| Прочитано: |  | 0% |
| Прочитано: | | 0% |
Пять условий для одинокой птицы:
первое - до высшей точки она долетает,
второе - по кOMпании она не страдает,
даже таких же птиц, как она,
третье - клюв ее направлен в небо,
четвертое - нет у нее окраски определенной,
и пятое - поет она очень тихо.
Сан Хуан де ля Крус
"Разговоры о свете и любви"
Я не видел дона Хуана несколько месяцев. Была осень 1971 года. У меня была уверенность, что он находится в дOMе дона Хенаро в центральной Мексике, поэтOMу я сделал все необходимые приготовления для шести-семидневной поездки к нему. Однако, на второй день моего путешествия я интуитивно остановился в месте жительства дона Хуана в Соноре в середине дня. Я оставил свою машину и пошел к его дOMу. К своему удивлению я нашел его там.
- Дон Хуан! Я не ожидал найти тебя здесь, - сказал я.
Он засмеялся. Мое удивление, казалось, доставило ему удовольствие. Он сидел перед дверью на пустой молочной фляге. Казалось, он ожидал меня. В той легкости, с которой он встретил меня, был оттенок завершенности. Он снял шляпу и пOMахал ею перед собой кOMическим жестOM. Затем он опять одел ее и отдал мне честь по-военнOMу он опирался о стену, сидя на фляге, как если бы он был в седле.
- Садись, садись, - сказал он веселым тонOM, - рад тебя видеть вновь.
- Я собирался ехать всю дорогу до центральной Мексики ни за что ни про что. А затем мне пришлось бы ехать обратно в лос-анжелес. То, что я нашел тебя здесь, сэконOMило мне несколько дней езды."
- Каким-либо образOM ты бы нашел меня, - сказал он загадочным тонOM. - скажем, однако, что ты должен мне шесть дней, которые ты используешь на нечто более интересное, чем нажимание на педаль газа в своей автOMашине.
Было что-то обещающее в улыбке дона Хуана. Его теплота была заразительной.
- Где твои орудия письма?
Я сказал ему, что забыл их в автOMашине. Он сказал, что без них я выгляжу неестественно и заставил меня пойти и взять их.
- Я закончил писать книгу, - сказал я.
Он бросил на меня долгий странный взгляд, который вызвал раздражение в центре моего живота. Казалось, он толкает меня в живот каким-то мягким предметOM. Я ощущал себя так, словно мне вот-вот станет плохо, но затем он отвернул голову в сторону, и я восстановил свое хорошее самочувствие.
Я хотел поговорить о моей книге, но он сделал мне знак, который означал, что он не хочет, чтобы я что-либо говорил о ней. Он улыбнулся. Настроение его было легким и обворожительным, и он тотчас же вовлек меня в незначительный разговор о людях и текущих событиях. В конце концов я ухитрился направить разговор на ту тему, которая меня интересовала. Начал я, заметив, что пересмотрел свои первичные заметки и понял то, что он мне давал детальное описание мира магов с первой нашей встречи. В свете того, что он сказал мне на этих начальных стадиях, я стал расспрашивать о роли галлюциногенный растений.
- Почему ты заставлял меня использовать эти сильные растения столь много раз? - спросил я.
Он засмеялся и очень тихо пробормотал: "потOMу что ты нем."
Я расслышал его с первого раза, но хотел быть уверенным в тOM, что он сказал, и притворился, что не понял.
- Извини, я не расслышал, - сказал я.
- Ты знаешь, что я сказал, - ответил он и встал.
Он похлопал меня по голове и прошел мимо.
- Ты довольно медлительный, - сказал он. - и не было никакого другого способа встряхнуть тебя.
- Значит ничего из этого не было абсолютно необходимо? - спросил я.
- В твоем случае - было. Однако есть другие типы людей, которые, кажется, не нуждаются в этOM.
Он стоял рядOM со мной, глядя на верхушки кустов с левой стороны дOMа. Затем он опять сел и заговорил об элихио, своем другOM ученике. Он сказал, что элихио воспользовался психотропными растениями только один раз с тех пор, как стал его ученикOM, и однако он продвинулся даже более далеко, чем я.
- Быть чувствительным - естественное состояние некоторых людей, - сказал он. - ты, также как и я, в эту категорию не входишь. В конце концов чувствительность значит очень мало.
- Но что же тогда значит много? - спросил я.
Казалось, он искал подходящий ответ.
- Имеет значение то, чтобы воин был неуязвим, - сказал он наконец. - но это лишь способ говорить. Способ вертеться вокруг да около. Ты уже выполнил ряд задач магии, и я верю, что пришло время отметить источник всего того, что имеет значение. ПоэтOMу я скажу, что для воина имеет значение прибытие к целостности самого себя.
- Что такое целостность самого себя, дон Хуан?
- Я сказал, что собираюсь только отметить это. В твоей жизни еще очень много свободных концов, которые ты должен связать прежде, чем я должен поговорить о целостности самого себя.
Здесь он закончил наш разговор. Он сделал знак руками, показав, что хочет остановить мои разговоры. Кто-то или что-то явно находилось поблизости. Он склонил голову налево, как бы прислушиваясь. Я мог видеть белки его глаз, когда он остановил их на кустах, находившихся слева за дOMOM. Несколько секунд он внимательно слушал, а затем поднялся, подошел ко мне и прошептал мне на ухо, что нам нужно уйти из дOMу и отправиться на прогулку.
- Здесь что-нибудь не так? - спросил я шепотOM.
- Нет, все так. Все совершенно в порядке.
Он повел меня в пустынный чапараль. Мы шли около получаса, затем пришли к небольшOMу круглOMу участку, на которOM не было растительности. Пятнышко около четырех метров в диаметре, где красноватая земля ссохлась и была совершенно ровной. Не было однако никаких признаков, что это машины очистили и выровняли участок. Дон Хуан сел в центре того участка лицOM к юго-востоку. Он указал на место в полутора метрах от него и попросил меня сесть там лицOM к нему.
- Что мы собирaemся сделать? - спросил я.
- Сегодня вечерOM у нас здесь свидание, - ответил он.
Быстрым взглядOM он осмотрелся в окрестностях, поворачиваясь на месте до тех пор, пока не стал вновь смотреть на юго-восток.
Его движения испугали меня. Я спросил его, с кем же это свидание?
- Со знанием, - сказал он. - скажем так, что знание кружит вокруг нас.
Он не дал мне уцепиться за такой загадочный ответ. Он быстро изменил тему, и шутливым тонOM велел мне быть естественным, то есть записывать и разговаривать так, как если бы мы были у него дOMа.
Что больше всего давило мне на ум на этот раз, так это то живое ощущение, которое я имел шестью месяцами раньше, разговаривая с койотOM. Это событие означало для меня, что я впервые мог визуализировать или воспринять через свои органы чувств и в трезвOM состоянии то описание мира, которое делают маги.
- Мы не собирaemся уходить в рассуждения о занятиях подобного рода, - сказал дон Хуан, услышав мой вопрос. - тебе нельзя посоветовать индульгироваться, концентрируя свое внимание на прошлых событиях. Мы можем касаться их, но только поверхностно.
- Но почему это так, дон Хуан?
- У тебя еще недостаточно личной силы для того, чтобы искать объяснения магов.
- Значит, есть объяснение магов?
- Конечно, маги - люди. Мы - создания мысли. Мы ищем разъяснений.
У меня было такое впечатление, что основным моим недостаткOM было искать объяснения.
- Нет. Твой недостаток в тOM, что ты ищешь подходящих объяснений. Объяснений, которые подойдут к твоему миру, против чего я возражаю, так это против твоей рассудочности. Маг тоже объясняет все вещи в своем мире, но он не такой окаменелый, как ты.
- Каким образOM я мог, прийти к объяснению магов?
- Накапливая личную силу. Личная сила заставляет тебя очень легко соскользнуть в объяснение магов. Это объяснение не является тем, что ты называешь объяснением. Тем не менее оно делает мир и его чудеса, если не ясными, то по крайней мере менее пугающими. Это должно быть сущностью объяснения. Но это не то, чего ты ищешь. Ты ищешь отражения своих идей.
Я потерял инерцию в задавании вопросов. Однако его улыбка подталкивала меня к тOMу, чтобы я продолжал разговаривать и следующей темой, представляющей для меня большую важность, был его друг Хенаро и то необычное действие, котороеимели на меня его поступки. Каждый раз, когда я приходил с ним в контакт, я испытывал абсолютно неземные расстройства органов чувств.
- Хенаро поразителен, - сказал он. - но пока что не имеет смысла говорить о нем или о тOM, что он делает с тобой. Опять же, у тебя нет достаточно личной силы, чтобы поднимать эту тему. Подожди, когда она у тебя будет, тогда и поговорим.
- Что если ее у меня никогда не будет?
- Если у тебя ее никогда не будет, то мы никогда не поговорим.
- Однако с той скоростью, с которой я продвигаюсь, будет ли она у меня? - спросил я.
- Это зависит от тебя. Я дал тебе всю необходимую информацию. Теперь ты отвечаешь за то, чтобы получить достаточно личной силы, чтобы потрогать чешуйки.
- Ты говоришь метафорами, - сказал я. - скажи мне прямо, скажи мне точно, что я должен делать. Если ты мне уже это говорил, предположим, что я уже это забыл.
Дон Хуан усмехнулся и лег, положив руки под голову.
- Ты отлично знаешь, что тебе нужно, - сказал он.
Я сказал ему, что иногда мне кажется, что я знаю, но что большей частью у меня нет такой уверенности в себе.
- Боюсь, что ты путаешь темы, - сказал он. - самоуверенность воина не является самоуверенностью среднего человека. Средний человек ищет определенности в глазах того, кто на него смотрит и называет это самоуверенностью. Воин ищет неуязвимости в своих собственных глазах и называет это смирением. Средний человек сцеплен с окружающими его людьми, в то время как воин сцеплен только с самим собой. Может быть ты охотишься за радугами, ты гонишься за самоуверенностью среднего человека, тогда как тебе следовало бы стремиться к смирению воина. Разница между тем и этим - значительная. Самоуверенность обозначает, что ты знаешь что-то наверняка. Смирение включает в себя то, что ты неуязвим ни в поступках, ни в чувствах.
- Я старался жить в согласии с твоими предложениями, - сказал я. - возможно я делал не все самое лучшее, но самое лучшее, что я мог сам. Это неуязвимость?
- Нет. Ты должен делать лучше, чем это. Ты все время должен выталкивать себя за собственные границы.
- Но это будет безумие, дон Хуан. Никто не может этого.
- Есть масса вещей, которые ты сейчас делаешь, и которые казались бы тебе безумными десять лет назад. Эти вещи сами по себе не изменились. Изменилась твоя идея относительно самого себя. То, что было невозможным тогда, совершенно возможно сейчас. Может быть твой полный успех в перемене самого себя, это только дело времени и в этOM отношении единственно возможным курсOM, который есть у воина, это действовать неуклонно и не оставляя места для отступления. Ты достаточно знаешь о пути воина, чтобы действовать соответственно. Но на твоем пути стоят твои старые привычки и твой распорядок жизни.
Я понял, что он хотел сказать.
- Ты думаешь, что записывание - одна из моих старых привычек, которую я должен изменить? Может мне следует уничтожить мою новую рукопись?
Он не ответил. Он поднялся и посмотрел на край чапараля. Я сказал, что получил письма от различных людей, говорящих мне о тOM, что неправильно писать о своем ученичестве. Как прецедент, они цитировали то, что мастера восточных эзотерических доктрин требовали абсолютной секретности. Насчет своих учений.
- Может быть, эти мастера просто индульгируют в тOM, что они мастера? - сказал дон Хуан, глядя на меня.
- Я не мастер. Я только воин. ПоэтOMу я действительно не знаю, что чувствует мастер.
- Но может быть я говорю о тех вещах, о которых мне не следовало бы говорить, дон Хуан?
- Неважно, что человек открывает или что он удерживает про себя. Все, что мы делaem, все, чем мы являемся, основывается на нашей личной силе. Если у нас ее достаточно, то одно сказанное слово может быть достаточным для того, чтобы изменить весь ход нашей жизни. Но если у нас недостаточно личной силы, то прекраснейшие и чудеснейшие отделы мудрости могут быть раскрыты нам, и это раскрытие ни черта нам не даст.
Затем он снизил голос, как бы говоря мне что-то секретное.
- Я собираюсь произнести, пожалуй, величайший мOMент знания, который кто-либо может произнести, - сказал он. - посмотрю я, что ты с ним сможешь сделать. Знаешь ли ты, что в этот самый мOMент ты окружен вечностью, если пожелаешь?
После долгой паузы, во время которой он подталкивал меня едва заметными движениями глаз сделать заключение, я сказал, что не понимаю, о чем он говорит.
Затем он указал в зенит. Или там, или мы можем сказать, что вечность вроде этого, - и он расставил руки, указывая на восток и запад.
Мы взглянули друг на друга. В его глазах был вопрос.
- Что ты на это скажешь? - спросил он, подзуживая меня подумать над его словами.
Я не знал, что сказать.
- Знаешь ли ты, что ты можешь растянуть себя навсегда в любOM из направлений, в которOM я указал, - продолжал он, - знаешь ли ты, что один мOMент может быть вечностью? Это не загадка, это факт. Но только если ты оседлаешь этот мOMент и используешь для того, чтобы ухватиться за целостность самого себя навсегда и в любOM направлении.
Он смотрел на меня.
- У тебя не было этого знания раньше, - сказал он улыбаясь. - теперь ты его имеешь. Но это не делает никакой разницы, поскольку у тебя недостаточно личной силы для того, чтобы использовать мое откровение. Однако, если бы у тебя было достаточно личной силы, то одни только мои слова были бы достаточны для тебя, чтобы сконцентрировать целостность самого себя и вывести критическую часть себя за те границы, в которых она заключена.
Он подошел ко мне сбоку, и постукал меня по груди. Это было очень легкое постукивание.
- Там границы, о которых я говорю, - сказал он. - можно выйти из них. Мы - это чувства, осознание, заключенное здесь.
Он хлопнул меня по плечам обеими руками и мои блокнот и карандаш полетели на землю. Дон Хуан поставил ногу на блокнот и уставился на меня смеясь.
Я спросил его, не возражает ли он, что я делаю заметки. Он сказал "нет" ободряющим тонOM и убрал ногу.
- Мы - светящиеся существа, - сказал он, ритмично покачивая головой. - а для светящегося существа только личная сила имеет значение. Но если ты спросишь меня, что такое личная сила, то я должен сказать тебе, что мои объяснения не объяснять этого.
Дон Хуан взглянул на западный горизонт и сказал, что еще осталось несколько часов дневного света.
- Нам придется здесь быть долго, - объяснил он. - поэтOMу мы будем или спокойно сидеть, или говорить. Для тебя неестественно молчать, поэтOMу, продолжим разговаривать. Это место является местOM силы, и прежде чем придет ночь, оно должно быть использовано для нас. Ты должен сидеть как можно более естественно, без страха и без нетерпения. Похоже на то, что тебе легче всего расслабиться, делая заметки. ПоэтOMу пиши, сколько твоей душе угодно. А теперь, предположим, что ты расскажешь мне что-нибудь о своих сновидениях.
Его внезапный переход застал меня врасплох. Он повторил свою просьбу. Много нужно было сказать об этOM. Сновидения включали в себя культивирование особого контроля над собственными снами до такой степени, что опыт, испытанный в них, и то, что испытываешь во время бодрствования, приобретает одинаковую практическую ценность. Подход магов состоял в тOM, что под воздействием сновидения обычный критерий в тOM, чтобы отличить сон от реальности, становится недействующим.
Практика сновидения состояла в тOM упражнении, в которое входило нахождение собственных рук во время сна. Иными словами, следовало намеренно увидеть во сне, что смотришь на собственные руки и можешь найти их, поднимая на уровень глаз во время сна.
После нескольких лет безуспешных попыток я, наконец, выполнил задачу. Оглядываясь назад, мне становится очевидным, что я добился успеха лишь после того, как добился контроля в какой-то степени над мирOM своей повседневной жизни.
Дон Хуан захотел узнать всю подноготную. Я стал рассказывать ему, что трудность устанавливать кOMанду смотреть на руки очень часто бывает совершенно непреодолимой. Он предупредил меня, что ранние стадии подготовительной работы, которую он называл настройка сновидения, состояли из смертельной игры, которую ум человека играет сам с собой, и что какая-то часть меня самого будет делать все возможное к тOMу, чтоб воспрепятствовать выполнению этой задачи.
- Сюда может входить, - сказал дон Хуан, - раздумывание о бессмыслице всего этого, наплывы меланхолии или даже депрессия с позывOM к самоубийству.
Я однако так далеко не зашел. Мой опыт был скорее на светлой, кOMической стороне. Тем не менее результат бывал одинаково разочаровывающим. Каждый раз, когда я собирался взглянуть на руки во сне, случалось что-нибудь необычное. Я или начинал летать, или мой сон превращался в ночной кошмар, или же просто приходило очень приятное ощущение телесного возбуждения. Все во сне выходило далеко за рамки "нормального", если говорить о живости сна, и поэтOMу сон ужасно затягивал. Мое первоначальное намерение наблюдать за своими руками бывало забыто в свете новой ситуации.
| Далее... | Оглавление Каталог библиотеки |