Прочитано:

66%

11. ЖЕНЩИНА-НАГВАЛЬ

     Дон Хуан говорил, что когда он был помещен под надзор двух западных женщин, чтобы те его очистили, он был также поставлен под руководство северной женщины, сравнимой с Флориндой, - сталкером номер один, которая обучала его принципам этого искусства. Она и его бенефактор дали ему настоящие средства для того, чтобы взять его под опеку трех мужских воинов, одного курьера и четырех воинов-сталкеров, которые должны были составить его партию.
     Восемь женщин-видящих из группы его бенефактора выискивали отличительные конфигурации светимости и не встретили никаких затруднений в поисках мужских и женских воинов для партии дона Хуана. Дону Хуану оставалось применять на практике принципы сталкинга и взять их под свое крыло.
     Первым воином явился Висенте. У дона Хуана не хватало мастерства в искусстве красться, чтобы завлечь его. Его бенефактор и северный сталкинг были вынуждены проделать основную работу. Затем пришел Сильвио Мануэль, потом Хенаро и наконец Эмилито, курьер.
     Флоринда была первым женским воином, за ней последовали Зойла и Делия, а потом Кармела.
     Дон Хуан сказал, что его бенефактор непреклонно настаивал, чтобы все взаимодействие с миром шло в терминах контролируемой глупости. Конечным результатом явилась потрясающая команда воинов, которая обдумывала и выполняла самые сложные задачи.
     Когда все они достигли определенного мастерства в искусстве красться, его бенефактор решил время найти для них женщину-нагваль. Придерживаясь своей политики - помогать каждому действовать самостоятельно, он не спешил вводить ее в их мир не только до тех пор, пока они не стали мастерами-сталкерами, но и пока дон Хуан не научился видеть. Хотя дон Хуан и жалел о времени, потраченном на выжидание, он признавал, что их совместное усилие в том, чтобы заполучить ее, создало более крепкие узы между ними. Оно влило вторую жизнь в их решение посвятить себя поиску собственной свободы.
     Его бенефактор начал развертывать свою стратегию по вовлечению в группу женщины-нагваль с того, что стал преданным католиком. Он потребовал, чтобы дон Хуан, будучи наследником его знания, вел себя, как его сын, и ходил в церковь вместе с ним. Он водил его к мессе почти ежедневно. Дон Хуан говорил, что его бенефактор, будучи очень привлекательным и разговорчивым, знакомил его в церкви со всеми, как своего сына, продолжателя рода.
     Дон Хуан, по его собственным словам, в то время неотесанный деревенщина, был подавлен тем, что оказавшись в обществе, был вынужден разговаривать и рассказывать о себе. Он утешал себя мыслью, что у его бенефактора должны быть высшие причины для всего, что он делает. Он попытался, наблюдая за ним, определить, что это за причины. Действия его бенефактора были постоянны и казались совершенно открытыми. Как образцовый католик, он завоевал расположение множества людей, в особенности самого ксендза, который оказывал ему большое доверие, считая своим другом и доверенным лицом. Дон Хуан не мог себе представить, зачем ему все это нужно. Ему даже пришла в голову мысль, что, возможно, его бенефактор искренне принял католицизм. Он еще не понимал того, что воин никогда не теряет ума, - ни при каких обстоятельствах.
     Недовольство дона Хуана вынужденным посещением церкви прошло, когда его бенефактор стал знакомить его с дочерьми тех людей, с которыми он уже был знаком. Это ему понравилось, хотя он и чувствовал себя не в своей тарелке. Дон Хуан решил, что его бенефактор помогает ему улучшить свою речь. Он не был ни привлекательным, ни разговорчивым, а его бенефактор говорил ему, что нагваль должен быть и тем, и другим.
     Однажды в воскресенье во время мессы, после почти целого года чуть ли не ежедневного хождения в церковь, дон Хуан узнал, зачем в действительности они ходили сюда. Он стоял на коленях рядом с девушкой по имени Олинда, дочерью одного из знакомых его бенефактора. Он повернулся, чтобы обменяться с ней взглядом, что стало уже обычным после почти месячного контакта. Их глаза встретились, и внезапно дон Хуан стал видеть ее как светящееся существо и тут же увидел ее двойное строение. Олинда была двойной женщиной. Его бенефактор знал об этом с самого начала и избрал труднейший путь для того, чтобы привести дона Хуана в соприкосновение с ней. Дон Хуан признался нам, что тот момент был для него ошеломляющий. Его бенефактор знал, что дон Хуан увидел. Его миссия по сведению двойных существ вместе была закончена успешно и безупречно. Он поднялся и его глаза пробежали по всей церкви. Затем он вышел не оглядываясь: там ему больше нечего было делать.
     Дон Хуан сказал, что когда его бенефактор вышел посреди мессы, все головы повернулись. Дон Хуан хотел последовать за ним, но Олинда смело схватила его за руку и удержала на месте. Тогда он понял, что сила виденья принадлежала не ему одному. Что-то пробежало через них обоих и они оказались связанными. Дон Хуан вдруг сообразил, что не только месса уже окончилась, но что они уже были вне церкви. Его бенефактор пытался успокоить мать Олинды, которая была оскорблена и опозорена их неожиданным и непозволительным проявлением привязанности.
     Дон Хуан не представлял себе, что делать дальше. Он знал, что его заботой является разработать план. У него были для этого возможности, но важность события заставила его потерять уверенность в своих силах. Он забыл о своей тренировке сталкера и ушел в интеллектуальную проблему о том, следует или нет обращаться с Олиндой в рамках контролируемой глупости. Его бенефактор сказал, что ничем помочь ему не может. Его долгом было только столкнуть их, и на этом его ответственность кончалась. Теперь делом дона Хуана было предпринять необходимые шаги для того, чтобы вытащить ее из социума. Он предложил, чтобы дон Хуан учел возможность даже женитьбы на ней, если это будет то, что здесь поможет. Только после того, как она сама, по своей воле, придет к нему, он сможет помочь дону Хуану тем, что вступит с ней в контакт как нагваль. Дон Хуан попробовал формальное ухаживание. Он не был хорошо принят ее родителями, которые не могли и подумать о ком-либо из другого общественного класса, как о паре для своей дочери. Олинда не была индеанкой. Ее родители были горожанами среднего достатка, хозяевами небольшого дела. У отца были другие планы относительно своей дочери. Он пригрозил отослать ее подальше, если дон Хуан не бросит своего желания жениться на ней.
     Дон Хуан сказал, что двойные существа, а особенно женщины, необычайно консервативны, даже робки. Олинда не была исключением. После их первоначальной вспышки в церкви, она была охвачена осторожностью, а затем страхом. Ее собственные реакции испугали ее. В качестве стратегического маневра его бенефактор велел дону Хуану отступать так, чтобы это выглядело, будто он уступает желанию своего отца, которому поведение девушки не понравилось, это было общим убеждением всех, бывших свидетелями инцидента в церкви. Люди сплетничали, что их выходки были настолько неприятны его отцу, что будучи столь ярым католиком, он даже перестал ходить в церковь.
     Его бенефактор сказал дону Хуану, что воин не бывает осажденным. Находиться в осаде означает, что имеешь какую-то собственность, которую могут подвергнуть осаде. У воина ничего в мире нет, кроме его безупречности, а безупречности ничем нельзя угрожать. Тем не менее в битве за собственную жизнь вроде той, которую вел дон Хуан, чтобы заполучить женщину-нагваль, воин должен стратегически использовать все доступные средства. Поэтому дон Хуан решил использовать все крупинки знания искусства сталкинга, какие он имел, чтобы получить эту девушку. В конце концов он привлек Сильвио Мануэля, чтобы тот применил свое искусство мага, которое даже на той ранней стадии было поразительно, чтобы вытащить девушку.
     Сильвио Мануэль и Хенаро, которые были двумя отчаянными смельчаками, пробрались в дом девушки, переодевшись старухами-прачками. Была середина дня и в доме все готовили пищу для большой группы родственников и друзей, собиравшихся приехать к обеду. Должны были состояться неофициальные проводы Олинды. Сильвио Мануэль рассчитал, что люди, увидев двух незнакомых прачек с узлами белья, решат, что это связано с отъездом Олинды, и ничего не заподозрят. Дон Хуан снабдил его предварительно и Хенаро всей необходимой информацией относительно расположения комнат в доме. Он рассказал им, что прачки обычно несут узлы выстиранного белья внутрь дома и оставляют их в кладовой комнате для глаженья. Неся здоровенные узлы белья, Сильвио Мануэль и Хенаро прошли прямо в эту комнату, зная, что Олинда в это время будет там.
     Дон Хуан рассказывал, что Сильвио Мануэль, подойдя к Олинде, использовал свои гипнотические силы, заставив ее тут же потерять сознание. Они положили ее в мешок, обернули мешок простынями с ее постели и вышли, оставив тот узел, который принесли. В дверях они столкнулись с ее отцом. Тот не обратил на них никакого внимания.
     Бенефактор дона Хуана чуть не вышел из себя из-за их маневра. Он приказал дону Хуану немедленно вернуть девушку домой. Он сказал, что совершенно обязательно, чтобы двойная женщина пришла в дом бенефактора по своей свободной воле, пусть без мысли присоединиться к ним, но хотя бы из-за любопытства. Дон Хуан считал, что все пропало. Вероятность пронести ее назад в ее дом назамеченными была слишком мала, однако Сильвио Мануэль нашел решение. Он предложил, чтобы 4 женщины из партии дона Хуана понесли девушку по пустынной дороге, где дон Хуан спасет ее. Сильвио Мануэль хотел, чтобы женщины притворились, будто похищают ее ради выкупа. Где-нибудь на дороге кто-либо увидит их и бросится в погоню. Преследователь нагонит их, и они бросят мешок с достаточной силой, чтобы это было убедительным. Преследователем, конечно же, будет дон Хуан, который чудесным образом окажется как раз в нужном месте и в нужное время.
     Сильвио Мануэль требовал действий предельно жизненных. Он велел женщинам заткнуть девушке рот, так как к тому времени она, конечно, уже очнется и будет верещать в мешке, а затем бежать несколько миль по дороге, неся мешок. Наконец после действительно утомительной гонки, они должны бросить мешок таким образом, чтобы девушка могла быть свидетелем отчаянной схватки между доном Хуаном и четырьмя женщинами. Сильвио Мануэль сказал женщинам, что все должно быть предельно реалистичным. Он вооружил их палками и велел побить дона Хуана поубедительней прежде, чем тот прогонит их прочь. Среди женщин Зойла особенно легко поддавалась истерии. Как только они начали колотить дона Хуана, она вошла в роль, и представление получилось дух захватывающим. Она наносила дону Хуану такие могучие удары, что у того на плечах и спине все тело стало раной. В какой-то момент казалось, что похитители одержат победу. Сильвио Мануэль был вынужден выйти из своего укрытия и, притворившись прохожим, напомнить им, что это лишь розыгрыш и им пора убегать. Так дон Хуан оказался спасителем и защитником Олинды. Он сказал ей, что не сможет сам отвести ее назад к ее дому, так как сильно ранен, но он пошлет ее туда со своим набожным отцом. Она сама помогла ему дойти до дома его бенефактора.
     Дон Хуан рассказывал, что ему не требовалось изображать раненого: он весь обливался кровью и еле дошел до дверей дома. Когда Олинда рассказывала его бенефактору о том, что произошло, его желание рассмеяться было столь сильным, что ему пришлось скрывать смех, притворившись рыдающим.
     Дону Хуану перевязали раны и уложили в постель. Олинда стала объяснять, почему ее отец был против него, но не закончила. Бенефактор дона Хуана вошел в комнату и сказал ей, что ему ясно, судя по походке, что похитители повредили ей спину. Он предложил выправить ее, прежде чем возникнут осложнения. Олинда колебалась. Бенефактор дона Хуана напомнил ей, что похитители не шутили, - они чуть не убили его сына. Это замечание подействовало. Она прошла на половину бенефактора и позволила ему нанести ей хороший удар по лопатке. Лопатка щелкнула, Олинда вошла в состояние повышенного осознания. Он открыл ей правило, и она приняла его полностью, так же как дон Хуан. Не было ни сомнений, ни колебаний.
     Женщина-нагваль и дон Хуан нашли друг в друге завершенность и спокойствие. Дон Хуан говорил, что то чувство, которое они испытывали друг к другу, не имело ничего общего ни с привязанностью, ни с потребностью. Это было скорее разделяемое физическое ощущение, что некий конечный барьер сломан внутри них и они являются одним и тем же существом.
     Дон Хуан и его женщина-нагваль несколько лет работали вместе, как предписывало правило, чтобы собрать группу из четырех женщин-сновидящих, которыми оказались Нелида, Зулейка, Сесилия и Гермилинда, и трех курьеров: Хуана-Тумы, Терезы и Марты. Это явилось еще одним случaem, когда прагматическая природа стала ясной для дона Хуана: все они были как раз такими, какими они должны были оказаться согласно правилу. Их приход означал новый цикл для каждого, включая бенефактора дона Хуана и его партию. Для дона Хуана и его воинов это означало цикл сновидения, а для его бенефактора и его воинов - период ни с чем не сравнимой безупречности в поступках.
     Его бенефактор объяснил дону Хуану, что когда он был молодым и был впервые познакомлен с правилом, как средством освобождения, то он был на седьмом небе - весь переполнен радостью. Свобода была для него реальностью за ближайшим углом. Когда он дорос до понимания природы правила, как карты, его надежды и оптимизм удвоились. Позднее трезвость затопила его жизнь. Чем старше он становился, тем меньше шансов он видел для своего успеха и успеха своей партии. В конце концов он убедился, что вне зависимости от того, что они делают, шансы против были слишком велики, чтобы их скованное человеческое сознание когда-нибудь полетело свободным. Он смирился с самим собой и со своей судьбой и сдался поражению. Он сказал орлу из самой глубины, что он рад и Гордится тем, что его осознание будет съедено. Он приглашает орла к этому. Дон Хуан рассказывал нам, что такое же настроение разделялось всеми членами партии его бенефактора. Свобода, о которой говорилось в правиле, была чем-то таким, что они считали недостижимым. Они уловили отблески той уничтожающей силы, которой был орел, и чувствовали, что у них нет ни единого шанса выстоять против нее. Все они, тем не менее, согласились, что проживут свои жизни безупречно без всяких причин, кроме самой безупречности.
     Дон Хуан сказал, что его бенефактор со своей партией, несмотря на чувство своей неадекватности или, может быть, по причине такого чувства, нашли свою свободу. Они вошли в третье внимание, хотя и не группой, а один за другим. Тот факт, что они нашли проход, был конечным подтверждением истины, содержащейся в правиле. Последним покидал мир осознания повседневной жизни его бенефактор. Действуя в соответствии с правилом, он взял с собой и женщину-нагваль. Когда они оба растворились в полном осознании, дон Хуан и все его воины как бы взорвались изнутри, - он не мог найти другого сравнения, чтобы описать чувство при насильственном забвении всего, чему они были свидетелями в мире его бенефактора.
     Кто никогда ничего не забывал, так это Сильвио Мануэль. Именно он привлек дона Хуана к непосильному труду по вторичному сведению вместе всех членов их группы, которые рассеялись, кто куда. Затем он погрузил их в задачу отыскания целостности самих себя. У них ушли годы на то, чтобы выполнить обе эти задачи.
     Дон Хуан очень много говорил на тему о забывании, но только в связи с их огромными трудностями в том, чтобы вновь собраться и начать все с начала уже без своего бенефактора. Он никогда не объяснял нам, что это значит - забыть или найти целостность самого себя. В этом отношении он был верен учению своего бенефактора - только помогать нам действовать самостоятельно. Для этого он обучил Горду и меня совместному видению и сумел показать нам, что хотя человеческие существа и кажутся видящему светящимися яйцами, яйцевидная форма - лишь внешний кокон, скорлупа светимости, которая скрывает в себе крайне интригующую, захватывающую, гипнотизирующую сердцевину, состоящую из концентрических колец желтоватой светимости, цвета пламени свечи. Во время нашего последнего сеанса он позволил нам видеть людей, снующих вокруг церкви. Был конец дня, почти сумерки, но существа внутри своих прочных, светящихся коконов излучали достаточно света, чтобы предельно ясно освещать все вокруг. Зрелище было чудесным.
     Дон Хуан объяснил, что та яйцевидная скорлупа, которая казалась такой яркой, на самом деле была тусклой. Светимость исходила из блестящей сердцевины. Фактически скорлупа, наоборот, притупляла их светимость. Дон Хуан сказал нам, что скорлупа должна быть сломана для того, чтобы освободить существо. Она должна быть сломана изнутри и в нужное время, точно так же, как проламывают свою скорлупу те существа, что выводятся из яйца.
     Если им не удается этого сделать, они задыхаются и погибают. И так же, как существа, которые вылупливаются из яйца, воин не может проломить скорлупу своей светимости раньше положенного срока.
     Дон Хуан сказал нам, что потеря человеческой формы является единственным средством проломить эту скорлупу - единственным средством освобождения той захватывающей, светящейся сердцевины - сердцевины осознания, которая является пищей орла. Сломить эту скорлупу означает вспомнить другого себя и придти к целостности самого себя.
     Дон Хуан и его воины пришли к целостности самих себя и затем обратились к своей последней задаче, которая состояла в том, чтобы найти новую пару светящихся двойных существ.
     По словам дона Хуана, они считали это простым делом, - все остальное было пока для них относительно легким. Они не представляли себе, что кажущаяся легкость их достижений была следствием мастерства и личной силы бенефактора.
     Их попытки найти новую пару двойных существ оказались бесплодными. Во всех своих поисках они ни разу не натолкнулись на двойную женщину. Они нашли несколько двойных мужчин, но все они были хорошо обеспеченными, занятыми, процветающими и настолько довольными своей жизнью, что было бесполезно и подходить к ним. Им не было нужды искать целей жизни: они считали, что уже нашли ее. Дон Хуан сказал, что однажды понял, что и он сам и его группа старятся и казалось, что у них не было никакой надежды выполнить свою задачу. Это было первый раз, когда они ощутили жало отчаяния и бессилия.
     Сильвио Мануэль настоял на том, что им следует взять себя в руки и жить безупречно без надежды найти свою свободу. Дон Хуан считал допустимым, что это действительно может быть ключом ко всему. В этом аспекте он оказался идущим по следам своего бенефактора. Он пришел к признанию того, что неодолимый пессимизм побеждает воина в определенной точке его пути. Чувство поражения или, может быть, более точно - чувство своей недостойности - находит на него почти незаметно.
     Дон Хуан сказал, что раньше он, бывало, посмеивался над намерениями своего бенефактора и никак не мог поверить, что тот горюет всерьез.
     Несмотря на протесты и предупреждения Сильвио Мануэля, дон Хуан считал все это гигантским розыгрышем, призванным научить их чему-то.
     Поскольку он не мог поверить, что сомнения его бенефактора реальны, то не мог поверить и тому, что решение его бенефактора жить безупречно без надежды на свободу было искренним.
     Когда до него, наконец, дошло, что его бенефактор со всей серьезностью признал свое поражение, то ему стало ясно и то, что решение воина жить безупречно, несмотря ни на что, нельзя рассматривать как стратегию, направленную на достижение успеха. Дон Хуан и его партия сами подтвердили эту истину, когда они поняли, как непреложный факт, что шансы против них неимоверны. Он сказал, что в такие моменты верх берет тренировка в течение всей жизни, и воин входит в состояние абсолютного смирения.
     Когда истинная нищета его человеческих ресурсов становится неоспоримой, воину не остается ничего другого, как отступить назад и склонить голову. Дон Хуан поражался, что такое решение не оказывало, казалось, никакого влияния на женских воинов партии. Казалось, что поражение оставляло их незатронутыми. Он сказал нам, что заметил это в партии своего бенефактора: женщины никогда не были так озабочены и так мрачны из-за своей судьбы, как мужчины. Они, казалось просто присоединились к суждению бенефактора дона Хуана и последовали за ним, не показывая ни эмоциональной усталости, ни измотанности. Если женщины и были задеты на каком-то уровне, они оставались к этому безразличны. Быть занятыми - вот все, что имело для них значение. Казалось, только мужчины бросали вызов свободе и ощутили ответный удар.