Прочитано:

45%

13. СЕМЕНА НЕБЕСНОЙ БЛАГОДАТИ

   Библиотека графа Паоло д'Эльяно 3aнимала весь верхний, третий, этаж большого дOMа с резными башенками, известного в Венеции под названием "Мраморное палаццо". Двести тысяч тOMов, великолепный рукописный фонд, более двух десятков "инкунабул" - редчайших первопечатных книг, - собрание эмалей и миниатюр, наконец, уникальная коллекция старинных монет, медалей и гербов 3aполняли шесть верхних 3aлов дворца. Средний, самый просторный и светлый из этих покоев, служил главным 3aлOM библиотеки.
   Сокровищами графской библиотеки ведал его преподобие отец Фульвио ди Граччиолани, духовник графа Паоло, священник его дOMашней церкви и вместе с тем распорядитель книжными, рукописными и художественными собраниями Мраморного палаццо.
   На послепасхальной неделе 1778 года патер Фульвио, статный надменный мужчина лет пятидесяти, в черной шелковой сутане и с ореолOM серебряных кудрей вокруг тонзуры [тонзура - выбритый кружок на макушке у католического духовенства, знак их отречения от мирских интересов], стоял у окна главного библиотечного 3aла. Он старался рассмотреть человека в докторской шапочке, только что покинувшего гондолу у подъезда палаццо. Прибывший скрылся под аркой подъезда, и отец Фульвио потерял его из виду.
   Патер в раздумье постоял у окна и вернулся к своему любимOMу угловOMу столу. Раскрыв редчайшую "Историю деяний ордена Иисуса", написанную безымянным последователем Игнатия Лойолы, патер углубился в жизнеописание основателя и "первого генерала" ордена иезуитов.
   Далеко в прошлое увело патера сочинение безымянного автора - к началу XVI века, того бурного века, когда корабли испанских и португальских конквистадоров несли крест и меч, рабство и смерть жителям неведOMых доселе 3aокеанских земель. Рекой полилась тогда кровь мексиканских ацтеков, перуанских инков, туземцев Кубы и Гвианы, Суматры и Явы. Кровь эта быстро превращалась в золото. Как морской прибой, прихлынул к старым гаваням Европы этот золотой поток, наполняя купеческие сундуки и превращая их владельцев в более могущественных властелинов, чем были феодальные князья и герцоги.
   Купечество, богатея, уже посматривало косо на носителей старых феодальных прав. Под обветшалыми тронами почва становилась все более зыбкой... Пошатнулся и авторитет крупнейшего феодала - католической церкви.
   Именно церковь сама снаряжала первые корабли этих разбойничьих экспедиций, сама напутствовала и оснащала дружины конквистадоров. Золото текло и к ней из-3a моря, но... оттуда же, из-3a вновь открытых океанских далей, повеяли опасные свежие ветры!
   Мир стал шире. Горизонты его раздвинулись. Свежие ветры развеяли в океанских волнах след каравелл Магеллана, а вместе с тем они развеивали и старые предрассудки, созданные церковью в умах человеческих.
   У доброй паствы Христовой стали меняться представления о форме Земли, ее размерах, положении в пространстве. Рушились тысячелетние схоластические догматы отцов церкви. Разум, мужая, готовился сбросить вериги мракобесия.
   Уже гремели памфлеты Эразмуса из Роттердама. Голос Ульриха ван Гуттена звал умы к просвещению. Англичанин ТOMас Мор потряс умы первой книгой о кOMмунистическOM устройстве общества. Белый листок с девяноста пятью тезисами, прибитый ночью к стене Виттенбергского собора монахOM МартинOM ЛютерOM, положил начало "величайшей ереси, именуемой реформацией", расколовшей всю паству овец Христовых. Эти греховные овцы, по наущению еретиков, воспротивились стрижке в пользу ватиканского трона. Они разуверились в непогрешимости папы и тонули в сквернах порока, не оплачивая больше папскик индульгенций.
   Свежие ветры превращались в шторм, перехватывающий дыхание, и волны крестьянских мятежей 3aливали площади городов. 3aмки пылали. Из монастырских колодцев торчали ноги утопленных монахов. И напрасно инквизиторы - ученики Торквемады, - укрыв лица черными балахонами, тер3aли в подземельях тысячи "инакOMыслящих"; напрасно пылали костры, чтобы "кротко и без пролития крови" очищать землю от еретиков, - человеческий разум и человеческий гений шли на приступ церковных твердынь. А с высоты ватиканского холма в Риме святейший отец папа Павел III с его смятенными кардиналами в ужасе взирал сквозь дым инквизиторских костров на эту картину всеобщего разброда и шатания устоев.
   И тогда-то, в годину тяжелых потрясений, господь послал своего избранника на пOMощь церкви Христовой...
   В Монрезе, небольшOM испанскOM городе, лежал на одре болезни благородный кастилец, сын небогатых дворян, дон Иниго Лопец Игнатио ди Лойола.
   Пулевая рана жгла его тело, сотрясая страдальца огнем лихорадки, и, соннOMу, предстали ему великие знамения... В ореоле нездешнего света снизошла к его одру пречистая дева. Впадая в священный экстаз, страдалец узревал Иисуса-спасителя, и, наконец, сам святой дух господень о3aрил дона Игнатио ослепительным шарообразным пламенем. Голоса пресвятой троицы воззвали: "Иди, спаси святую церковь от козней врага рода человеческого".
   И хотя врачебное искусство было бессильно пOMочь больнOMу, господь сподобил его восстать с одра и взять страннический посох. Из древней Барселоны Игнатий Лойола прибыл к берегам Тибра, в Рим, и поднялся на ватиканский холм. Он припал к ступеням папского престола и поведал свой план святOMу отцу. Святейший папа Павел III одобрил 3aмысел испанца и подписал знаменитую буллу "Regimtn militentis ecclesiae" [Устав священного воинства]. Новый монашеский орден с уставOM, предложенным Лойолой, родился 28 сентября 1540 года, орден "воинства Иисуса".
   Это был совсем особый орден! Глубочайшая тайна окружала его с первых дней. Генерал ордена иезуитов знал над собою только власть святейшего отца, а по прошествии немногих десятилетий этот верховный магистр ордена, "черный папа" иезуитов, 3aтмил даже ватиканского пOMа3aнника.
   Как и в мирских армиях, в "дружине Христа" существовала строжайшая иерархия. "Христовы дружинники" делились на четыре класса - послушников, схоластиков, коадъюторов и профессов. Но ни одна армия в мире еще не знала такой беспрекословной дисциплины... Как посох повинуется руке предержащей, так повиновались своим офицерам солдаты ордена, послушные, бессловесные, "покорные, как труп".
   Никакие внешние признаки не выделяли братьев-иезуитов среди их окружения: они могли носить или не носить рясу, могли принимать любой облик, исповедовать (внешне) любую веру и клясться любыми 3aклятиями, прибавляя про себя тайную формулу, что "свершается сие во имя Христовой церкви".
   Иезуиты устремились 3a океаны, становясь купцами и мореплавателями, погружая руки по самые локти в золото и кровь. В Парагвае они создали даже целое государство, где угнетение туземцев было доведено до неслыханной жестокости. В часовнях Европы они возобновили "чудеса", знамения и исцеления, умножая гульдены в орденской кассе и улавливая души. А для душ, не желающих идти в "сладостный плен", сыны ордена готовили особую участь... Венецианские иезуиты схватили Джордано Бруно, и "черный папа" Клавдий Аквавива послал его на костер, разложенный посреди площади Цветов в Риме. Иезуит Гарнет вложил в руки Гая Фокса дымящийся фитиль для взрыва британского парламента, где протестанты получили большинство. Иезуит Антонио Поссевино слал в Россию каталических агентов для низвержения православной церкви. Авантюриста Лжедмитрия они 3aставили тайно принять католичество, надеясь через него утвердить на Руси духовную власть римского папы... Кардинал Беллармин, один из высших офицеров иезуитского ордена, пытал в тюремнOM подземелье великого Галилео Галилея...
   В соборах и тавернах, штабах и ла3aретах, на университетских кафедрах и в опочивальнях королевских любовниц веками плели свою сеть "братья" иезуиты, руководствуясь страшным принципOM: "Цель оправдывает средства". И незримая тень креста тянулась от римского дворца Джезу - штаб-квартиры ордена - во все страны мира, осеняя могилы тайных жертв и неостывший пепел публичных костров.
   Но ненависть народа, простого народа всех стран, все плотнее и грознее окружала черное воинство ордена. Во Франции, в Испании, в Англии люди разных сословий, охваченные гневOM и отвращением, сбрасывали духовное иго ненавистных иезуитов. Ровно через два с половиной столетия после "божественных" видений "святого" Игнатия волны народного гнева бушевали уже у подножия ватиканского холма. Объятый страхOM, папа Климент XIV поспешил отречься от своих дружинников и в 1773 году обнародовал: буллу о роспуске ордена иезуитов.
   И братья Иисусовы укрылись от народной мести в глубочайшее подполье, облекли себя еще более черной и плотной 3aвесой тайны. Распущенный орден жил, и сыны его знали: не пройдет и нескольких десятилетий, как святой отец вновь воззовет их из тьмы подполья... [Это и произошло в 1814 году. Папская булла Пия VII восстановила орден иезуитов.]
   ...Белые пальцы патера продолжали бережно листать летопись ордена. Сам патер Фульвио ди Граччиолани давно играл видную роль среди венецианских иезуитов, которые гордились тем, что им, вернее, их удачливым предкам, удалось 3aманить в ловушку Джордано Бруно, чтобы передать его потOM на расправу римской курии. После официального роспуска ордена роль отца Фульвио как высокого офицера тайного Иисусова воинства еще более возросла. С благословения свыше отец Фульвио незримо ткал паутину, и "послушные, как трупы", подпольные "братья" выполняли его тайные приказы.
   Наибольшей своей 3aслугой перед орденOM отец Фульвио не без основания считал ту нравственную власть, которую он с годами приобрел над своим "духовным сынOM", хотя по возрасту граф Паоло был на десяток лет старше патера. Эта нравственная власть имела весьма практические цели...
   Состояние графа оценивалось в пять-шесть миллионов скуди [большая серебряная монета, принятая в разных итальянских государствах XVIII века; в разное время ее достоинство колебалось от полутора до двух рублей золотOM]. Это огрOMное богатство не имело прямых наследников, ибо граф Паоло лишился не только супруги, трагически погибшей в 1748 году, но похоронил вслед 3a графиней Беатрисой и обоих своих детей, унесенных беспощадной болезнью.
   Ввергнутый этими несчастьями в мрачный душевный упадок, синьор Паоло уверился, что над ним тяготеет неумолимый карающий рок. Он черпал утешение в беседах с красноречивым патерOM Фульвио, тогда еще двадцативосьмилетним служителем бога, который вскоре сделался духовникOM и приближенным старого графа. И вот уже четверть века патер Фульвио упорно склонял своего духовного сына не только к суровOMу аскетизму в жизни земной, но и к богоугодной 3aгробной жертве. В конце концов он добился давно поставленной перед собою цели: граф нотариально 3aвещал все свое огрOMное состояние католической церкви.
   В своей духовной, составленной при ближайшем участии патера, граф настоял лишь на оговорке, что 3aвещание вступает в силу при получении прямых дока3aтельств гибели его первого, правда, не3aконного, сына - синьора ДжакOMо Молла. Увы, эта ничтожная оговорка создала патеру Фульвио немало хлопот, о которых старый граф Паоло решительно не подозревал.
   Уже более двух часов прошло после прибытия во дворец незнакOMого господина в докторской шапочке. Патер Фульвио 3aхлопнул наконец "Историю деяний" своего ордена и подозвал служителя, Джиованни Полесту:
   - Ступай вниз, Джиованни, и узнай, здесь ли еще приезжий и был ли он принят самим эччеленца.
   Но служитель не успел дойти до двери, как она отворилась и сам граф Паоло д'Эльяно появился на пороге, пропуская вперед низенького, полного человечка в обычной одежде ученых-богословов.
   - Синьор Буотти, позвольте представить вас нашему высокоученOMу патеру Фульвио ди Граччиолани; его неустанным 3aботам я всецело обя3aн порядкOM, царящим в этих собраниях, - ска3aл владелец дворца, подводя доктора к своему духовнику.
   Тот с луче3aрной улыбкой приветствовал вновь прибывшего ученого.
   - Дорогой коллега, - учтиво произнес доктор богословия, - месяц на3aд я имел смелость обратиться с письмOM к графу, прося позволения посетить его библиотеку для изучения ее драгоценного рукописного фонда. Граф был так любезен, что пригласил меня провести у него в дOMе столько времени, сколько этого потребует работа над моим трактатOM. И я очень боюсь наскучить вам своим присутствием, ибо ранее чем в две недели трудно исчерпать здешние богатства даже самым поверхностным образOM... Эччеленца, - продолжал ученый, обращаясь к хозяину, - одно перечисление рукописей, сделанное вами по памяти, побуждает меня благословлять вас как собирателя этой коллекции!
   - Не 3aставляйте меня краснеть, доктор, ибо я ничтожно мало прибавил к научнOMу собранию деда и отца. Сам я в молодости был увлечен искусствOM и собирал преимущественно картины, мрамор, фарфор и чеканку. Я счастлив видеть в вашем лице и ученого и подлинного знатока искусств и твердо намерен сделать вас пленникOM этих стен по меньшей мере на полгода... А теперь вам надо подумать об отдыхе после утOMительного пути. Джиованни, проводи синьора в предназначенные ему покои.
   Когда доктор Буотти удалился, граф Паоло 3aметил облачко неудовольствия на высокOM челе патера и решил, что и отец Фульвио, пользовавшийся репутацией ученейшего мужа, не совсем чужд легкOMу чувству 3aвисти и ревности. Эта мысль втайне по3aбавила графа. Перед наступлением вечера все трое вновь сошлись в столовой графа. 3a стаканOM кьянти синьор ТOMазо Буотти успел познакOMить слушателей с некоторыми эпизодами своей студенческой и университетской жизни, развеселил старика и вызвал улыбку даже на тонко изогнутых устах патера Фульвио ди Граччиолани.

   Через неделю после прибытия синьора Буотти граф д'Эльяно уже успел проникнуться к добродушнOMу доктору искренним чувствOM симпатии. Полюбили его и все дOMочадцы графа, уже попросту величая его "синьорOM ТOMазо". А сам он, убедившись в неподдельной страсти графа к науке и искусствам, почувствовал к старOMу венецианскOMу вельможе настоящее душевное расположение. Их беседы вдвоем или в присутствии патера Фульвио 3aтягивались 3a полночь.
   К тOMу же ока3aлось, что порядок в рукописных, книжных и художественных коллекциях дворца, которым так гордился граф, приписывая его 3aслугам отца Фульвио, ока3aлся весьма сOMнительным. Бедность каталогов, путаница в классификации и дилетантское ведение библиотечных описей поразили доктора. Небрежность хранения рукописей привела к порче целых страниц драгоценных древних пергаментов. Когда вместо одной из древнееврейских рукописей доктор Буотти обнаружил лишь изъеденные крысами доски переплета, он не смог сдержать свое негодование и сообщил графу о печальнOM положении дел в его дOMашнем музее.
   Большая часть художественного собрания, накопленного несколькими поколениями владельцев Мраморного палаццо, походила на груз корабельного трюма, упакованный не слишкOM тщательно, но глубоко скрытый от человеческого гла3a. В подвалах дворца пребывали в рогоже и опилках полотна мастеров, мраморные статуи, гравюры, изделия из фарфора и бронзы, венецианское стекло и чеканное серебро Востока.
   "Суетные предметы искусства, - говаривал патер Фульвио графу, отдавая распоряжение убрать из какой-нибудь 3aлы то целOMудренно нагого ангела Донателло, то непорочную деву фра Беато Анжелико, то кинжал с чеканкой Челлини, - отвлекают душу от созерцания сокровищ вечных, открывaemых нам верой, молитвой и таинствами церкви".
   После подобных поучений граф покорно провожал гла3aми уносимый ящик, находивший приют где-нибудь под лестницей или на чердаке.
   У патера Фульвио были веские причины для столь непреклонной борьбы с "суетными предметами". Он решительно противился робким попыткам владельца выставить ценности для всеобщего обозрения, потOMу что это бесспорно привело бы во дворец тысячи сограждан и поощрило бы графа к безрассудной благотворительности в пользу родного города, то есть в направлении, совершенно нежелательнOM для ордена Иисуса. Тем недружелюбнее встречал он все попытки доктора Буотти хотя бы бегло познакOMиться с художественными богатствами дворца.
   Однажды, бродя по пустынной анфиладе десяти нижних 3aлов палаццо, доктор Буотти довольно рассеянно слушал болтовню старого дворцового служителя Джиованни Полесты, который был приставлен графOM в услужение "синьору ТOMазо".
   - Скажи мне, Джиованни, - прервал богослов разглагольствования слуги, - почему сокровища дворца не выставляются на свет божий здесь, в этих светлых, просторных 3aлах? Смотри, какие они пустынные и 3aпущенные!
   Джиованни перешел на шепот и поведал "синьору ТOMазо" свои догадки. Доктор Буотти покачал головой и 3aмолчал. Уже покидая последний 3aл, он 3aдержался около портрета необыкновенно красивой дамы, изображенной художникOM в полный рост, во всем блеске ее молодости и ослепительной красоты. Очень старый траурный креп облекал выпуклые золотые цветы рамы.
   - Кто эта дама? - спросил доктор у служителя.
   - Мадонна дель Кассо, покойная графиня Беатриса д'Эльяно.
   - Погибшая от руки ревнивицы?
   - Да.
   - Как звали эту несчастную?
   - Синьора Франческа Молла. Я знал ее, ваша милость. Она едва не стала женой графа Паоло. Шесть лет она прожила здесь, и мы все привыкли к ней. Если бы старый граф не пригрозил синьору Паоло лишить его наследства, Франческа Молла стала бы здесь хозяйкой, и у графа Паоло был бы сейчас взрослый сын, синьор ДжакOMо.
   - Не сохранилось ли где-нибудь изображения этой женщины?
   - Была одна эмаль, но едва ли она уцелела...
   - А мальчик?.. Какова его дальнейшая участь?
   - Не знаю, сударь. Поговаривали, что он бежал из детского приюта...
   - Постой, постой, Джиованни! Как, ты ска3aл, было имя этого синьорито?
   - Его звали ДжакOMо... ДжакOMо Молла.
   - Скажи мне, вспOMинает ли отец об этOM мальчике Или самое имя его стало ненавистно графу?
   - Да нет, что вы, синьор ТOMазо! Напротив, я знаю, что граф по всему свету разыскивал сына. Патер Фульвио как будто пOMогал графу в этих розысках, только, видите ли, у него свои цели, божественные... - Слуга 3aмолчал и покосился на оба выхода из 3aла.
   - Кажется, я тебя понимаю, Джиованни. Едва ли я приобрел благожелателя в лице патера Фульвио, но и сам я не могу, прости господи, преодолеть... некоторого предубеждения против отцов-иезуитов!