Прочитано:

62%

     Зоня продолжала хохотать.
     Сквозь смех она проговорила:
     - Если бы вы ломали себе голову три дня и три ночи, то и тогда не разгадали бы; это напрасно! А что я знаю, это, ей Богу, правда, и вам, изменникам и обольстителям женщин; не скажу это - тоже правда!
     Надеясь выпытать от нее тайну, Кохан стал усиленно ухаживать за ней, притворяясь влюбленным, но девушка сразу поняла его цель и начала над ним подшучивать.
     - Если вы думаете, что я вам открою тайну даром, ха, ха, то горько ошибаетесь.
     - А, так вы намерены ее продать? Сколько же вы хотите? - спросил Рава.
     - За деньги я ее не отдам! - возразила девушка. - Впрочем, я ее жалею...
     - Вы меня лишь интригуете и попусту болтаете! - воскликнул Кохан. - Вы ничего не знаете, а потому и ничего сказать мне не можете.
     Зоня ударила себя в грудь.
     - Да я готова присягнуть, что знаю...
     Кохан недоумевал и размышлял над тем, как бы заставить девушку проболтаться.
     Через несколько дней он снова пристал к ней.
     - Ты говорила, что не откроешь своей тайны даром и не продашь ее за деньги, чего же ты хочешь?
     Девушка взглянула ему в глаза.
     - Женишься на мне? - спросила она. - Но нас обвенчает не аббат из Тынца, а сам епископ, или кто-нибудь из старших духовных в замке в присутствии всех и средь бела дня.
     Рава обратил это в шутку.
     Однако мысль о тайне Рокичаны не покидала его.
     Он предположил, что какая-нибудь из служанок Кристины знает о ней что-либо предосудительное, и начал их расспрашивать, но он узнал только то, что Кристина, подобно тому как в Праге имела обыкновение запираться по утрам в отдельной комнате вместе с экономкой, так и в Вавеле ежедневно утром, а иногда и несколько раз на день, удалялась с Зоней в отдельную комнату, доступ в которую был всем запрещен, и запиралась на ключ.
     Ни одна из служанок не могла подсмотреть, что там происходило. Кристина всегда выходила оттуда освеженная, помолодевшая, с прекрасно завитыми волосами.
     Это наводило на мысль, что Зоня в самом деле могла знать какую-то тайну.
     При следующей встрече Рава возобновил разговор о тайне, обещая девушке, какое ей угодно будет вознаграждение, только не брак, к которому он питает непреодолимое отвращение.
     - А я дала себе слово, что должна выйти замуж в Польше, - возразила плутовка.
     - В таком случае, я найду тебе жениха вместо меня, - сказал со смехом Кохан.
     - Согласна, - ответила Зоня, - но он должен быть мне по вкусу. Я хочу богатого, молодого, красивого; за мещанина я, конечно, не пойду, - он должен быть дворянином!..
     - Не требуешь ли ты слишком много? - рассмеялся Рава.
     - Но я знаю, что тайна моя этого стоит, - полушутя ответила Зоня. - Ведь вы хотите выжить новую королеву, а обвинений против нее у вас никаких нет! Правда? Ведь она вам в тягость? А средство-то в моих руках! Изменю бедной женщине, - вздохнула она, - так уж, по крайней мере, за дорогую цену. Дайте мне такого мужа, какого я хочу!
     Кохан сначала принимал все это за шутку, но через несколько дней убедился, что иначе она не уступит.
     - Я бы, конечно, не поступила так ни за какие деньги, даже за жениха, - говорила она в свое оправдание, - ну, так что же? Так или иначе, не сегодня, так завтра, вы от Рокичаны избавитесь, так пусть, по крайней мере, ваш бесчестный поступок пригодится кому-нибудь.
     Старания Кохана выведать что-нибудь от Зони продолжались долго; девушка не уступала, стараясь разбудить в нем любопытство и дразня его; минутами он ей верил, а минутами подозревал в хитрых и коварных замыслах.
     Он любил проводить с ней время за ее веселый нрав и болтовню, но не допускал даже мысли жениться на ней. Наконец, ему удалось найти молодого и красивого, правда не богатого, но с надеждой на наследство после дяди, Доливу Янка, которого он начал сватать Зоне. Она объявила, что за неимением лучшего, готова пойти за него.
     Кохан обещал молодому человеку от имени короля (хотя и без его ведома) золотые горы, и пылкий юноша, познакомившись с Зоней, потерял голову. Но с хитрой и недоверчивой девушкой не так-то легко было довести дело до конца. Выйти за Янка она соглашалась, но обещала открыть тайну только после свадьбы.
     Кохан, раздраженный и измученный ожиданием, согласился и на это.
     Свадьба была сыграна в замке за счет короля, так как он был опекуном Доливы.
     Кохан ожидал новобрачную при выходе из костела и сопровождал ее в покои, где были уставлены свадебные столы; Зоня насмешливо улыбалась.
     - А что было бы, - шепнула она, - если б я теперь как дети, играющие в чет или нечет, открыла руку и показала бы что в ней ничего нет?
     Кохан погрозил ей пальцем.
     Подразнив его, новобрачная, наконец, промолвила:
     - Завтра утром придешь ко мне и узнаешь, что нужно.
     На следующий день Рава явился к молодым, и Зоня приняла его с полушутливой, полусерьезной улыбкой. Она долго раздумывала, прежде чем начала.
     - Ежедневно по утрам, - промолвила она тихо, как бы заставляя себя говорить, - королева уходит со мною в отдельную комнату и запирается там. Завтра я забуду запереть дверь на замок; пусть король придет, и то, что он увидит, будет достаточно...
     И не докончив, она быстро убежала.
     Хотя Кохан ничего определенного не узнал, он тотчас же отправился к Казимиру, признался ему во всем затеянном и передал последние слова Зони.
     Король давно уже не виделся с Кристиной и избегал встречи с ней: ему надоели ее упреки и проклятия.
     Рассказ Кохана заставил его призадуматься.
     - Ну, так и быть, пойду, - сказал он. - Я буду заботиться о ней и о сыне, но должен же я когда-нибудь освободиться от этой несносной женщины.
     На следующий день все было устроено так, чтобы Казимир, не встретив никого по дороге, мог, как бы случайно, явиться в таинственную комнату Рокичаны.
     Кохан провел его туда; они благополучно дошли, и у дверей Кохан оставил короля одного. Казимир взялся за ручку.
     Дверь оказалась незапертой. Он вошел, и Зоня, услышав шум его шагов, как бы в испуге, бросилась к дверям, но было уж слишком поздно, Рокичана сидела перед зеркалом. Обыкновенно голову ее покрывали густые, темные волосы, завитками художественно обрамлявшие ее лоб. Теперь же глазам короля представилась безволосая, почти совсем лысая и, вероятно, от употребляемых мазей и втираний, покрытая пятнами и рубцами голова.
     Рокичана при виде короля, перед которым она так долго и ловко скрывала свою тайну, пронзительно вскрикнула и, закрыв лицо руками, нагнулась к столу. В первый момент казалось, что она в обмороке, но гнев придал ей силы, ярость овладела ею, и она, вскочив, растрепанная, с воспаленными глазами, бросилась к Казимиру.
     - На, смотри! - воскликнула она. - Ты, вероятно, меня подозревал и желал узнать, какова я. Мне изменили, меня выдали... Я такого срама не перенесу!
     Со злости она сильным ударом руки толкнула рядом стоявшую Зоню и крикнула ей:
     - Убирайся с глаз моих, змея подколодная!
     Король стоял молча; его отвращение к этой взволнованной, увечной женщине еще более увеличилось, но вместе с тем, он почувствовал к ней сострадание.
     - Вы не можете жаловаться, что вы обмануты, - произнес он, - потому что вы и меня долго обманывали. Мы и так не могли бы дольше вместе жить, так как эти вечные упреки и ссоры слишком постыдны. Лучше всего будет, если вы удалитесь из Кракова; о сыне я не забуду и воспитаю его как королевское дитя.
     Но Рокичана его не слушала, она с воплями и с истерическими рыданиями бросилась в кресло.
     Казимир молча удалился, приказав Кохану немедленно послать к ней служанку.
     В тот же день почтенный священник, духовник этой несчастной, непризнанной королевы, явился к ней для переговоров по поручению короля.
     Рокичана, раньше упорно отказывавшаяся возвратиться в Прагу, теперь не противилась и не настаивала на том, чтобы остаться в Кракове. Она осталась верна себе и гордо отказалась от всяких даров и вознаграждений, согласившись только, чтобы обеспечили будущность ребенка.
     Все подаренные ей королем драгоценности она велела отнести в сокровищницу, не оставляя даже перстня с сапфиром, который был первым звеном в разорванной теперь цепи.
     С той же настойчивостью, как и раньше, покинутая всеми, она продолжала оставаться на своем посту, она теперь поспешно готовилась к отъезду, не желая и часу далее оставаться здесь. Ребенка она пожелала взять с собой и оставить его у себя, пока он не вырастет.
     Наконец настал день ее отъезда; рано утром, еще до восхода солнца, тайком, в закрытом экипаже, в сопровождении слуг, она выехала из краковского замка, приняв все меры, чтобы не быть узнанной. На большом расстоянии от города ее ожидал брат со своими слугами, чтобы проводить до Праги.
     Когда утром Кохан доложил королю об отъезде Рокичаны, он облегченно вздохнул, что ее нет уже в замке, но вместе с тем, он почувствовал угрызения совести. Ему стало жаль ее, и он на следующий день отправил Кохана в Прагу узнать, благополучно ли она доехала, спросить ее о дальнейших планах и передать ей, что она всегда может рассчитывать на покровительство Казимира.
     Послушный королевский фаворит, хотя и знал, что его ждет не особенно любезный прием, однако, поехал, Он не торопился в дорогу и, прибыв в Краков и остановившись в доме Вуйка, где после смерти отца Зони хозяйничал ее брат, неохотно поплелся к Рокичане, поселившейся в том же доме, где она и раньше жила.
     Хотя прошло лишь короткое время после ее приезда, однако она уже успела устроиться почти по-королевски; свита и челядь были разодеты, и Кохан заметил, что обычаи двора строго соблюдались. Он должен был долго ждать в приемной, затем дворецкий отправился доложить о приезде королевского посла. Сначала ему было отказано в приеме, но после его неотступных просьб и уверений, что он не уедет из Праги, не повидавшись с Кристиной, она, наконец, уступила и назначила ему время приема.
     Когда Кохан явился, он нашел всех ее придворных, стоявших в передней как бы напоказ великолепно одетых, а она сама, украшенная драгоценными камнями, с нарочно одетой маленькой диадемой на голове, приняла его в зале гордо и величественно, как королева.
     Видно было, что она не желает отказаться от титула, на который, по ее мнению, она имела полное право.
     Едва ответив на поклон королевского фаворита легким кивком головы, она хладнокровно его выслушала и равнодушно ответила:
     - Можешь передать своему господину, что Рокичана не нуждается в нем и ничего от него не примет; она сумеет соблюсти свое достоинство и ни в коем случае не заставит его краснеть за себя.
     Кохан молча выслушал, сознавая что все возражения бесполезны. Кристина величественно поднялась с позолоченного сидения и, дав знак двум пажам в пурпурных платьях нести шлейф ее платья, вышла из зала в сопровождении женской свиты, следовавшей за ней парами.
     Дворецкий Рокичаны пригласил Кохана на приготовленный ужин, но королевский фаворит, обиженный таким приемом, не хотел ни минуты дольше остановиться в этом доме и, с гордостью отказавшись от приглашения, простился и ушел.
     Королю, конечно, не могла быть приятной претензия Рокичаны считать себя до конца жизни королевой; он, вероятно, предпочел бы выдать ее замуж и этим, так сказать, стереть все следы своего увлечения; но на это никоим образом нельзя было рассчитывать, принимая во внимание характер этой женщины.
     Освободившись от этого неприятного стеснительного сожительства, Казимир решил впредь не жениться и не увлекаться никакими надеждами на семейное счастье.
     Он подчинился своей судьбе и голосу старого пророчества:
     "Ты не оставишь после себя потомка!"
     Еще во цвете лет он уже был равнодушен ко всему, благодаря этой тщетной борьбе с судьбой, из которой уже столько раз он выходил побежденным. Утомленный, опечаленный, разочарованный, он опять всецело предался приведению в исполнение того, что должно было увековечить его память.
     На этом поприще он видел поле деятельности, удовлетворяющее всем его желаниям и стремлениям.
     На глазах людей возникали города и замки, сокровищницы наполнялись богатствами, страна, благодаря мирному времени, заселилась, и в нее прибывали пришельцы из Пруссии и других соседних земель; могущество и слава великого короля росли, и внутренние силы государства увеличивались.
     Но когда среди всех этих удач любимцы короля, как Вержинек, Кохан, Сухвильк, Вацлав из Тенчина, видели мрачное чело Казимира, его мечтательный, блуждающий, как бы чего-то искавший взор, - они чувствовали к нему сострадание и сочувственно перешептывались:
     - Что за польза для него от всего этого, когда он несчастен и счастливым уже быть не может!
     Кохан в таких случаях нетерпеливо пожимал плечами и недовольным тоном возражал:
     - Почему же не может? Правда, что судьба довольно долго его преследовала, но в его годы не следует отчаиваться. Ведь он свободен, может найти себе женщину по сердцу, может жениться.
     Но когда Кохан заводил об этом разговор с королем, намекая на то, что легко можно найти подругу жизни, Казимир всегда отмалчивался и с презрительным выражением лица менял разговор. Он даже как бы стал избегать общества женщин.