Прочитано:

34%

     Между епископом, двором и Вавелем был полный разлад.
     Король не высказывал ни беспокойства, ни заботы, не допытываясь о том, что ему грозило, и знал только то, что услужливые слуги ему доносили.
     Он сделал выговор Кохану, запретил все разговоры о произошедшем, а так как ксендз Сухвильк, посланный к Бодзанте, не принес ему никакого ответа, он его и не домогался.
     Жизнь текла обычным спокойным темпом. Король усердно занимался государственными делами и заводил порядки где только мог; он велел предпринять разные постройки и велел лично осматривать строящиеся здания. О возврате Злоцких земель и речи не было.
     В то время, как в Вавеле все было спокойно, вокруг епископа сгруппировались все, относившиеся неприязненно к королю. Они хотели воспользоваться сопротивлением духовенства королевской власти.
     Чем хладнокровнее и равнодушнее был Казимир, тем более возрастало возмущение в епископстве, а ксендз Баричка каждый раз новыми донесениями подливал масла в огонь.
     Епископ Бодзанта, человек сварливый, беспокойный, честолюбивый, косился на тесную дружбу короля с епископом Богорией, на снисходительность последнего к Казимиру, способствовавшую усилению его влияния на короля, и на положение, которое занял при короле племянник архиепископа, Сухвильк. Между светской и духовной властью происходили хотя и тихие, но постоянные стычки. Бодзанта старался отвоевать для духовенства его прежнее независимое положение, когда оно возводило и низводило королей, пользуясь большей властью, чем они.
     Увеличение светской власти, соперничество гнезненской метрополии, уменьшение власти краковского епископа его угнетали. Воинственно настроенный, он стремился вызвать борьбу, уверенный в успехи и в поддержке Рима. В свое время ему удалось остаться победителем в борьбе с орденом, недоброжелательно отнесшимся к нему; теперь он надеялся победить короля и заставить его относиться с большим уважением к духовной власти.
     Дело уже не шло о самих Злоцких землях. Король, позволивший себе дать отпор епископу, был охарактеризован как человек самых скверных нравов, развратный, своевольный, и епископ угрожал тем, что он считает своей обязанностью наказать короля.
     Эту распрю, ежедневно увеличивавшуюся, разжигали донесениями о том, что король и слышать ни о чем не хочет и вида не подает, что чего-нибудь боится. В епископстве знали обо всем, касавшемся частной жизни короля; снова подняли вопрос о королевстве, пересчитывали невероятное количество любовниц Казимира и выдумывали разные небылицы.
     Баричка в страшном гневе прямо со свадьбы отправился к епископу с жалобой на дерзкий поступок Кохана, сваливая вину за это на короля.
     Епископ Бодзанта, не терявший надежды принудить Казимира своими угрозами к уступке, выжидал, но в замке он перестал бывать. Король видел его только издали в костеле, избегая с ним встречи; на совещания он его не приглашал.
     Между тем, нетерпеливый Баричка торопил Бодзанту. По его мнению необходимо было окончательно решиться на выступление.
     Наконец, в один прекрасный день епископ, поддавшись натиску, решился поехать в замок. Король в это время только что возвратился с охоты в Неполомицах, и были слухи, что он собирается в Прагу.
     Этот визит короля чешскому двору объяснили, как и все его другие поступки, желанием Казимира развлечься на свободе с красивыми чешками. В замке узнали накануне, что на следующий день Бодзанта из костела прибудет к королю.
     Ласковый и добрый по отношению к низшим, Казимир в тех случаях, когда ему нужно было защищать свое королевское достоинство, принимал авторитетный тон и не давал себя испугать.
     Епископ, решившись выступить против короля, не хотел чтобы предпринятые им шаги стали всем известны, так как он боялся еще начать войну... Он решил сделать Казимиру выговор наедине.
     Казимир на это надеялся.
     До окончания обедни, лишь только король возвратился в замок, ему доложили о приходе Бодзанты. Казимир согласно обычаю вышел его приветствовать, не высказывая никакой перемены в своем поведении по отношению к епископу. Король имел преимущество перед Бодзантой, сохранив полное хладнокровие; между тем последний, долго не решавшийся на этот шаг и боровшийся с собой, был взволнован, беспокоен и преждевременно раздражен.
     Когда они поздоровались, и король пригласил епископа сесть в присутствии нескольких чиновников, стоявших вдали, Бодзанта неуверенным голосом, озираясь кругом воспаленными глазами, попросил о разговоре наедине; Казимир сделал знак, и все присутствовавшие удалились.
     Хладнокровие и невозмутимое спокойствие короля сильно раздражали Бодзанту.
     - Я пришел сюда, - отозвался он дрожащим и прерывающимся голосом, - по обязанности, как исповедник вашего величества. Мы ответственны за малейшую овечку из нашего стада, тем более за такую, которая своим примером портит других!
     Он взглянул на короля, спокойно слушавшего его, не выказывая ни малейшего волнения.
     - Ваше величество! Я начну с дела, касающегося церкви. Несправедливость совершена не только по отношению у имуществу, но оскорбили авторитет церкви, а также и мой! Отобрали у меня земли...
     - Я знаю об этом, - прервал спокойно Казимир. - Я послал к вам ксендза Яна, чтобы выяснить это дело. Предки мои подарили эти владения церкви, и я не думаю их отбирать. Между мною и вашим предшественником, покойным Янгротом, состоялось соглашение об отмене, в силу чего я взял Злоцкие земли, а вместо них дам другие.
     Епископ, пребывавший уже в приподнятом состоянии, окончательно разгорячился и воскликнул:
     - Я не знаю ни о каком соглашении и не желаю никакой замены, я только добиваюсь возврата церковной собственности! Дело идет о моем достоинстве, о нерушимости авторитета духовенства, интересы которого я защищаю!
     Намекая на Богорию, он саркастически добавил:
     - Я не принадлежу к числу тех пастырей, которые вследствие преступной снисходительности к светской власти идут на всякие компромиссы... Плохой пример может повести к пагубным результатам. То, что принадлежит церкви, не может быть ни отобранным, ни замененным - оно неприкосновенно.
     Он взглянул на короля, на лице которого ничего не выразилось.
     - Я уважаю церковь, и я ее верное чадо; совесть моя чиста и, основываясь на моем соглашении, я готов отстаивать свое дело в Риме; но я не могу отдать обратно земли, потому что выставил бы себя на посмешище.
     - Так вы предпочитаете подвергнуть меня осмеянию! - возмутился Бодзанта. - Вы угрожаете мне Римом? Я тоже знаю туда дорогу!
     Слова эти были сказаны тоном вызывающим, угрожающим, оскорбительным для короля. Опираясь на руку, повернув свое спокойное лицо в сторону говорившего, Казимир молча слушал.
     Это хладнокровие раздражало епископа и вызвало его гнев.
     Король, значит, вовсе не хотел оправдываться перед ним, даже не имел желания его смягчить.
     - Я не только с одним этим делом пришел к вам - я долго молчал, я долго ждал, совесть моя не чиста. Кто же вам скажет правду, если не я, ваш духовный руководитель? Вы ведете плохой образ жизни, я вынужден повторить вам те же слова, которыми когда-то Станислав попрекал Щедрого, вы ведете гадкий образ жизни. Королева удалена, на ваших любовниц указывают пальцами. За грехи ваши ваша страна попадет под чужую власть. Как ваш духовник, я вас призываю, король, начать сызнова свою жизнь по-христиански. Удалите распутниц и дерзких любимцев, призовите обратно королеву! Я этого требую!
     Дрожащий голос епископа громко раздавался, и его слышно было в соседней комнате. Казимир немного побледнел, лицо его стало более строгим.
     - Я знаю свои грехи и за них отвечу перед Богом. Я не могу жить со своей женой! Это был необдуманный брак, и я несу ответственность за него; королева не останется в обиде. Моих любовниц никто не видел, и этот упрек скорее относится к вашим подчиненным аббатам и прелатам, чем ко мне. Заставьте раньше очиститься от грехов тех, которые близко к вам стоят, и от которых исходит соблазн!
     Епископ привскочил с места, подняв руку:
     - Вы - король! - воскликнул он. - Но вы не имеете власти над духовенством! Слуги церкви вам не подчинены. Я еще раз прошу вас исправить свою жизнь, иначе я буду вынужден прибегнуть к оружию, которое мне дано в руки! Если церковь вас отлучит, трон пошатнется под вами, и вы, подобно отцу вашему, станете изгнанником, но не вернетесь обратно, как он это сделал!
     Воспоминание об отце сильно взволновало короля, и кровь отлила от лица его.
     - Поступайте со мной, как хотите! - воскликнул он гневно. - Но не оскорбляйте памяти моего отца! Вы на это не имеете никакого права!
     Король поднялся с места и гордо произнес:
     - Прощайте!
     Епископ был ошеломлен и не мог ни слова возразить королю, медленным шагом подошедшему к дверям и скрывшемуся за пурпурной портьерой.
     Обессиленный от волнения, Бодзанта опустился на стул. В этот момент в комнату вошли через другие двери Сухвильк, Отто из Пильцы, воевода и староста сандомирский, Ясько из Мельштына и некоторые другие.
     Ясько, поклонившись епископу, тихо сказал ему, что король почувствовал недомогание и просит у Бодзанты извинения.
     Епископ, не желая обнаружить, насколько он был сердит и обижен, быстро поднялся, бормоча что-то и, благословив присутствующих, поспешно направился к выходу. Придворные проводили епископа с большим почетом.
     Этим окончилась аудиенция Бодзанты у короля, на которую он возлагал столько надежд.
     Он возвратился домой опечаленный, в глубине души сознавая, что своим бестактным воспоминанием об отце короля он испортил все дело.
     Ксендз Баричка, с нетерпением ожидавший в епископском дворце возвращения Бодзанты, понял из его упорного молчания, что первый блин был комом. Только спустя некоторое время епископ, успокоившись, рассказал, что ему не удалось победить упрямство короля, что возможно, Казимир еще обдумает все, о чем Бодзанта ему сказал. Нужно запастись терпением и обождать.
     Ксендз Баричка был совершенно противоположного мнения. Он поцеловал руку епископа и решительно заявил:
     - Нельзя им дать ни минуты для размышления. Надо ковать железо, пока оно горячо, а потому не следует им дать ни минуты передышки, надо их громить и предать анафеме.
     Баричка страстно продолжал:
     - Если вы сами не хотите наказать безбожников, по доброте сердечной жалея их, то пошлите меня! Я не испугаюсь и с крестом в руках пойду в толпу громить короля и с амвона буду проповедовать против него! Для меня он не король, а неисправимый закоренелый грешник, клятвопреступник!
     Ксендз Баричка до того разгорячился, что епископ, пристыженный его смелостью, приказал ему успокоиться и замолчать.
     В Вавеле среди придворных царило большое возбуждение, так как многие из них невольно слышали часть разговора вследствие громкого голоса Бодзанты. Некоторые возмущались епископом, намеревались пожаловаться папе; Отто из Пильцы настаивал на том, что епископа следует заключить в тюрьму за оскорбление короля; более умеренные, видя, что король совершенно спокоен и ни с кем не говорит о посещении Бодзанты, предполагали, что оно не повлечет за собой никаких плохих результатов.
     За столом во время обеда разговаривали о турнирах, о новом оружии, об известиях из Венгрии, о крестоносцах, но ни слова об епископе. Один лишь Отто из Пильцы, сильно привязанный к королю, не мог успокоиться. Кохан не спускал с него глаз, так как он его уже заранее настроил. Как только обед окончился и начали расходиться, Кохан вместе с Отто отошли в сторону.
     - Пан воевода, - улыбаясь, тихо сказал Кохан, - я хорошо знаю короля; он простил бы епископу все, но не простит ему неуважение к памяти своего отца. Я знаю, что если он сам не будет мстить, то будет очень благодарен тому, кто вступится за его честь. Ваши земли граничат с владениями Бодзанты. Прикажите своим чиновникам задеть кутейника; ему придется тогда обратиться к королю с жалобой и просить защиты против вас, и может быть, в этом случае удастся все уладить.
     Отто из Пильцы ничего не имел против.
     - Я сделаю так, - сказал он, - у нас имеются спорные вопросы о границах, и мне легко будет обидеть Бодзанту.
     Кохан поцеловал его руку.
     - Старик проницателен и видит хорошо чужие дела, а не видит того, что у него под носом делается, - сказал он и, заранее радуясь эффекту своих слов, продолжал:
     - Интересную историю рассказывают о нем и о его брате Завише. В своем родовом имении, Яникове, Бодзанта велел построить замок, потому что ему захотелось подражать королю. Он поручил своему брату заведовать постройкой, и вот уже два года прошло, и еще ни один камень не положен, ни одной балки там еще нет, а Завиша ежегодно заставляет епископа платить крупные деньги за работы, которые еще не начались. Когда Бодзанта рассказывает о своем несуществующем замке и восхищается им, люди покатываются со смеху. Епископ все порывается поехать в Яников и посмотреть на стены, которые ему так дорого обошлись, но предусмотрительный Завиша всегда находит какие-нибудь препятствия для его приезда. Тем временем он немало денег туда ухлопывает.
     Рассмешив воеводу этим рассказом, который не был вымыслом, Кохан еще раз напомнил ему о том, чтобы он не щадил земель епископа.
     - Это единственный способ, - сказал он, - так как он не сумеет сам защищаться и будет вынужден обратиться к королю за правосудием, а тогда мы с ним рассчитaemся за Злоцкие земли и заставим его согласиться на замену их иными.
     Отто из Пильцы, доверявший Кохану, не сказав ничего королю, на следующий день уехал в Сандомир и сейчас же приступил к выполнению своего плана.
     Через несколько дней декан прибежал на двор епископа с жалобой. Королевские чиновники хозяйничали в лесах, взяли дворовых людей с земель епископа и переселили их, отряд войск занял часть владений, принадлежавших епископу.
     Такое насилие, подобного которому не было со времен короля Локтя, не могло быть случайным, и в нем чувствовалось, что оно произошло вследствие приказания свыше, что это предлог, чтобы вызвать войну.
     Епископ, выслушав жалобы прибывшего, сильно вспылил и хотел сейчас же ответить на это анафемой; его с трудом сдержали.
     Послали за Баричкой, который прибыл торжествующий.
     - Случилось так, как я предсказывал! - воскликнул он. - Им безнаказанно сошло одно, и они пробуют другое в вознаграждение за терпение пастыря! Тут необходимо громить! Громить необходимо!
     В этот день епископ созвал капитул на совещание.
     Когда папа в свое время посвятил Бодзанту в епископский сан, капитул не смел против этого протестовать и очень холодно относился к Бодзанте. Собранные каноники, молча выслушав все жалобы, и не приняв близко к сердцу столкновения между королевской властью и епископом, ничего не отвечали на сделанные им предложения.
     Бодзанта, собственно говоря, и не спрашивал их совета. Он совершенно подпал под влияние Барички и слепо шел за ним.
     Ксендз Марцин был за объявление войны королю и согласен был принять мученический венец; он предлагал сопровождать сейчас же епископа к королю и поддержать его в его жалобах на произвол королевских чиновников.
     После продолжительного совещания Бодзанта заявил, что ему неудобно вторично идти к королю, после того как король его первый раз отправил.
     Баричка предложил епископу, что он отправится в замок от его имени и поставит ультиматум королю.
     Епископ колебался дать свое согласие, хотя это было ему очень желательно; он, в сущности, предпочел бы посла более хладнокровного, но Баричка настаивал, просил, умолял.
     Наконец мечты его исполнились! Бодзанта согласился и назначил день.
     Это было в конце января, и так как король часто уезжал на охоту, то боялись его прозевать, а потому, как только было решено послать Марцина в замок, он в тот же день туда отправился.
     Долгое ожидание, страстное желание выступить обличителем порока, необыкновенное усердие человека, проникнутого сознанием святости своей миссии, всю ночь не дали Баричке сомкнуть глаз.
     Он ее провел на коленях в своей холодной комнатке, моля Бога вдохновить его и дать ему силы навести короля на путь истины. На рассвете он пошел к обедне в церковь в Вавеле, и там со слезами на глазах благодарил Всевышнего за то, что ему дана возможность подвергнуть свою жизнь опасности для славы Божьей.
     После этой пламенной молитвы, возвратившись в ризницу, проникнутый священным огнем и жаждой мученического венца, он был до того погружен в свои мысли, что ничего не видел перед собой; когда он начал снимать с себя духовное облачение, он увидел стоявшего и как бы ожидающего его Сухвилька.
     Они были два совершенно противоположных типа. Оба были достойны уважения, но каждый в своем роде. Баричка был сотворен для апостольской жизни, Сухвильк был спокойным повелителем и руководителем.
     Баричка проводил время большей частью в молитвах, а Сухвильк был человеком дела. Насколько один был горяч, настолько второй был рассудителен. Первый из них знал свет таким, каким он его видел с амвона и в церкви, второй знал его, наученный жизненным опытом.
     Ксендз Марцин, предчувствуя, что ему не избегнуть разговора, которого он вовсе не желал, хотел немедленно выйти из ризницы. Ксендз Сухвильк с достоинством загородил ему дорогу и приветствовал его.
     - Одно слово, отец мой, - произнес он, - я хоть и вижу, что вы торопитесь, но все-таки выслушайте меня.
     Баричка лишен был возможности отказаться от разговора.
     - Я такое же духовное лицо, как и вы, отец мой, - продолжал ксендз Ян. - Я хочу этим сказать, что всякие вообще дела, касающиеся церкви и положения духовенства, меня так же интересуют, как и вас. Я знаю, что вы по распоряжению пастыря посланы к королю. Никто из нас, духовных лиц, не смеет прекословить воле епископа. Исполняйте ее, но не забывайте, отец мой, что слуги церкви, поддаваясь гневу и страсти подобно простым смертным, совершают деяния, неугодные Богу. Поступайте снисходительно, и вы достигнете лучших и больших результатов.
     Баричка покраснел.
     - Я поступаю так, как велит мне совесть и обязанность, налагaemая на меня духовным саном, - нетерпеливо возразил он. - Все средства достигнуть чего-нибудь добром исчерпаны, теперь нужны мужество и строгость. Спаситель, наказывая людей, торговавших своей совестью, гнал их из храма, и мы, слуги Его, должны иногда прибегнуть к этому бичу, чтобы наказать грешников.
     Сухвильк терпеливо слушал.
     - Да, Христос единственный раз в жизни пустил в ход такое наказание за неуважение к Отцу Своему, но Он мог это сделать, потому что Сам был Богом. Но мы, люди, не обладaem Его мягкостью, любовью, покорностью и снисходительностью. Такими Он нам велел быть через апостола Павла. Отец мой! Заклинаю вас! Не поддайтесь гневу. Помолитесь еще раз Богу и просите Его послать мир душе вашей, идите к королю с правдой на устах, но с любовью в сердце. Король грешен, и я не прошу вас быть снисходительным к нему, я только умоляю вас владеть собою. Он король...
     - Для меня он человек и грешник, - возразил Баричка.