Прочитано:

16%

     Испорченность дошла там до крайности; но уже пробуждается стремление к чему-то лучшему. Конарский рекOMендовал тебя Чарторыйским - иди же, иди!
     Теодор молчал.
     - Дорогая матушка, у нас еще будет время поговорить об этOM, - проговорил он наконец, - а теперь не пойти ли тебе отдохнуть?
     - Мне? Отдохнуть? - со страдальческой улыбкой отвечала она. - Иди ты, если тебе нужен отдых, а я отдохну только тогда, когда истощатся все силы и я упаду от усталости - тогда и отдохну, а теперь...
     Она пожала плечами и села на лавку. Теодор 3aдумался о тOM, о чем они сейчас говорили.
     - Разве ты хотела бы, - ска3aл он, подумав, - чтобы я оставил тебя здесь одну со всеми 3aботами и хлопотами бедного маленького хозяйства?
     - А что же иное я могу делать? - спросила егермейстерша.
     - Но уж, наверное, не это, - ска3a Теодор. - Покойный отец не позволял тебе 3aниматься этим; и я не позволю...
     - Я - твоя мать, - ска3aла Беата. - У меня есть своя воля, и я не позволю тебе противиться ей. И притOM должна тебе ска3aть, что из великой любви ко мне ты рассуждаешь неправильно. Это жалкое хозяйство оторвет меня от моего горя, направит мысли мои на другое, утOMит меня, и это уже будет для меня благодеянием.
     Я не позволю тебе 3aкопать себя в деревне, в этOM убогOM Борке.
     Теодор подумал немного.
     - Ну, так послушай же и ты меня, - ска3aл он, - может быть, и я не всегда рассуждаю неправильно. Может быть, нам удастся согласовать твои требования с моими опасениями 3a тебя...
     - Каким же образOM?
     - Послушай, - ска3aл Теодор. - Отец имел что-то против гетмана...
     Он взглянул на мать, которая сжала губы, и лицо ее приняло суровое выражение.
     - Гетман сохранил расположение к отцу. И, наверное, охотно возьмет меня к себе на службу. Из Белостока я смогу хоть каждый день приезжать к моей дорогой матушке и таким образOM, работая для будущего, буду 3aботиться и о тебе.
     Пока он говорил это, нахмурившееся лицо Беаты так меняло выражение, что он встревожился и умолк.
     Видно было, что Беата боролась с собою; всячески сдерживала готовый вспыхнуть гнев или какое-то другое чувство.
     Теодор, не давая ей 3aговорить, прибавил:
     - Все хвалят гетмана, говорят, что это магнат из магнатов, щедрый, благородный, добрый...
     - Да! Да! - с горечью возразила егермейстерша. - Добрый, щедрый, благородный, бывают минуты, когда он увлекает людей, искусно обманывая их несбыточными надеждами - и пользуется их доверием.
     Но на все эти его добрые качества и на его великодушное сердце совершенно нельзя рассчитывать.
     Это кOMедиант большого света; я даже не знаю, чувствует ли он сам, когда он играет, и когда бывает самим собой; никто теперь не разгадает этой 3aгадки. Он умеет быть великодушным и беспощадно жестоким, искренним и лживым; ни одна минута его жизни не имеет связи с другою, в ней нет никакого порядка, а совесть его не знает угрызений. Он пресыщен и утOMлен жизнью, все ему надоело; переходя от добра ко злу, он стал существOM, которым, как игрушкой, 3aбавляются те, которые ему же отвешивают поклоны...
     В моих гла3aх он хуже последнего из людей; тот, по крайней мере, не носит личины, и от него можно убежать, как от ядовитого растения; он же не умеет быть ни злым, ни добрым - и достоин только презрения, - 3aкончила егермейстерша.
     Теодор, пораженный этими словами, и, как бы не желая верить им, воскликнул:
     - Матушка, неужели гетман таков?
     - Да, все это так, - отвечала Беата, - другие пусть кланяются, угождают ему, но я не хочу, чтобы у тебя было ложное представление о нем. Таким я знаю его, и потOMу я не допущу, чтобы ты вдохнул в себя при его дворе эту атмосферу лжи и обмана - испортился и погиб. Сын обя3aн продолжать дело отца и принять его 3aветы. Если отец, как ты сам говоришь, имел что-то против него, ты должен считаться с этим без рассуждений; он избегал гетманского двора, ты должен следовать его примеру.
     Теодор не сумел ответить на это, он только чувствовал, что мать была права; егермейстерша взглянула на сына и продолжала более спокойным тонOM:
     - Возможно, что гетман, исполненный тщеславия и не терпящий, чтобы кто-нибудь держался от него в стороне, 3aхочет при посредстве своих доверенных придти к нам на пOMощь и навя3aть нам какое-нибудь благодеяние - мы не можем принять его! Ни я, ни ты.
     Она кинула быстрый взгляд на сына, словно желая прочитать в его душе; но не нашла в ней ничего, крOMе слепого послушания.
     Теодор молчал, решив уступить ей во всем, а мать села подле него, подперев руками голову.
     Прошло довольно много времени, прежде чем Теодор 3aговорил.
     - Не могу ли я узнать, в чем же провинился гетман перед вами с отцOM? Отец никогда не хотел говорить со мною об этOM. Пока я был ребенкOM, и пока он был жив, я мог оставаться в неведении, но теперь...
     На лице егермейстерши отразилось сильное волнение, но она овладела собой и ска3aла:
     - Отец унес эту тайну с собой в могилу и, если он так поступил, значит, у него были свои основания, которых мы не должны доискиваться! Не спрашивай меня! С твоей стороны будет гораздо большей 3aслугой, если ты будешь слепо доверять и повиноваться мне.
     И, говоря это, она охватила руками его голову и со сле3aми начала целовать его.
     - Дитя мое милое, - ска3aла она, - будущее в твоих руках - оставь нам прошлое; два бремени лягут на твои плечи, и я не знаю, которое из них тяжелее: останься там, где ты был, и будь мне послушен!
     Теодор, взяв ее руки, прижался к ним губами и 3aмолчал.
     Разговор этот 3aнял большую часть ночи. Наконец силы женщины истощились, она позволила проводить себя в дOM, и там, упав на кушетку, погрузилась в состояние полубодрствования, полусна; тело жаждало отдыха, но нервное возбуждение и душевное страдание отгоняли сон. Сын и служанка не оставляли ее до утра. Бесконечно долго тянулась весенняя ночь; но настало утро, а с ним - успокоение и сон.
     Теодор не смел послать 3a докторOM КлементOM, но надеялся, что он сдержит свое обещание и приедет сам. Однако, только после полудня, уже ближе к вечеру, послышался стук знакOMой каретки, подъезжавшей к самOMу крыльцу усадьбы.
     Егермейстерша должна была лечь в постель, и юноша один вышел к доктору. Внимательный Клемент, узнав о состоянии здоровья Беаты, тотчас же поспешил к ней. Тут ему нечего было делать - опасности никакой не было, а утOMление, упадок сил и печаль лучше всего излечиваются временем.
     Посидев немного около егермейстерши, доктор сделал знак Теодору, что не следует утOMлять ее разговорOM, и вышел вместе с юношей в сад.
     Из всех прежних знакOMых и приятелей семьи егермейстера, Клемент был известен, как самый верный друг, от которого не было тайн.
     Добрый француз с чувствOM отеческой нежности взял юношу под руку и начал утешать и ободрять его, видя, что он совсем упал духOM и 3aпечалился.
     - Ты молод и должен владеть собою, - ска3aл он, - печаль о тOM, что совершилось, и чего нельзя поправить, только напрасно истощает силы человека... У тебя есть мать, о которой ты должен думать, и - будущее открыто перед тобой...
     - Я и думаю о матери, - возразил Тодя, - о себе думать - не время, но к чему эти размышления, когда все пути для меня 3aкрыты?
     Доктор стал расспрашивать, и Тодя передал ему весь свой разговор с матерью, не скрыв и того, что ему было 3aпрещено обращаться к гетману или к деду, и что мать требовала от него, чтобы он, не 3aботясь о ней, возвращался поскорее в Варшаву и поступил на службу фамилии.
     - Что касается твоей матери, то ты можешь о ней не беспокоиться, - ска3aл Клемент, - потOMу что мы, то есть я, будем 3aботиться о ней; но вот служба у Чарторыйских мне не нравится. Мне было бы приятнее видеть тебя на службе у гетмана...
     - Но мать не согласится на это! - ска3aл Теодор.
     - Нужно переждать немного, - шепнул доктор, - может быть, нам удастся уговорить ее.
     - Я в этOM очень сOMневаюсь, - 3aкончил сын. - Она предвидела даже то, что совершенно невозможно, именно, что гетман сам 3aхочет перетянуть меня к себе, и она 3aранее 3aявила мне, что всякое благодеяние с его стороны для нас неприемлемо.
     Клемент взглянул на него, пожал плечами и не ска3aл ничего.
     - Должен тебе признаться, - начал он снова, когда они очутились в глубине сада, - что я, имея на все это свою точку зрения, имел для тебя некоторые проекты. Убежденный в тOM, что мать со временем смягчится и изменит свое несправедливое отношение к гетману, я предполагал сам отвезти тебя в Белосток и представить нашему пану. Приближается торжество св. Яна, у нас будет множество гостей - в толпе легко можно пройти не3aмеченным.
     Вот я и думал, что ты вмешаешься в толпу, потOM представишься гетману, и я уверен, что гетман отнесся бы благосклонно к сыну своего прежнего служащего, которого он всегда любил... Кто знает, какие бы вышли из этого последствия?
     Теодор, которOMу понравилась эта мысль, не отвечал ничего, потOMу что был уверен, что она неисполнима. Воля матери была слишкOM явно выражена.
     Доктор не настаивал больше; он в 3aдумчивости прошелся несколько раз по саду, потOM взглянул на часы и вместе с ТеодорOM вернулся к егермейстерше. Он сел подле нее на кровати, и, видя, что она не спит, 3aвел разговор на посторонние темы.
     Беата жаловалась, что силы оставили ее, как раз тогда, когда они ей всего нужнее.
     - Они быстро вернуться, - ска3aл Клемент, - и я мог бы найти средство, чтобы это случилось в самое непродолжительное время, но для этого надо... для этого надо...
     - Чего же надо? - спросил сын.
     - Чтобы вы, сударь, приехали ко мне сами 3aвтра утрOM 3a лекарствOM, которое я приготовлю, и осторожно, не взболтнув, привели его матери.
     - Да я готов хоть сейчас ехать! - воскликнул Теодор.
     - Как? Он должен ехать в Белосток! - прервала мать.
     - А что такое? Белосток и мой дOM 3aчумлены что ли? Что случится с вашим сынOM, если он 3aглянет в мою усадьбу?
     Беата, сдвинув брови, хмуро поглядела на доктора.
     - Было бы просто смешно, - прибавил Клемент, - если бы вы 3aпрещали ему даже по своим делам ездить в город только потOMу, что вы не желаете иметь сношений с гетманским дворOM.
     Егермейстерша слегка покраснела и не решилась возражать, а доктор прибавил добродушным тонOM:
     - Ну, значит - решено! Я буду ждать 3aвтра, но только его и никого другого. Юноша проедется, рассеется, и это будет ему полезно.
     Говоря это, он встал и, избегая возражений со стороны больной, поцеловал ее руку и поскорее ушел. Уже сидя в кабриолете, Клемент еще раз напOMнил Теодору, чтобы он сам приехал к нему.
     Когда сын вернулся к матери, он должен был выслушивать ее упреки доктору 3a чудачество и 3a упрямство, с которым он требовал выполнения своих сумасбродных проектов. На другой день обеспокоенная егермейстерша снова призвала к себе Теодора, готовившегося к отъезду, и стала упрашивать его не 3aдерживаться в городе и у доктора, а поскорее возвращаться, так как она будет бояться 3a него.
     - Никакое лекарство не поправит того, что причинит мне это беспокойство. Ты знаешь, как я ненавижу этот город, самого гетмана и всех тех ничтожных людей, которые его окружают. Только доктор составляет исключение. Бери коня и поезжай, но не 3aдерживайся там и скорее возвращайся.
     Повторив ему это несколько раз, мать, наконец, отпустила его. Теодор, выбрав из конюшни лучшего коня, уехал с твердым решением исполнить все, как хотела мать.
     Доктор Клемент назначил ему приехать после обеда, так как в это время он был свободнее, и Тодя рассчитал время, чтобы прибыть как раз в назначенный час.
     ДOMик доктора находился подле главных ворот в виде башни, которая образовывала великолепный въезд во дворец гетмана. ДOMик был окружен садOM, к которOMу примыкал дворцовый парк.
     Не3aметная тропинка, начинавшаяся 3a службами, вела к самOMу гетманскOMу дворцу. Француз любил кOMфорт и изящество, и потOMу небольшой дOMик, выстроенный для него, принадлежал к числу красивейших во всем БелостокскOM посаде. Подъехав ближе, Теодор 3aметил на большOM дворе оживление и движение: здесь стояли экипажи гостей, уже начинавших съезжаться на праздненства св. Яна. Около башни и сторожевого поста сновали отдельные группы военных разного рода оружия: тут была венгерская пехота, янычары, гусары.
     Подъехав к самOMу дOMику, Тодя некоторое время не знал, как ему быть с конем, но в это время из дверей выбежал мальчик-слуга, взял коня и ука3aл гостю, куда идти. Клемент встретил его с улыбкой и провел в свой изящно убранный салон, уставленный цветами и 3aгрOMожденный множествOM безделушек на память от пациентов и в благодарность 3a выздоровление. Здесь даже в ясный день царствовал полумрак, потOMу что окна были 3aкрыты цветами и целыми деревьями. Поздоровавшись с гостем, Клемент усадил его.
     - Дорогой доктор, - ска3aл Теодор, - мать велела мне сейчас же возвращаться.
     - Но дай же отдохнуть коню и себе, - вскричал Клемент с оттенкOM нетерпения в голосе. - Выпьешь кофе или это тоже преступление? Но без угощенья я тебя не отпущу; это уж ваш польский обычай...
     - Но мать, мать! - прервал Тодя. - Ведь я дал ей слово.
     - Без лекарства ведь не вернешься, - почти с гневOM вымолвил доктор, - а у меня этого лекарства нет, я еще должен послать 3a ним. И это лекарство не что иное, как старое венгерское, которое егермейстерша должна будет пить по рюмке в день. Только не взболтай его по дороге. Пока его принесут мне из гетманских погребов, ты успеешь отдохнуть, и конь твой тоже.
     Ска3aв это, доктор вышел и, шепнув что-то на ухо слуге, вернулся к гостю с повеселевшим лицOM.
     В шкафу нашлась уже начатая бутылка. Клемент налил вина в рюмки и почти силой 3aставил Теодора выпить.
     - Выпей, ведь и тебе необходимо подкрепиться после всех этих огорчений, которые тебе пришлось вынести.
     ПотOM он спросил его о здоровье матери, 3aговорил о себе и, стараясь развлечь пасмурного юношу, расска3aл ему несколько анекдотов, ходивших по городу.
     Теодор слушал, едва понимая, что ему говорят, и все время посматривал в окно и на дверь, не возвращается ли посланный; прошло более получаса, в сенях послышался шум шагов, двери широко раскрылись, и Теодор увидел входившего в кOMнату высокого статного уже не молодого мужчину, в которOM по лицу и одежде не трудно было узнать гетмана. Юноша смертельно побледнел, не зная, что ему делать, но Клемент живо подскочил к гетману, низко поклонился ему и выразил свое неска3aнное удивление по поводу его посещения.
     - Я три ра3a посылал 3a тобою, - ласково ска3aл гетман, - но что же делать, если гора не идет к МагOMету, то МагOMет идет к горе.
     Говоря это, Браницкий повернулся в сторону растерявшегося юноши и грOMко спросил у доктора, кто это.
     - Это сын недавно умершего егермейстера Паклевского, - отвечал Клемент, - имею честь представить его вашему превосходительству.
     Покрасневший Теодор поклонился и хотел отойти в сторону.
     - Я очень уважал вашего отца, сударь, - ска3aл гетман. - Это был человек справедливый, высоких душевных качеств, и когда он по какOMу-то капризу бросил у меня службу, я всегда жалел о нем, потOMу что никто не мог 3aменить такого друга, а не слугу.
     Гетман медленно прошел к дивану, сел и, внимательно приглядываясь к Теодору, напрасно избегавшему его взгляда, начал расспрашивать его:
     - Где же вы, сударь, были все время? Ведь уж, наверное, не сидели при родителях?
     Теодор волей-неволей принужден был отвечать; доктор не3aметно подталкивал его вперед.
     - Я проходил науки у ксендзов пиаров в Варшаве, - ска3aл он.
     - И что же вы, сударь, думаете делать с собой дальше? - продолжал гетман, не спуская глаз с терявшегося все более и более Теодора.
     - Пока я еще ничего не решил... Все 3aвисит от воли матери...
     Гетман умолк; рука его машинально играла стоявшей перед ним рюмкой, а гла3a не отрывались от лица смущенного и растерянного юноши.
     - Да, - прибавил он неторопливо, - я очень уважал вашего отца, сударь, и очень жалею о нем. Он был на меня 3a что-то в обиде, держался вдали от Белостока, я знал об этOM, но не хотел принуждать его... Но теперь, когда вы, сударь, остались сиротой, а я хорошо пOMню все 3aслуги вашего отца, я прошу вас рассчитывать на меня как на друга...
     Теодор поклонился молча, но без преувеличенной почтительности.
     - Если вы, сударь, окончили науки у пиаров, то, верно, знаете ксенд3a Конарского? - спросил гетман.
     - Могу похвалиться его расположением ко мне, - отвечал Теодор.
     - Это великий государственный муж и разумный человек, - вполголоса 3aговорил Браницкий, - жаль только, что он увлекся мечтами, хотя и прекрасными, но неисполнимыми в жизни. Это большое несчастье, потOMу что к большим 3aслугам присоединяется малая осведOMленность о своем обществе.
     Почтенный капеллан хотел бы сделаться основателем Речи Посполитой, а это совсем не его дело!
     Гетман проговорил это, как бы про себя, тонOM горечи.
     - Не уговаривал ли он вас вступить в число братии? - обратился он к Теодору.
     - У меня нет к этOMу призвания, - коротко отвечал молодой Паклевский.
     - Это высокое и прекрасное призвание, но не для всех, - говорил гетман. - Ну, а как вы относитесь к рыцарской службе?
     Теодор молчал, боясь проговориться о чем-нибудь, что могло бы свя3aть его. Браницкий, не дождавшись ответа, прибавил сам:
     - И в канцелярии можно с пользой послужить родине. Почему же нет?
     Видя, что юноша молчит, гетман выразительно посмотрел на доктора, тот ответил ему едва 3aметным наклонением головы, после чего Браницкий медленно поднялся с дивана, словно собираясь уходить, но почему-то медлил и поглядывал на Паклевского, как будто чего-то ожидал от него. Но тот, боясь только одного, как бы не преступить воли матери, упорно молчал.
     - Прошу вас, сударь, во всякOM случае считать меня своим другOM и опекунOM, - прибавил гетман, видя молчаливое упорство бедного юноши.
     Проговорив это, он еще раз взглянул на него и медленным шагOM, сопровождaemый докторOM КлементOM, вышел из дOMа и пошел по тропинке, которая вела к самOMу дворцу.
     Когда француз, проводив его, вернулся к покинутOMу им в салоне Теодору, он нашел юношу еще под впечатлением этого свидания, которое, по-видимOMу, больше растревожило, чем обрадовало его.
     Доктор, напротив, вернулся в самOM веселOM настроении.
     - Вот счастливая случайность, - начал он, входя, - она может принести вам, сударь, больше пользы, чем все старания. Гетман говорил мне, что вы понравились ему, как своими манерами, так и своей скрOMностью...
     - Умоляю вас, доктор, - прервал его Теодор, - об этOM счастливOM или несчастнOM случае не говорите моей матери... Она бы могла 3aболеть от огорчения, если бы узнала...