Прочитано:

69%

     Но однажды он обнаружил себя целеустремленно идущим, без какой-либо охоты со своей стороны, к невидимой черте, которая удерживала чудовище на расстоянии. Монстр, как всегда, был здесь и наблюдал за домом. Но в этот день вместо того, чтобы повернуть назад и убежать в дом в поисках защиты, дон Хуан продолжал идти вперед.
     Невероятная волна энергии заставляла его идти, не заботясь о своей безопасности.
     Чувство тотальной беспристрастности позволило ему предстать перед чудовищем, которое терроризировало его много лет. Дон Хуан ждал, что монстр бросится на него и схватит за горло, но эта мысль больше не ужасала его. На расстоянии нескольких дюймов он взглянул на чудовище, а потом переступил линию. Но монстр не бросился на него, чего всегда боялся дон Хуан, вместо этого он стал расплываться, потеряв свои очертания, и наконец превратился в туманную бесцветность, в едва различимое пятно тумана.
     Дон Хуан подошел к туману, и пятно отступило как бы в страхе. Он гнал пятно тумана через поля, пока не понял, что от монстра ничего не осталось. И тогда у него появилось знание, что здесь никогда ничего не было. И все же он не мог объяснить себе, чего же он боялся. У него появилось смутное ощущение, что, хотя он точно знал о существовании монстра, что-то мешало ему думать о нем. Он тут же понял, что этот негодяй, нагваль Хулиан, знает все, что происходило здесь, знает всю истину. До этой минуты дон Хуан даже не предполагал, что нагваль Хулиан способен на такое надувательство.
     Перед тем, как свести с ним счеты, дон Хуан решил отдаться удовольствию обойти без провожатых все владения этого дома. Никогда бы раньше он не позволил себе этого. Прежде, когда ему надо было выйти за невидимую черту, его сопровождал кто-нибудь из хозяев этого дома. Это ставило серьезные ограничения на его передвижения. Два или три раза он пытался пройтись в одиночку, но понял, что рискует быть уничтоженным в лапах монстра.
     Переполненный необычной мощью, дон Хуан вошел в дом, но вместо того, чтобы похвастать своей новой свободой и силой, он собрал всех домочадцев и гневно потребовал, чтобы они объяснили причину своей лжи. Он обвинил их в том, что они заставляли его работать, как раба, играя на его страхе перед несуществующим чудовищем.
     Женщины рассмеялись, словно он рассказал им веселую шутку. И только у нагваля Хулиана был вид провинившегося, особенно когда дон Хуан, ломающимся от сильной обиды голосом описал три года своего постоянного страха. Нагваль Хулиан не выдержал и заплакал во весь голос, когда дон Хуан потребовал извинения за то беспокойство, с каким его эксплуатировали.
     - Но мы же говорили тебе, что чудовища не существует, - сказала одна из женщин.
     Дон Хуан возмущенно посмотрел на нагваля Хулиана, который тут же испуганно с" ежился.
     - Он знал, что монстр существует, - закричал дон Хуан, тыча пальцем в сторону нагваля.
     И вдруг он понял, что сказал неправду, так как нагваль Хулиан первоначально говорил ему, что чудовища не существует.
     - Чудовища не было, - поправился дон Хуан, дрожа от ярости. - это был один из его трюков.
     Нагваль Хулиан, бесконтрольно зарыдав, попросил прощения у дон Хуана, в то время как женщины выли от хохота. Дон Хуан никогда не видел их в таком состоянии.
     - Ты знал с самого начала, что никакого чудовища не было. Ты обманул меня, - кричал он нагвалю Хулиану, который, опустив голову, с глазами, полными слез, признал свою вину.
     - Конечно, я обманул тебя, - прошептал он. - здесь никогда не было никакого монстра. А то, что ты принимал за чудовище, было просто сгустком энергии. Твой страх превратил его в чудовище.
     - Ты говорил мне, что монстр хочет сожрать меня. Как ты посмел мне так лгать? - кричал на него дон Хуан.
     - Пожирание монстром было символом, - мягко ответил нагваль Хулиан. - твой реальный враг - твоя глупость. Ты находишься в смертельной опасности, потому что твой монстр пожирает тебя сейчас.
     Дон Хуан завопил, что ему не нужны заявления слабоумного. Он настаивает, чтобы они все дали ему обещание больше никогда не ограничивать его стремление уйти от них.
     - Можешь уходить, когда захочешь, - резко ответил нагваль Хулиан.
     - Ты хочешь сказать, что я могу уйти прямо сейчас? - спросил дон Хуан.
     - А ты хочешь этого? - спросил нагваль.
     - Да, я хочу уйти из этого гадкого места и гадкой кучки лгунов, которые живут здесь, - закричал дон Хуан.
     Нагваль Хулиан приказал выплатить дон Хуану все его сбережения и с сияющими глазами пожелал ему счастья, процветания и мудрости.
     Женщины не пожелали попрощаться с ним. Они пристально смотрели на него до тех пор, пока он не опустил голову, избегая их палящего взора.
     Дон Хуан сложил свои деньги в карман, и, не оборачиваясь, ушел, радуясь окончанию этого испытания. Мир вокруг был для него знаком вопроса. Он тосковал по нему, находясь внутри дома, он был оторван от него. А теперь, молодой и сильный, он имел и деньги в своем кармане, и жажду к жизни.
     Он ушел от них, не сказав ни слова благодарности. Его гнев, так долго сдерживaemый страхом, буквально вырвался на поверхность. А ведь он даже учился, чтобы понравиться им - а теперь чувствовал себя обманутым и преданным. Ему захотелось убежать отсюда как можно дальше.
     В городе у него возникли первые нежелательные трудности. Путешествовать оказалось очень дорого и трудно. Его научили тому, что если он хочет побыстрее уехать из города, ему не следует выбирать направление, а надо просто найти таких погонщиков мулов, которые захотели бы взять его с собой. Через несколько дней он уехал с надежным погонщиком в порт Мазатлан.
     - Хотя в то время мне было только двадцать три года, - сказал дон Хуан. - я чувствовал, что прожил целую жизнь. Единственной вещью, которую я еще не испытал, был секс. Нагваль Хулиан говорил мне, что благодаря тому, что я еще ни разу не был с женщиной, я и обладаю такой силой и выносливостью. Нагваль Хулиан говорил, что у него оставалось совсем немного времени для работы со мной, прежде чем мир поймает меня.
     - Что он этим хотел сказать, дон Хуан? - спросил я.
     - Он хотел сказать, что я и понятия не имею о той чертовщине, на которую напрашивался, - ответил дон Хуан. - и что у него было мало времени, чтобы выстроить мои баррикады, моих молчаливых защитников.
     - Что такое молчаливый защитник, дон Хуан? - спросил я.
     - Это спаситель, - ответил он. - молчаливый защитник - это волна необъяснимой энергии, которая приходит к воину, когда ничто другое больше не помогает.
     Мой бенефактор знал, какое направление примет моя жизнь, когда я выйду из-под его влияния. Поэтому он изо всех сил пытался дать мне как можно больше точек зрения магов. Эти точки зрения магов должны были стать моими молчаливыми защитниками.
     - А что такое точки зрения магов? - спросил я.
     - Позиции точки сборки, - ответил он. - бесконечное количество позиций, которых могла бы достигнуть точка сборки. В каждом и любом из этих поверхностных или глубоких передвижений маг может укрепить свою новую последовательность.
     Он повторил, что все пережитое им благодаря его бенефактору или при его руководстве было результатом либо мельчайших, либо значительных передвижений его точки сборки. Его бенефактор заставлял его переживать бесчисленное множество точек зрения или выборов, количество которых было более чем достаточно, поскольку он знал, что судьбой дон Хуана было быть призванным объяснить то, что делалось магами, и кем они были.
     - Эффект этих перемещений точки сборки оказался кумулятивным, - продолжал он. - он давит на тебя, независимо от того, понимаешь ли ты это или нет. Такое накопление сработало, в конце концов, и со мной.
     - Вскоре после того, как я вошел в контакт с нагвалем, моя точка сборки сдвинулась настолько глубоко, что я мог "видеть". Я "видел" энергетическое поле в виде монстра. И моя точка зрения сдерживала дальнейшее движение, пока, наконец, я не "увидел" монстра тем, чем он был на самом деле - энергетическим полем. Я преуспел в "видении", но не знал этого. Я думал, что ничего не делаю и ничему не обучаюсь. Я был глуп до невероятности.
     - Ты был слишком молод, дон Хуан, - сказал я. - ты не мог поступить иначе.
     Он засмеялся и хотел что-то сказать, но затем, казалось, переменил свое решение. Он пожал плечами и продолжил свой рассказ.
     Дон Хуан сказал, что, когда он прибыл в Мазатлан, он был практически уже опытным погонщиком мулов, и ему предложили постоянную работу в караване мулов. Такая договоренность была ему по душе, а идея, что он будет курсировать между Дуранго и Мазатланом, безмерно радовала его. Но были две вещи, которые беспокоили его: что он до сих пор не был с женщиной, и сильное, хотя и необъяснимое желание уйти на север. Он не знал, зачем ему это. Он знал только, что где--о на севере что-то ожидает его. Это чувство было таким сильным, что в конце концов он отказался от гарантированной, постоянной работы, намереваясь отправиться на север.
     Его огромная сила и новая, непостижимая хитрость помогали ему находить работу даже там, где ее бы не нашел никто. Так, зарабатывая себе на дорогу, он упорно продвигался на север, в город Синалоа. И здесь его путешествие закончилось. Он встретил молодую вдову, индеанку из племени яки, жену человека, которому дон Хуан был многим обязан.
     Стараясь оплатить свой долг, он помогал вдове и ее детям, и, не осознавая этого, полностью вошел в роль мужа и отца.
     Эта новая ответственность легла на его плечи тяжелым бременем. Он потерял свою свободу идти, куда захочешь, он даже потерял свое желание идти на север. Эту потерю ему компенсировала глубокая привязанность женщины и ее детей.
     - Как муж и отец, я переживал моменты возвышенного счастья, - сказал дон Хуан. - но это было до тех пор, пока я первый раз не заметил нечто поистине ужасное. Я понял, что потерял чувство беспристрастности и отрешенности, которое я приобрел во время пребывания в доме нагваля Хулиана. И тогда я нашел себя похожим на тех людей, что окружали меня.
     Дон Хуан сказал, что год неумолимой шлифовки заставил его потерять последние следы той новой индивидуальности, которую он получил в доме нагваля. Он начал с глубокой, но отчужденной привязанности к женщине и ее детям. Эта беспристрастная привязанность позволяла ему играть роль мужа и отца непринужденно и со вкусом. Но с течением времени его беспристрастная привязанность превратилась в безудержную страсть, которая привела его к потере своей эффективности.
     Отход от чувства беспристрастности дал ему силу любить. Потеря беспристрастности наделила его банальными потребностями, отчаянием и безнадежностью - отличительными приметами мира повседневной жизни. И все же уход был его инициативой. За годы пребывания в доме нагваля он приобрел динамизм, который прекрасно служил ему, когда он нападал на самого себя.
     Но более иссушающей карой было знание того, что его физическая энергия убывает. Фактически, будучи в полном здравии, однажды он остался полностью парализованным. Он не чувствовал боли. У него не было паники. Было так, словно его тело, наконец, поняло, что он может получить так отчаянно желaemые им мир и спокойствие только после того, как он перестанет двигаться.
     Лежа беспомощно в постели, он мог только думать. И тогда к нему пришло понимание - он сломался, поскольку не имел абстрактной цели. Он знал, что люди в доме нагваля были экстраординарными, потому что стремились к свободе, как к своей абстрактной цели. Он не мог понять, чем была свобода, но знал, что она являла собой противоположность его собственным конкретным нуждам.
     Отсутствие абстрактной цели сделало его больным и беспомощным. Он больше не мог спасти свою приемную семью от чудовищной нищеты. Вместо этого они втянули его в ту же бедность, печаль и безнадежность, которую он знал до встречи с нагвалем.
     Пересматривая свою жизнь, он осознал, что только годы, проведенные с нагвалем, были временем, когда он не был жалким и не имел конкретных нужд. Нищета оказалась состоянием бытия, освоенного им в момент, когда конкретные потребности пересилили его.
     В первый раз с того момента, как он был ранен много лет назад, дон Хуан понял до конца, что нагваль Хулиан действительно был нагвалем, лидером, его бенефактором. Он понял, что хотел сказать его бенефактор, говоря, что нет свободы без вмешательства нагваля. Теперь у дон Хуана не оставалось сомнений, что его бенефактор и все члены дома его благодетеля были магами. С пронзающей душу болью дон Хуан понял, что упустил свой шанс быть с ними.
     Когда же давление его физической беспомощности показалось невыносимым, его паралич прошел так же таинственно, как и возник. Однажды он просто встал с постели и пошел на работу. Но его судьба не стала лучше. Он с трудом сводил концы с концами.
     Прошел еще один год. Ему по-прежнему не везло, единственное, в чем он преуспел сверх своих ожиданий, оказалось полным пересмотром своей жизни. И тогда он понял, почему он любит и не может оставить этих детей, он понял, почему не должен оставаться с ними, он понял, почему не может предпочесть один выбор другому.
     Дон Хуан знал, что он зашел в тупик и что единственным действием, которое бы соответствовало тому, чему он научился в доме нагваля, было одно - умереть, как воин. Однажды ночью, после тяжелого дня передряг и бессмысленного труда, он стал терпеливо ожидать прихода своей смерти.
     Он был так уверен в своей кончине, что его жена и дети присоединились к нему в знак солидарности - они тоже хотели умереть. Все четверо садились в полнейшей неподвижности, ожидая смерть, и ночь за ночью пересматривали свои жизни.
     Дон Хуан убедил их теми же словами, которые использовал его бенефактор.
     - Не желай ее, - говорил его бенефактор. - просто жди, пока она не придет. Не пытайся воображать, на что похожа смерть. Просто будь здесь, пока она не затащит тебя в свой поток.
     Тихо шло время, усиливая их ментально, на физическом же плане их истощенные тела говорили о своей безнадежной борьбе.
     Но однажды дон Хуан подумал, что его судьба начала изменяться. Он нашел временную работу, с группой сельскохозяйственных рабочих был нанят на уборочный сезон. Но дух имел другие планы на него. Через пару дней после того, как он начал работу, кто-то украл его шляпу. И так как ему не на что было купить себе новую, он работал без нее под палящим солнцем.
     Защищаясь от солнца, он накрыл голову тряпкой и пучком соломы. Рабочие, бывшие рядом с ним, начали смеяться и издеваться над ним. Он их игнорировал. В сравнении с тем, что жизнь троих людей зависела от его труда, то, как он выглядел, мало заботило его. Но люди на этом не остановились. Они кричали и смеялись до тех пор, пока бригадир, испугавшись, что рабочие взбунтуются, на всякий случай не решил уволить дон Хуана.
     Дикая ярость одолела чувство трезвости дон Хуана и его осторожность. Он знал, что с ним поступают подло. Моральное право было на его стороне. Он издал холодный, пронзительный крик, схватил одного из мужчин и поднял к себе на плечи, намереваясь сломать ему спину. Но он подумал о голодных детях. Он подумал об их дисциплинированных маленьких телах, когда они сидят с ним ночь за ночью, ожидая смерть. Он опустил человека вниз и зашагал прочь.
     Дон Хуан сказал, что он сел тогда на краю поля, где работали люди, и все отчаяние, которое скопилось в нем, в конце концов прорвалось. Это была молчаливая ярость - но не на людей вокруг него. Он неистовствовал на самого себя, неистовствовал до тех пор, пока весь его гнев не прошел.
     - Я сел на виду всех этих людей и заплакал, - продолжал дон Хуан. - они смотрели на меня как на сумасшедшего, которым я в конце концов и был, но это не волновало меня. Я был выше всех волнений.
     - Бригадир почувствовал жалость ко мне и подошел, чтобы успокоить меня. Он думал, что я плачу о самом себе. Он не мог знать, что я плачу о духе.
     Дон Хуан сказал, что, когда его ярость прошла, к нему пришел молчаливый защитник. Он появился в форме непостижимой волны энергии, которая покидала его с ясным чувством, что смерть вот-вот набросится на него. Он знал, что больше никогда не сможет увидеть свою приемную семью. Он извинился перед ними громким голосом за то, что его стойкости и мудрости не хватило для того, чтобы вырвать их из этого ада на земле.
     Рабочие продолжали смеяться и передразнивать его. Он смутно слышал их голоса. Слезы набухли в его груди, когда он обратился к духу и поблагодарил его за то, что он поставил его на пути нагваля, дав тем самым незаслуженный шанс быть свободным. Он слышал вопли непонимающих людей. Он слышал их оскорбления и крики, он слышал их как бы внутри себя. Они имели право насмехаться над ним. Он был у входа в вечность и не осознал этого.
     - Я понял, как был прав мой бенефактор, - сказал дон Хуан. - моя глупость была монстром, и она все-таки пожрала меня. В тот миг, когда возникла эта мысль, я понял, что все, что я мог сказать или сделать, было бесполезно. Я потерял свой шанс. Теперь я был только посмешищем для этих людей. Духа наверняка не волновало мое отчаяние. Здесь нас было слишком много - людей со своим мелким, личным адом, порожденным нашей глупостью, чтобы дух мог обращать на каждого внимание.
     - Я встал на колени и повернулся лицом на юго-восток. Я еще раз поблагодарил моего бенефактора и рассказал духу, как мне стыдно. О, как стыдно! На последнем дыхании я попрощался с миром, который мог быть прекрасным, имей бы я мудрость. Огромная волна надвигалась на меня. Сначала я чувствовал ее. Потом услышал, и, наконец, увидел ее, несущуюся на меня с юго-востока через поля. Она достигла меня и накрыла своей чернотой. И луч моей жизни ушел. Мой ад подошел к концу. Наконец-то я был мертв! Наконец-то я был полностью свободен!
     История дон Хуана опустошила меня. Он игнорировал все мои попытки поговорить о ней. Он сказал, что в другое время и в другом месте мы сможем обсудить ее. Дон Хуан потребовал, чтобы мы занялись тем, зачем пришли сюда - разъяснением мастерства сознания. Через пару дней, когда мы спустились с гор, он внезапно начал говорить о своей истории. Мы присели отдохнуть. Фактически, это я нуждался в том, чтобы перевести дух. Дон Хуан, казалось, ничуть не устал.
     - Сражение мага за уверенность в себе - самое драматическое сражение, - сказал дон Хуан. - оно болезненно и дается дорогой ценой. Во многих, очень многих случаях оно стоит магам их жизней.
     Он объяснил, что для того, чтобы маг обрел новую и полную уверенность в своих действиях или в своей позиции в мире магов, или для того, чтобы разумно использовать свою новую последовательность, он должен сделать недействительной последовательность своей прежней жизни. Только тогда его действия будут обладать уверенностью, необходимой для того, чтобы укрепить и сбалансировать незначительность и нестабильность его новой последовательности.
     - Маги-видящие наших времен назвали этот процесс недействительности свидетельством безупречности или символической, но окончательной смертью магов, - сказал дон Хуан. - на том поле в Синалоа я получил свое свидетельство безупречности. Я умер там. Незначительность моей новой последовательности стоила мне моей жизни.
     - Но ты умер, дон Хуан, или просто упал в обморок? - спросил я, пытаясь не показаться циничным.
     - Я умер на том поле, - ответил он. - я чувствовал, как мое сознание струится из меня и движется к орлу. Но поскольку я безупречно сделал пересмотр своей жизни, орел не проглотил мое сознание. Орел выплюнул меня. И так как мое тело умерло на том месте, орел не позволил мне пройти к свободе. Было так, словно он приказал мне вернуться и попробовать все заново.
     - Я взошел на вершины темноты и спустился вновь к свету жизни, к свету земли. Я обнаружил, что лежу в мелкой могиле на краю поля, прикрытый камнями и кусками глины.