя. Она из нашего ултыра, князь. Старый Сюзь продает ее чужому охотнику. Я остался один. Тебе буду служить.
     - Я верю тебе, богатырь!
     Пера поднял с земли меч, поклонился князю и сказал:
     - Парня зовут Ивашкой. Он сын Кондратия Руса. Хорошего человека сын.
     - Меня крестил епископ Иона, - сказал молодой князь Ивашке. - Поп русов Иона, надевая кресты моим воинам, велел жить праведно, почитать бога и князя.
     Ивашка выдернул крест из-под рубахи.
     - Хошь, поклянусь на кресте?
     Ивашка поклялся служить верно, за чужую спину в бою не хорониться, худого в душе не держать.
     Князь Матвей отпустил их. Они ушли к своему костру.
     Пера сразу уснул, а Ивашка ворочался с боку на бок, ругал хитрого ултырского князя и думал о родном доме. Вспомнил ни с того ни с сего, как хлеб молотили прошлой осенью, как избу конопатили, окна в хлеву завешивали берестой. За неделю до покрова волки собирались в стаи, коров и овец запирали в хлев. Тятька скармливал последний, дюжинный сноп скотине, ставил на повети в хлебальной чашке пиво, кланялся дедушке-дворовому и просил: "Береги, хозяин, скот зимующий от хвори липучей, от силы нечистой". А с Параскевы-роженицы начинали сумерничать. Татьяна зажигала светец, ставила под него корыто с водой. Огонь с лучины капал на воду и шипел. Тятька зашивал подволожные лыжи, а он с братьями стрелы тесал, липовые, на белку. Липа сладкой травой пахла... Девки пряли у печки. Татьяна варовые нитки сучила и рассказывала про нечистую силу, будто боится нечистая сила солнышка ясного, дня светлого, а как солнышко угасать начнет, земля замертвеет - тогда ее царствие. Бесится тогда, воет нечистая, душу христианскую ищет.